А в мозгах тем временем уже защелкали привычные костяшки счетов. С одной стороны, Парис, аристократ крови, рыцарь герцога, гибеллин, и ему, гвельфу, вроде бы не пристало… А с другой, Парис, любимец герцога Делла Скала, гибеллин, рыцарь, истинный аристократ… Выходит, и Джульетта станет патрицианкой, и дети ее, его внуки, станут аристократами, и он сам, Капулетти, породниться с одним из древнейших родов Италии…

Только с чего бы вдруг? Неожиданно как-то…

— Осмелюсь спросить, вы уже встречались с Джульеттой? — вдруг насторожился Николо от мгновенного, нехорошего предположения.

— Один раз! Один раз, любезный хозяин, я имел счастье лицезреть вашу дочь. На моих глазах она спускалась по ступеням Храма Господня в сопровождении некой пожилой особы, что не блещет наружностью, но, видимо, отличается скрытыми добродетелями.

— Ах, в сопровождении… — успокоился Капулетти. Позволил себе улыбнуться: — Это как раз Кормилица с ней была. Она действительно страшна, как черт в юбке. И боюсь, господин рыцарь, поиски скрытых добродетелей вы начали не по тому адресу…

Нет, в общем понятно, почему рыцарь Парис охотится за рукой его дочери, соображал между тем Николо. Понимает, шельмец, что положение Капулетти в мире коммерции просто не позволит Николо не дать за дочерью такого приданного, которому бы позавидовали все. Но ведь и он сам только выиграет от этой сделки, обретая в обмен на деньги аристократическое происхождение. Если не для себя, то для дочери и будущих внуков…

Да что ему с этих гвельфов, с этих бессовестных торгашей, фарисеев из папской церкви и туповатых ремесленников на скамьях муниципалитета?! Разве он, Николо Капулетти, не чувствует в себе корни аристократизма, не уважает дело гибеллинов, не понимает необходимость объединения Италии под твердой рукой прославленного германского императора?! Хотя бы сегодня, не далее как с утра, он как проснулся, как давай уважать… Да он, Николо Капулетти, готов хоть завтра объявить гибеллином!

— Я, конечно, не смею настаивать… — начал терять терпение рыцарь. — Понимаю всю неожиданность своего появления в вашем славном доме… Но! — он наотмашь рубанул ладонью. — Согласны ли вы отдать за меня вашу дочь?!

— Согласен! Конечно же, согласен, почтенный Парис! — приподнято воскликнул Николо, расплываясь в широкой, хитроватой улыбке.

Они выпили…

Дальше разговор, как водится, перешел на деловую часть брачной сделки — приданное. Тут уж Капулетти, истинный коммерсант, почувствовал себя рыбой в воде. Обстоятельный рыцарь с трудом поспевал за полетом его речей. Слугам еще два раза пришлось подавать вина.

Впрочем, вдохновленный мыслью, что дочь Джульетта станет аристократкой, а будущие внуки — титулованными господами, Николо не стал скупердяйничать. Если в чем и обжулил рыцаря, то лишь слегка, для порядка…

Тепло, по-родственному, проводив Париса и широко улыбаясь ему вслед, Николо Капулетти подумал, что поспешил назвать этот день черным.

Вот что значит лишний подсвечник, вовремя обещанный доверчивому святому!

Нет, нет, он ни в коем случае не отказывается, мысленно поправился Капулетти. Обещал — сделает! Но тут видишь какое дело, Святой Николо, хочешь не хочешь, а теперь и приданное за дочкой давать, а еще сотню флоринов штрафа вынь да положь… Полновесных серебряных монет, что чеканятся во Флоренции…

Ах, да, бал! — вдруг опять вспомнил он. Время уже за полдень, а он до сих пор не глянул, как слуги готовятся к приему гостей. И новый кафтан с причудливой вязью шитья еще толком не примерялся!

Дел-то, дел…

Выпить, что ли, для бодрости?

Глава 4

Проспавшись (по выражению жены, сам Николо предпочитал в таких случаях сказать — отдохнув от трудов праведных) он поспешил обрадовать семью известием о помолвке. Да, политическим соображениям они с рыцарем решили пока не оглашать ее, но дело-то сделано. Договор о брачном обязательстве закреплен на бумаге и подписан обеими сторонами — все честь по чести.

Сеньора и сеньорина Капулетти примеряли в это время наряды к балу. Старая Кормилица, наперстница сеньориты, активно им помогала. Выдавала восхищенные замечания в адрес нарядов своих хозяек и едкие — в сторону будущих нарядов других дам.

