— Ваше Сиятельство слишком добры ко мне…

— Еще бы! И вот что, Парис, уж коль ты женишься… Голос Капулетти на ближайших выборах в муниципалитете должен принадлежать нашей партии. Принадлежать мне! Советую поторопиться с оглашением помолвки, чтоб этот старый мошенник, прости… твой будущий тесть, не отвертелся от наших добрых советов… Ты понимаешь меня, мой рыцарь?

— Надеюсь…

— Я тоже надеюсь, — вздохнул герцог. — А!.. Вот, смотри, за теми буками слуги накрывают стол! — перебил он сам себя. — Хоть наш ужин и убежал от нас по камням, перекусить сейчас было бы кстати! У меня, например, в горле сухо, как в пустыне у мавров… Вперед, господа! Надеюсь с вином и кабаньим окороком мы справимся лучше, чем с тем оленем!

Его Сиятельство гикнул и пришпорил коня. Вся кавалькада устремилась за ним с понятным оживлением.

* * *

Теперь, сеньоры и сеньориты, я должен пояснить, почему так подробно остановился на этом эпизоде, вроде бы, не имеющим прямого отношения к моему рассказу. Не имеющим — только на первый взгляд. Для тех же, кто привык в каждом деле видеть скрытые пружины, он совсем не покажется незначительным.

Давайте рассуждать с точки зрения наших главных героев. Ромео любит Джульетту. Разумеется! И хочет на ней жениться. Разумеется… Не ухмыляйся, Альфонсо, я понимаю, что первое не всегда разумеет второе, но в моем рассказе — именно так!.. К кому, скажите, обратиться Ромео за помощью? К отцу, с которым приключается пляска святого Витта при одном имени Капулетти? К матери, что может лишь ворчать вслед своенравному мужу?

Правильно, этот вариант отпадает. Вот и выходит, что в городе есть только одна сила, способная помочь молодым. Именно — герцог Делла Скала! Только он, с его авторитетом и властью мог бы надавить на глав домов и, в конце концов, вынудить их дать согласие на этот брак. Ведь герцог хорошо относился к гибеллинам Монтекки, своим преданным сторонникам и союзникам, да и самого Ромео считал за дельного малого с большим будущим. Поэтому сам Ромео, понимая городскую политику, не видел в своем обращении к герцогу ничего невозможного. Больше того, выгода самого герцога в данном случае очевидна. Поженив Монтекки и Капулетти, Его Сиятельство, таким образом, увеличивал число своих влиятельных сторонников и, соответственно, уменьшал число противников.

Парень все разложил и рассчитал правильно. Не учел он лишь то, что у герцога, истинного аристократа при всех его недостатках, только одно слово. И это слово он уже сказал своему любимцу, бесстрашному и преданному рыцарю Парису.

Когда Меркуцио, по наущению друга, пришел к герцогу, своему двоюродному дядюшке с предложением поженить Ромео Монтекки и Джульетту Капулетти, положив конец старой вражде, Делла Скала лишь улыбнулся и покачал головой. Меркуцио, болея за друга, начал убедительно доказывать все выгоды этого плана, кончающего с многолетней враждой почтенных домов. Но герцог властно перебил его. Сказал, что всю выгоду он и так видит, план хорош, спору нет. Даже жалко, что племянник придумал все это так поздно. Но — рука Джульетты Капулетти уже обещана им другому, не менее достойному кандидату. Кому? А не слишком ли много ты хочешь знать, племянничек? Много знать — плохо спать! — усмехнулся герцог.

Меркуцио оставалось лишь согласиться. Зная упрямый характер дяди, он видел, что его миссия провалилась. Единственная надежда друга растаяла дымом в небе.

Ромео пришел в отчаянье…

Глава 6

— Джульетта, милая моя, возлюбленная моя, жена моя… Мы должны пожениться!

— Конечно, милый! Ромео, единственный мой, муж мой перед людьми и Богом… Я твоя, я вся твоя — ты знаешь это!

— Джульетта!

— Ромео!

— Любимая моя!

— Единственный мой…

Этот содержательный разговор происходил далеко за полночь в спальне Джульетты, куда Ромео ловко и незаметно провела подкупленная Кормилица. Добрая женщина, отрабатывая золото, сама караулила у дверей их покой, лишь прихватив, чтобы не скучать, бутылочку любимой мадеры. И очень скоро звучный храп за дверями возвестил влюбленным, что Кормилица все еще на посту.

Под аккомпанемент ее переливчатого храпа влюбленные ласкали друг друга так же бережно и сосредоточенно, как скряга — свое золото в сундуке.

— Джульетта!

