— Ешь, дочка, ешь, — уговаривал ее отец, щедрой рукой накладывая всяческую снедь к себе на деревянное блюдо.

— Я поем, обязательно поем, — заверяла она его без особого воодушевления. Она была слишком растревожена мыслями об Эрике и о том, каким образом ей удастся осмотреть его раны без ведома отца. Даже если бы подаваемые на стол яства имели аппетитный вид, она не смогла бы их есть: кусок просто не лез ей в горло.

Предполагалось, что этот ужин должен стать чем-то вроде праздничного пира — в ознаменование ее возвращения домой. Поэтому Розалинде пришлось приветливо улыбаться и изъявлять сердечную благодарность множеству людей — рыцарям, ратникам и слугам, занимающим разное положение в иерархии обитателей замка. Но теперь, когда они сидели за столом на возвышении, все признаки празднества улетучились, во всяком случае на ее взгляд. Отец посвятил все свое внимание еде и беседе с сэром Роджером, сидевшим по левую руку от него; тем же занялись — по примеру лорда — управляющий поместьем, имя которого она не сразу запомнила, и сенешаль Седрик. Вскоре вся зала гудела от хриплых громких голосов и стука деревянных кубков, ударяющихся о дощатые столы. Мужчины, составлявшие основную массу едоков, казалось, вообще забыли о ее присутствии; она чувствовала себя заброшенной и одинокой. Даже Клив, который сидел в дальнем конце залы среди других пажей, похоже, не находил ничего плохого в таком беспорядочном застолье. Обводя взглядом шумное общество, Розалинда подумала, что сейчас отдала бы все, лишь бы оказаться подле милой тетушки Гвинн, восседающей во главе стола у себя в Миллуорте.

Она опустила взгляд на кусок горелого жаркого и еще острее ощутила тоску по Миллуорту. Там люди не набрасываются на еду, подобно свиньям у кормушки. Там каждая трапеза — это достойный ритуал, который свершается при участии вышколенных слуг и сопровождается спокойной музыкой. Беседы в Миллуорте учтивы и ведутся вполголоса. А здесь! Ругательства, нечестивая божба — хоть уши затыкай. Похоже, тут вообще забыли о правилах приличия. Она раздраженно покосилась на отца. Если хозяин замка не печется о благопристойности, чего же можно ждать от других?

Ее это задевало.

Тетушка Гвинн являла собой образец хозяйки замка, и, быть может, из всех уроков, преподанных Розалинде в Миллуорте, этот оказался самым важным.

Глаза у Розалинды загорелись, и с пробудившимся интересом она еще раз осмотрелась по сторонам.

Как и на лестнице, добрая четверть настенных светильников не горела — их нужно было заправить. Стены покрыты копотью, грязью и паутиной. Стебли тростника, которыми был присыпан пол, уже давно отслужили свой срок и превратились чуть ли не в труху, где привольно жилось насекомым и каким-то мелким тварям.

А столы!.. Их не покрывала никакая ткань, а столешницы отнюдь не блистали чистотой. На поверхности разборного дубового стола, за которым сидела она сама, красовалось липкое пятно от некогда пролитого вина. В стыках досок скопилось множество хлебных крошек, а царапины и зазубрины на досках служили убедительным свидетельством, что ножами здесь поработали на славу. В любом случае столы требовалось отскоблить и покрыть свежими скатертями.

В праведном негодовании она поджала губы — не таким был Стенвуд при жизни ее матери. За те годы, что Розалинда провела вдали от дома, замок превратился в мужское логово, где никто не заботился об удобствах, столь милых женскому сердцу. Но теперь, раз уж она здесь, придется взять это на себя, и, может быть, наряду со всеми прочими делами она сумеет позаботиться и о Черном Мече.

Воодушевленная этой перспективой, она повернулась к отцу. Он энергично пережевывал какой-то кусок, размахивая ножом, на жирное лезвие которого была насажена гусиная нога.

— Отец, — окликнула она его, прикидывая в уме, как ей приступить к важному разговору. — Отец! — позвала она немного громче и подергала его за рукав.

На этот раз сэр Эдвард услышал и обернулся.

— Тебе незачем так кричать, дитя мое…

— Я бы и рада не кричать, но как быть, если вы не услышали меня в таком гвалте? — Заметив его неодобрительный взгляд, она поспешно переменила тон:

— Просто я не привыкла к таким буйным застольям. И… и… стол даже не вымыт…

Отец бросил взгляд на стол, а потом воззрился на шумное людское скопище, бурлящее в зале. Он открыл было рот, собираясь ответить, но передумал и более внимательно осмотрелся по сторонам.