Все трое полностью погрузились во все эти не слишком внятные, но, наверное, очень важные обсуждения сочетания цветов, складок, аксессуаров и украшений. Не сразу поняли, о чем речь, и зачем он пришел…

Лично мне, опытному Умберто Скорцетти, часто кажется, что женщины придает слишком много внимания таким мелочам, которые мужчины просто не замечают. Остается вопрос — если мужчины не замечают, тогда для чего вся эта кипучая суета? Занять досуг ненужными мелочами? Вызвать зависть подруг?

Но молчу, молчу, прекрасные сеньоры! Не делайте таких страшных глаз, словно вам на подол пролилось расплавленное олово! Признаю, что я, старый капитан, вступил в своих рассуждениях в ту область, где рискую утонуть безвозвратно в вашем презрении…

Услышав, что Джульетта просватана, жена довольно резко (если не сказать — сварливо!) поинтересовалась, в каком-таком кабаке, под какой из залитых вином скамеек любезный муж вдруг откопал для дочери жениха? И не устроит ли их будущего зятя бочка вина пообъемистей, с которой тот наверняка обвенчается куда охотнее, чем с молодой невестой?!

Николо препираться не стал, стерпел. Хотя и не без труда, в последний момент удержал бранные слова на кончике языка. Просто принял значительную позу, выпятил грудь, подобрал живот и холодно сообщил, кто жених.

Имя рыцаря Париса сделало свое дело. Жена быстро смекнула, что подобные женихи не валяются в кабаках под лавками, такой знатный рыцарь — честь для любого дома и желанный приз для всех веронских невест. Тут же сменила гнев на милость и изволила даже похвалить мужа за расторопность и предприимчивость, что случалось нечасто.

Потом, видя одобрение старшей хозяйки, расчувствовалась Кормилица. Эта почтенная женщина, конечно, уже подкрепила свои немолодые силы сладкими и крепкими наливками, но еще не до такой степени, чтобы те повлияли на ее дар бесконечно рассказывать одни и те же истории. Она, по обыкновению, пустилась в воспоминания, как Джульетта, ее Джули, будучи совсем маленькой, упала и расшибла лобик. И муж-покойник, тот еще шутник, сказал, мол, что же ты, Джуленька, вперед падаешь, на спинку нужно привыкать падать, задрав ножки и раскинув ручки… Вырастешь, будешь так и норовить упасть на спину… А та, кроха, утерев слезы, важно так — «Да, буду!». Мол, тысячу лет мне прожить (При таком-то обилии вина и наливок? — мысленно ухмыльнулся Николо), все равно не забуду, как муж спросил, а Джуленька ему ответила!

Эту историю Кормилица рассказывала всем встречным и поперечным по нескольку раз на дню, к этому уже все привыкли, как жужжанию мух.

Мужа-шутника, ныне покойного, Капулетти плохо помнил, да и не к чести ему помнить всяких покойных «тощих». В памяти у него лишь засело, что шутки у того были своеобразные. С женой он шутил преимущественно веревкой, плеткой, палкой, и, рассказывали, даже оглоблей. Пожалуй, так и должен поступать настоящий хозяин дома! — приходило иногда в голову Капулетти.

К удивлению отца, равнодушнее всего отреагировала на известие о помолвке сама Джульетта. Сказала только, раз батюшка так считает, значит, наверное, так нужно. Потом наморщила гладкий лобик и спросила — а какой он, этот Парис? Немного послушала о его военных доблестях, приличном наследственном состоянии и древности рода, но даже не дослушала, снова углубилась в складки платьев и аксессуары.

Словно не поняла, что речь о ее судьбе, мелькнуло у отца.

Маленькая она еще, совсем маленькая, кукол бы ей пеленать… Но — ведь это сегодня маленькая, а завтра, глядишь, и семнадцать исполнится, перестарок уже, засидевшийся в девках… Нет, отдавать надо пока берут, пока товар еще не залежался на полке…

Думая об этом, Николо расчувствовался. Даже умилился наивностью дочери и ее детским доверием к родительской воле. Господь, прибрав трех других детей в раннем возрасте, все-таки оставил ему на старость утешение дочерней привязанности.

Пусть она пока выглядит ребенком, но это прелестный ребенок! И обещает стать еще более красивой женщиной. Золотистые, отливающие медью волосы, характерные для северных итальянок, мягкое личико, оживленный румянец щек, яркие и доверчивые карие глаза, широко распахнутые навстречу божьему миру. Невысока ростом, может, на чей-то взыскательный вкус не богата женской округлостью, зато легка, грациозна и непосредственна. От ее звонкого голоска у него всегда на душе теплеет, словно Божья Мать проходит неподалеку с серебряным колокольчиком…

Воистину, удивительно, как от такого чертополоха, как жена, смог произойти на свет этот нежный цветок — его дочь!