— Ромео! Ромео мой…

Истинная любовь презирает жеманный стыд. Джульетта встретила возлюбленного лишь в тонкой рубашке, кружева которой лишь прикрывали, но не закрывали тело. Вместо обычного чепца волосы она прихватила голубой ленточкой, и Ромео мог беспрепятственно играть их сияющей паутиной. Его руки сами находили дорогу по гладкой коже, а она, не препятствуя, только стремилась прижаться к ним как можно крепче. Острые, крепкие грудки дрожали от его поцелуев, а живот призывно и настойчиво изгибался. Ее ручки, словно играя, подтолкнули вниз его пальцы, и терлись о них мягкими нижними волосками…

— Нет, Джульетта, не надо!

— Не надо?! Почему ты говоришь не надо, муж мой Ромео?! — испугалась она. — Разве ты не муж мне?!

— Мы повенчаемся в церкви! — твердо сказал Ромео, с усилием отстраняясь от нее. — Повенчаемся перед Богом, и только потом ты станешь моей женой перед людьми, клянусь честью!

— Честь?! Какая честь?! Зачем ты говоришь о чести так, словно обижаешь меня?!

— Мы повенчаемся, милая! Пойми… Так надо!

— Но как, Ромео, как? Где ты найдешь священника, что согласился бы на риск тайного брака?

— Я придумаю!..

Да, в эту ночь Ромео так и не вошел в нее. Как и в другие ночи, когда влюбленные яростно сплетались телами, прирастали друг к другу кожей, терлись и гладили друг друга, но до конца дело не доводили. И не потому, что она не хотела, не потому, что он не хотел.

Я полагаю, было в этой сдержанности нечто большее, что многим из нас не дано понять, сеньоры и сеньориты.

Ромео сам мне сказал чуть позже, мол, не хочу, что бы с Джули все было так же просто, как с девками из таверны. Хочу, чтоб по-настоящему, с клятвой перед алтарем.

Нет, ну кто б ожидал подобной рассудительности от шестнадцатилетнего парня, горячего, как кипяток?

Похоже, он сам от себя этого не ожидал.

* * *

— Капитан Скорцетти! — колотил в дверь Ромео. — Умберто, ты дома?! Умберто, откликнись, если ты здесь!

— Да кого еще принесла нелегкая?! — я высунулся из окна второго этажа. — А, Ромео! Входи, входи!.. Дверь, по-моему, не заперта… Пусть сорок чертей застрянут у меня в глотке, что-то я не помню, что б запирал ее, когда ввалился под утро домой… Или — запирал… Вот дьявол и ад — ничего не помню!

Ромео толкнул дверь, и она, действительно, распахнулась.

Пока он поднимался по скрипучей лестнице, я бегло оглядел комнату и быстро спрятал под подушку розовую, надушенную ленточку от волос Розалины, пожалованную мне в виде особой милости. Впрочем, думаю, теперь хоть сотня Розалин размахивай, как флагами, всеми своими ленточками, Ромео бы уже не обратил внимание.

Зевнув и перекрестив рот, я натянул кальцоне и взялся, было, за перевязь со шпагой. Потом сообразил, что одет только снизу, а сверху все еще в ночной рубахе. Оставил шпагу и подошел к окну.

Судя по солнцу, было самое ранее утро. Его свет лишь тронул красную, глиняную черепицу крыш, булыжные мостовые были еще пустынны, и даже знаменитые сточные канавы по краям улиц почти не пахли. Нежное утро, когда понимаешь, что Господь не так уж плохо устроил весь этот мир. Устроил на благо всех. Жалко что мы, все, пользуемся этим благом как-то по-своему…

И что за срочность принесла нашего любовника в такую рань?

Вошел Ромео. Одет как всегда щеголевато и броско, беретто семи цветов набекрень, но побледневшее лицо и темные круги под глазами явно указывали на то, что спал он не больше меня.

Я-то провел поздний вечер у Розалины, а оставшуюся ночь — за чарой с вином в компании двух своих лейтенантов и трех господ из Ломбардии. С ними вместе мы когда-то сражались под стенами Милана. Было что вспомнить, и о чем почесать языки. Эти рыцари звали меня с отрядом на юг, служить под знаменами знаменитого графа Кальпони. Обещали славную заварушку. А мы, разгорячившись вином, обещали подумать.

О чем тут думать? Помимо богатств и знатности рода великий воитель, старый подагрик Кальпони, был знаменит тем, что не выиграл в жизни ни одной военной компании…

Клянусь щитом святого Георгио, великого небесного воителя, победителя драконов и чудищ — ночка выдалась еще та! Понятно, что шесть ветеранов, собравшихся за столом, вряд ли будут проводить время, перебирая четки, но мы уж слишком вчера разгулялись. С утра голова гудела как колокола на самой высокой звоннице, а во рту было сухо, противно и почему-то стоял мерзкий вкус жженой шерсти. Не припомню, что бы мы закусывали не ошкуренной дичью…

Я взял со стола открытую бутылку вина, и припал прямо к горлышку, размачивая нутро.

