Он приближался, словно хищник к своей добыче, и она попятилась от него. Ее голос был едва ли громче шепота:

— Я замечаю, что о чести ты даже не упомянул.

Он пожал плечами и остановился.

— Честь — это не то, что требуется мужчине. Просто либо она есть у него, либо ее нет.

— У тебя ее нет нисколько! — бросила она ему в лицо, и губы у нее дрожали.

— У меня ее достаточно, — возразил он. — И уж наверняка намного больше, чем у тебя.

От столь наглого выпада она снова вознегодовала:

— Я пришла к тебе, чтобы подтвердить свое обещание. Заверить тебя, что ты получишь свою награду — свою справедливую награду.

Он помолчал, а когда заговорил снова, могло показаться, что былая ожесточенность слегка — самую малость — отпустила его.

— «Совсем ненадолго» — это сколько? — поинтересовался он. Розалинда внезапно насторожилась. Что означает эта перемена в его настроении? Почему он готов пойти на уступки? Проходили мгновения, а она не отвечала, опасаясь подвоха. Он явно что-то задумал. Но выбора у нее не было — ей следовало согласиться. В конце концов, она явилась сюда именно за тем, чтобы прийти с ним к соглашению.

— Ты подождешь несколько дней? Неделю… или чуть больше… подождешь? — Она подозрительно всматривалась в его лицо. — Ты сможешь помалкивать и выполнять свои обязанности, как любой усердный слуга?

— Раб, Роза. Не слуга. Здесь я раб, но только потому, что таков мой выбор. — Он поднял с пола свою рубашку, не спуская глаз с Розалинды. — Однако рабство может принимать разные обличья. Некоторые из них лучше, чем другие. — Он усмехнулся. — Некоторые намного лучше, чем другие.

Когда он повернулся и направился к выходу, сердце у нее заколотилось: слишком уж странно прозвучали его последние слова, будто в них заключалось некое скрытое пророчество. И как ни хотелось ей верить, что он просто согласился по-иному отнестись к своему положению в Стенвуде, Розалинду тем не менее преследовало опасение, что он имел в виду нечто совсем другое. Нечто, касающееся ее.

Вид Эрика, надевающего рубашку, заставил ее стряхнуть оцепенение.

— Подожди. Я принесла тебе чистую рубашку. И тунику. Твои уже никуда не годятся, — неловко пояснила она.

Рубашку он принял молча, передав Розалинде свои лохмотья. И только когда на его широкие плечи легла темно-зеленая туника, он удостоил Розалинду едва заметной улыбкой:

— Благодарю вас, леди Розалинда.

Было это произнесено самым великосветским тоном, однако даже сейчас в его словах сквозила явная насмешка. Снова он устремил на нее взгляд, от которого у нее перехватило дыхание, а потом повернулся и направился на поиск конюшего.

Овладев собой, Розалинда попыталась сообразить, удалось ли ей добиться хоть чего-нибудь за время этого последнего визита к нему. Он согласился помалкивать, и это хорошо, думала она, стоя в пустом закутке. Кроме того, он как будто смирился с положением работника на конюшне. Старому конюшему он явно угодил, выполнив первое порученное ему дело. Может статься, все как-нибудь уладится, размышляла она. Но стоило ей взять в руки дырявую рубаху, до сих пор хранившую остатки тепла его тела и запах ее собственных снадобий, как все эти утешительные рассуждения вмиг отлетели прочь. Да, сейчас он как будто согласился действовать с ней заодно, но ведь он остался самим собой. Это человек с сильной волей, твердый в своих намерениях. Он наделен привлекательностью, которая наверняка есть дар дьявола. Каждое его слово, каждый взгляд серых глаз оскорбляли ее до глубины души. И тем не менее он заставлял ее кровь кипеть.

Она хотела отшвырнуть грязную тунику, но вместо этого скомкала ее и сунула себе под мышку. А затем, изобразив на лице хмурую озабоченность, поспешила навстречу многообразным делам, которые ожидали ее.


День был в разгаре, когда Эрик снова увидел Розалинду, пересекая пыльный двор замка. Крепко сжимая в руке веревку и бормоча ласковые слова, он вел в поводу высокого боевого коня, который так и норовил подняться на дыбы.

— Спокойно, приятель, спокойно. — Он похлопал по бархатистой морде, в то же время решительно пригибая книзу голову могучего скакуна Но глаза его не отрывались от Розалинды, пока она не скрылась за стеной кухни.

— Подай мне вон тот молоток, — буркнул конюший, пытаясь поднять заднюю ногу разгоряченного коня. Тот рванулся вперед и сбил бы толстяка с ног, если бы Эрик не предвидел этого движения и не усмирил могучее животное, резко потянув веревку вниз. Тогда конюший приступил к своим обязанностям кузнеца и управился с ними всего за пару минут. Отступив от гнедого, он вытер лоб рукавом перепачканной туники.

— У этого норов хуже всех. С остальными будет легче. — Он покосился на Эрика:

— Видно, ты имел дело с лошадьми?

Эрик провел рукой по крутой шее жеребца.

— Случалось, — ответил он уклончиво. Мысли его были заняты Розалиндой.