— Да, здесь не мешало бы прибрать, — признал он наконец. — А насчет их буйных манер… Что ж, по правде говоря, так и должно быть, если принять во внимание, что эти люди так долго тебя искали. Они сейчас пируют на радостях — чествуют тебя.

У Розалинды хватило здравого смысла принять самый благостный вид, и, к ее немалому облегчению, выражение его лица тоже смягчилось. Он положил нож на место, поднял кубок и отхлебнул изрядный глоток; только после этого он снова заговорил:

— Я скажу Седрику, чтобы он распорядился вымыть столы. И заправить факелы. — Он вопросительно взглянул ей в глаза и шумно перевел дух. — Здесь все будет вычищено. Я прослежу за этим.

— Может быть, вы позволите проследить за этим мне? — Она задержала дыхание в ожидании ответа.

— У нас есть сенешаль — Седрик. Это его обязанность.

— Хорошая хозяйка замка сама ведет хозяйство. Именно к этому меня готовила леди Гвинн.

Судя по всему, он воспринял это заявление вполне благожелательно и даже дважды кивнул, однако счел необходимым отметить:

— Хозяйка замка — это жена хозяина замка. Но ты пока еще ничьей женой не стала, верно?

При этих словах, в которые он не вкладывал никакого скрытого смысла, Розалинда широко раскрыла глаза и сердце у нее было готово выпрыгнуть из груди от страха. Только ценой огромных усилий она сумела сохранить безмятежный вид. Он же не знает, заверила она сама себя. Он не знает, что на самом деле она жена Черного Меча.

— Нет, — сказала она, тщательно выбирая слова. — Конечно, я не настоящая хозяйка замка, но тем не менее меня научили многому. Я с удовольствием приняла бы на себя ведение хозяйства в Стенвуде, отец, если вы только разрешите.

Когда он улыбнулся в знак согласия и поощрительно похлопал ее по руке, Розалинда почувствовала огромный прилив сил. Наконец-то она сама будет вести хозяйство! И хотя первую вспышку ее брезгливости отец оставил без внимания, однако он охотно пошел навстречу, когда она облекла свою просьбу в такую кроткую, смиренную форму. Ах вот, значит, как обстоят дела, — это понимание снизошло на нее, как откровение. Вот каким путем она может легче всего добиться желаемого. Может быть, именно таким способом ее мать властвовала над своим грозным супругом — с помощью кротости и мягкого обращения?

Конец трапезы прошел для отца и дочери в дружеском молчании, и она мысленно дала себе слово, что укротит свой колкий язык и нетерпеливый нрав. Если для того, чтобы добиться порядка в Стенвуде, потребуется стать ангелом доброты, она станет таким ангелом. Сейчас отец ответил согласием, но потом он наверняка начнет чинить препятствия, потому что ее замыслы не ограничивались наведением чистоты. Ливреи, чистые скатерти, новые драпировки — и это еще далеко не все, что потребуется, если поставить перед собой задачу вернуть Стенвуду его заслуженную славу. Отцу не понравится, что придется терпеть неудобства, он станет возражать против расходов, но в конце концов будет доволен. И будет гордиться ею.

Розалинда не дала отцу возможности забыть или нарушить обещание. Как только ужин подошел к концу и мужчины собрались заняться игрой в кости, Розалинда остановила отца:

— Нужно многое обдумать и подготовить, прежде чем я смогу приступить к делу. С чего бы вы посоветовали мне начать, отец?

Сэр Эдвард всмотрелся в ее озабоченное лицо и рассеянно окинул взглядом битком набитую залу.

— С тростника для светильников, я полагаю. Седрик присмотрит, чтобы нарезали новых стеблей. И конечно, столы…

— Нет, нет. Я имею в виду не то, чем именно следует заняться. Я смогу разобраться, какие работы нужно выполнить. Нет, я о другом. Вы не могли бы сказать Седрику и повару, чтобы они теперь советовались со мной? И может быть, вы прикажете, чтобы они передали мне свои ключи?

Сначала вид у него был такой, как будто он вот-вот откажет. Но она доверчиво улыбнулась, всем своим видом выражая надежду и благодарность… Наконец сэр Эдвард набрал полную грудь воздуха и задумчиво потер подбородок:

— Это не может подождать до утра?

— Я бы хотела обдумать завтрашние работы, чтобы можно было приступить к ним уже на рассвете.

Снова вздохнув, он кивнул головой:

— Как хочешь, Розалинда. Тогда пойдем, покончим с этим делом поскорее, чтобы я мог вернуться к игре.