А вот почему не спал юный Ромео? Или правильнее спросить — где не спал?

— Рад тебя видеть, капитан!

— Взаимно, друг мой, взаимно! Но если ты пришел лишь пожелать мне доброго утра, я, клянусь моей шпагой, спущу тебя с лестницы!.. Вина хочешь?

Вместо ответа Ромео быстро оглядел мою комнату, где вещи валялись в беспорядке холостяка, а оружие и доспехи аккуратно развешены по стенам. Истинный воин сначала ухаживает за оружием, а уж потом — все остальное. Если до остального вообще дойдут руки. У меня обычно не доходили.

— Здесь никого нет? — спросил он.

— Ну, если не считать тебя и меня…

— Хорошо… А хозяева дома? Они не могут нас слышать?

— У хозяев отдельный вход, и между нашими половинами каменная стена. Сам хозяин дома глух, как пень, слышит лишь то, что кричишь ему в самое ухо, а жена его глупа как утка… Впрочем, ты, дружок, не в первый раз у меня. К чему такие вопросы?

— Хорошо… — устало вздохнул Ромео. И неожиданно и горячо схватил меня за руку: — Умберто, мне нужна твоя помощь! Видит Бог, как мне нужна твоя помощь!

— Но в чем?

— Ты, капитан стражи, водишься со всяким отрепьем, знаешь на улицах всех мошенников и пройдох! Ты мне поможешь, я знаю!

— Вот даже как? — удивился я с понятной холодностью. — Но, дружок мой, мошенников и пройдох лучше искать не на улицах. Попробуй пошарить во дворцах и на виллах… Пусть сорок чертей застрянут у меня в глотке — улов будет больше!

— Извини… Я не то хотел сказать… Извини, если я тебя чем-то обидел… Я сейчас сам не понимаю, что говорю и что делаю… — он попытался улыбнуться.

Выглядело это довольно жалко.

Говорят, что женщину состояние влюбленности красит лучше помад и румян. Может быть, не спорю. Но что точно — мужчину любовь часто доводит до полного изнеможения, даже если она счастливая. Так и хочется добавить — особенно, когда счастливая.

— Умберто, мне нужен священник!

Я удивился:

— Ну, берлога старого капитана — не самое удачное место для его поисков… Так ты хочешь исповедаться? Или, судя по твоему лицу, и причаститься разом?

— Шутишь… — вздохнул Ромео. — Все вокруг меня шутят, все веселы, все смеются и радуются… Знаешь, я иногда чувствуя себя стариком, который, сходя в могилу, бессильно шлет проклятия следующим поколениям…

— Вот даже как! Клянусь рясой Святого Петра, мне не нравится подобное настроение! Для счастливого влюбленного ты выражаешься уж слишком… замогильно, да! Что, друг, поссорился с Джульеттой? Маленькая роза высунула шипы из-под лепестков? Не грусти, приятель, ты не единственный, кого оцарапали наслаждением.

— Два берега одной реки не могут поссориться, луна и солнце на небе не скандалят между собой… Умберто, мне нужен священник, который бы повенчал нас!

— Вот как…

Для просветления головы я еще немного глотнул.

— Повенчать тайно? Без оглашения, без согласия родителей?

— Разумеется!

— Н-да… Это серьезное преступление, Ромео. Как для вас, так и для тех, кто попустительствует в таком деле…

— Преступление — это разлучать любящие сердца! Преступление — подчиняться морали, что становится аморальна! — сразу вспыхнул он. — Будь он проклят, подобный мир, где корабль любви вынужден лавировать между Сциллой морали и Харибдой нравственности!

Я усмехнулся его горячности:

— Не спеши проклинать весь мир, если ушиб ногу о камень…А ты помнишь, что брак, заключенный без всех формальностей, может быть признан недействительным?

— Умберто, ты сам знаешь, как это бывает. Проходят годы, прежде чем Святая Церковь вынесет свое решение… Помнишь случай с Альбаци из Мантуи, который женился без дозволения родителей? Помнишь, что он женился, жил и дожил до седых волос и внуков выше себя самого, прежде чем ему пришло извещение, что брак его незаконен. А родители, подавшие иск, к тому времени много лет пребывали на небесах, а сам Альбаци чуть не разорился на взятках, пытаясь отменить вердикт, что объявлял незаконнорожденными все его многочисленное потомство…