* * *

Я, старый капитан Скорцетти, заявляю со всей ответственностью — мы, итальянцы, все-таки слишком импульсивный народ. Можем разгорячиться по таким пустякам, на которые северяне бы и внимания не обратили.

Видел я северян, воевал и против них, и с ними в одних рядах, знаю их холодную сдержанность. И ведь нельзя сказать, что они не испытывают никаких чувств. Еще как испытывают — и радость, и гнев, и печаль, и прочие проявления лихорадят их ничуть не менее южных народов. Но — как-то умеют сдерживаться… Проистекает ли это от замедленного течения жизненных соков, обусловленных холодностью климата, либо по другой причине, не известной современной науке — не могу сказать…

Я полагаю, вы сами частенько наблюдали такую картину: два итальянца, сойдясь у обочины орут друг на друга и размахивают грозно руками, словно грозя задушить. Похоже, будто брат вступился за обесчещенную сестру, и это будет последний день для ее обидчика… Ан нет, это всего лишь два крестьянина по-соседски обсуждают урожай позапрошлого года, что был богаче не в пример нынешнему.

К чему это я? Ах, да… Полночный бал в доме Капулетти.

Да, уже тогда у знатных людей Италии пошла мода веселиться ночами, как бы подчеркивая, что они презирают необходимость приниматься за труды с утра пораньше, они, мол, и без того богаты. Наше вечное, неискоренимое, истинно итальянское бахвальство… Именно в нем я вижу истоки этого странного обычая — пить вина и развлекаться танцами, когда все честные труженики вкушают сны.

И коль скоро мы, итальянцы, любим потрясать темпераментом по пустякам, представьте себе, какая горячка начинается, когда к этому есть действительный повод.

Полночный бал — уж какой повод больше?!

Словом, когда спустилась ночная тьма, территория обширной виллы Капулетти, раскинувшийся от одного квартала до другого, была освещена так, что иной, не знакомый с местными нравами решил бы — пожар начался. Восковые и сальные свечи, причудливо устроенные среди кустов и деревьев, светильники с горючим маслом, украшенные богатой чеканкой, смоляные факелы на резных подставках из испанской бронзы — все это почти превращала ночь в день. Даже огромная, полная луна словно бы сочувствовала ночному веселью, внося свою лепту желто-красноватым светом. Даже острый свет звезд словно бы перемигивался с огоньками внизу.

А столы под парчовыми скатертями, уставленные блюдами легких закусок и тяжелым, темным стеклом бутылок! А оркестры, что играли в разных концах поместья, одинаково легко, весело, стараясь не мешать другим музыкантам! А предупредительные слуги, наряженные во всевозможных зверей, с хвостами, копытами и рогами!

Почтенный викарий, ученый отец Бертуччо, даже подавился вином, когда к нему вдруг из-за кустов подскочило нечто мохнатой, рогатое, с волочащимся по земле хвостом. Так и сел на землю, громко, отчаянно выпустив ветры.

Пока он поднимался, откашливаясь и обороняя себя крестным знамением, гости вокруг рассыпались хохотом и вольными шуточками. Мол, как же вы так, святой отец, испугались того, с кем призваны бороться денно и нощно?.. Нет, нет, что вы, святой отец, конечно же не испугался! Он просто решил, что за ним уже прислали из известного места, не ночью оно будь помянуто!

Отец Бертуччо свирепо сопел — его репутация главного бесоведа и бесогона Верона была под угрозой. В свое время он написал диссертацию на актуальную тему «Какое количество бесов может терзать человека единовременно или последовательность проникновения слуг нечистого в сущность человеческого естества», одобренную и отмеченную даже в Ватикане. А тут — позор! — испугался слуги с деревянными рожками и намазанной саже рожей! А все Капулетти, с его затеями!..

Николо Капулетти даже считать не хотел, во что обойдется ему подобная роскошь. чтоб сердце раньше времени не ухнуло вниз, скатившись к пяткам. Он, щедрый, гостеприимный хозяин, важно выхаживал среди гостей, подкрепляя приподнятость настроения выдержанным вином и гордо игнорируя намеки жены. Та, разряженная как заморский птиц Попугай, уже неоднократно шипела в ухо подколодной змеей, чтоб не увлекался и не упал раньше времени.