Когда они покидали залу, лицо у неге выражало явную растерянность, а Розалинда широко улыбалась.

Повар отнюдь не пришел в восторг, но ни словом не выразил недовольства, когда сэр Эдвард забрал у него ключи и передал их дочери. Она ясно читала это недовольство в глазах толстяка, которого только что лишили привычных атрибутов власти. Зато Седрик выглядел чуть ли не обрадованным. Он отвязал металлическое кольцо с ключами от пояса и вручил их Розалинде с нерешительной улыбкой и многократными поклонами.

Обрадованная Розалинда положила руку ему на плечо, прежде чем он успел направиться вслед за лордом в парадную залу:

— Может быть, вы не откажетесь проводить меня в лекарскую кладовую? Врачевание — это предмет моего особого интереса, и я хотела бы для начала посмотреть, какие снадобья там хранятся. — Она двинулась вперед, не оставив ему времени для возражений. — А по пути вы бы показали мне, каким ключом какая дверь открывается.

Когда Розалинда вышла наконец из кладовой, двор уже был окутан темнотой. Она уже давно отпустила Седрика; пока она обследовала мешочки с высушенными листьями, горшки с молотыми кореньями и флаконы с эссенциями и настойками, время пролетело незаметно. Вот и хорошо, решила она, поспешая через заросший травой дворик с флаконами снадобья, которое только что приготовила. Почти все домочадцы наверняка завалились спать, и поэтому маловероятно, что кто-либо помешает ей выполнить задуманное.

С того момента, как Эрика увели со двора, Розалинду непрестанно терзали мысли о том, каково сейчас приходится его израненной спине. В длинные часы дня и во время изматывающего вечернего пира она не могла отделаться от гнетущего чувства раскаяния — ведь это из-за нее он был так жестоко избит, а какие мучения он испытывает сейчас — и подумать было страшно. Она была полна решимости осмотреть его раны, хотя и понимала, что отец не одобрил бы подобных намерений. Только тогда, когда отец позволил ей принять на себя управление хозяйством замка и в ее руки перешли все ключи, она смогла всерьез задуматься над этой задачей. А теперь, приготовив примочку из душицы и целебную мазь из отвара тысячелистника, толченой ивовой коры и масла зверобоя, она собиралась разыскать Черного Меча, заняться его ранами и как-нибудь убедить его сохранить их тайну.

Она не очень ясно представляла, где его искать. Кое-какие сведения удалось выудить у Седрика под различными благовидными предлогами. Она узнала, что в холодное время года неженатые слуги ночуют в главном зале или в нишах на лестничных площадках. В теплые месяцы многие из них предпочитают спать в конюшнях. Пажи располагались на ночлег в пристройках, примыкающих к помещениям для рыцарей. Для немногочисленной женской прислуги находились закутки поблизости от кухни или тех мест, где требовалось их присутствие.

В парадной зале и вблизи нее Черного Меча не было. Впрочем, здравый смысл подсказывал Розалинде, что сэр Эдвард не позволил бы человеку, которого считал опасным, свободно разгуливать по замку. Отец крайне неохотно согласился пощадить жизнь Черного Меча и, как было ей совершенно ясно, намеревался наблюдать и выжидать, чтобы тот совершил хоть какую-нибудь ошибку. Из всего этого следовало, что Черного Меча поместили где-нибудь в конюшне.

Сердце у Розалинды забилось сильнее, когда она приблизилась к темной громаде главной конюшни. Из открытого ставня просачивался слабый свет, но вокруг все было окутано мраком и тишиной. Осторожно продвигаясь вдоль бревенчатой стены, она нащупала грубую раму ворот, помедлила и перевела дух. Тебе нечего бояться, успокаивала она себя. Она у себя дома, здесь она в безопасности. Он не сделает ей ничего плохого. Не посмеет.

Но по спине у нее пробегал озноб, и тихий дразнящий голос нашептывал, что вовсе не страх перед грубой силой был тому причиной. Его руки не сделали ей никакого вреда, наоборот, они ласкали ее с упоительной нежностью. Упаси меня, Боже, от таких ласк, молилась она, чувствуя, как участилось ее дыхание. Впору было повернуться и унести отсюда ноги, но она слишком хорошо понимала, какие адские муки он сейчас терпит, и эта мысль заставила ее шагнуть в проем ворот. Сегодня ему не до мести и не до страсти, подбодряла она себя. Сейчас он способен мечтать только об одном — об избавлении от мук, а надежда на избавление находилась у нее в руках.