Целый день он неотлучно находился при конюшем: сначала помогал ему с лошадьми, потом управлялся с тяжелыми брусками металла, предназначенными для изготовления дверных петель, наконечников для копий или ободов для колес. И все время его преследовали мысли о женщине, по милости которой он докатился до самой низкой точки своей жизни.

Нет, честно признался он себе, это не самый скверный час его жизни. Самый скверный час был тогда, когда он стоял на эшафоте в Данмоу и ждал смерти. Может быть, сейчас он раб — пусть даже ее раб, — но по крайней мере он жив. И намеревался оставаться в живых подольше. Кожа на спине горела огнем каждый раз, когда приходилось сильно потянуться или низко наклониться. Но это лишь укрепляло его решимость. Он останется в живых и непременно отомстит своим врагам. И все это — с помощью стройной темноволосой девушки. Она спасла его жизнь, а теперь, благодаря их браку, он получит власть, которая необходима, чтобы отыскать подлецов, пытавшихся его погубить.

Он поднял очередной железный брусок и не удержался от гримасы боли — спина снова напомнила о себе. Он будет продолжать это рабское существование, но только до поры до времени. Прелестная дочка сэра Эдварда купила его молчание на некоторый срок… так она думает. Но время будет работать на него, а не на нее — ему это было ясно. Слишком уж она чувствительна, чтобы видеть его телесные страдания; она не допустит, чтобы его убили. Да и жажда исцелять слишком глубоко укоренилась у нее в душе. Она, бесспорно, предпочла бы подкупить его, чтобы он просто сбежал из Стенвуда. Но он решил остаться. Она его жена — и в глазах закона и еще потому, что они принадлежали друг другу. Если бы даже ее наследство оказалось недостаточно завидным, чтобы ему захотелось заявить о своих супружеских правах, все равно — весьма убедительной причиной для этого могли послужить сокровища ее нежности и страсти.

В его распоряжении был один год. За этот год он должен убедить ее, что он — единственный мужчина из всех живущих на земле, который ей нужен. Но достаточно ему было вспомнить, с какой беззаветной пылкостью она откликалась на его ласки, — и он снова и снова приходил к убеждению, что столь долгий срок не понадобится. Ну а что касается отцовских возражений… Как только станет ясно, что ее невинность отдана Эрику и что она, возможно, уже беременна, лорд наверняка призадумается. А узнав, что Эрик — рыцарь, он испытает такое облегчение, что сразу согласится на их венчание в церкви. А Эрик пока с удовольствием займется тем, что приведет прекрасную Розалинду к повиновению. Она задирает перед ним свой хорошенький носик, потому что считает его много ниже себя. Но он-то хорошо знает — и она теперь тоже знает, — что наслаждение, которое они нашли друг в друге, было взаимным. Ему не придется долго ждать следующего посещения. Ему не придется долго ждать признания, что ее переполняет желание и томление.

Он хотел видеть ее своей женой и сказал ей об этом. Но пока она сама не скажет о своих желаниях, он не станет их утолять.

15

Розалинда покинула кухню в самом скверном настроении. Она проверила наличие съестных припасов, осмотрела кладовые и пивной погреб. Там, где хранились лекарства и белье, она побывала раньше, а теперь собиралась посетить сад целебных трав, заранее догадываясь, что там ее ожидает.

Все, что могло послужить для удовольствия мужчин — соколиная охота, псовая охота, выпивка, — поддерживалось в наилучшем состоянии, хотя чистота в пивном погребе и в кладовых оставляла желать лучшего. Но кладовые, где хранились еда, белье, одежда и лекарские зелья, содержались в ужасающем беспорядке. Она не сомневалась, что и сад целебных трав давно зарос сорняками.

Уверенной походкой она направилась через двор к ровной светлой полянке, где ее мать возделывала свой цветник и травяные грядки. Стенвуд-Касл пребывал в безнадежном небрежении, и ей предстоит немало потрудиться, думала Розалинда. Даже больше, чем она ожидала. На мгновение ей показалось, что она слишком много на себя взяла — ей просто не управиться со всем этим. Как она сможет навести порядок там, где все представляется делом, не стоящим внимания? Но в то же время в ней нарастала какая-то задорная решимость. Это ее родной дом. Он был ее домом и раньше, а сейчас, когда она осталась единственной наследницей отца, выходило так, что ей предстоит жить здесь и после того, как она выйдет замуж.

При мысли о том, что ей придется в один прекрасный день выйти замуж, Розалинда невольно вздрогнула, хотя не подлежало сомнению, что вступить в брак и произвести на свет наследников — ее святая обязанность. У нее уже есть муж — хотя и временный. Но как она потом будет объяснять, что она уже не девственница? Она нахмурилась и зашагала быстрее. Может быть, ее будущий супруг ничего не заметит, с надеждой подумала она. Но нет, она понимала, что надеждой страх не пересилить, поскольку оставалось бесспорным другое: то, что было у нее с Эриком, никогда не сможет повториться с другим мужчиной. И вдобавок теперь уже невозможно делать вид, что это всего лишь разбойник по прозвищу Черный Меч. Теперь он был Эриком из Уиклиффа; и он — человек, которого она почти не знала — заявлял о своих правах на нее, а ей приходилось эти права отрицать.

На подходе к саду под ноги Розалинде подвернулись два щенка-переростка, она отогнала их пинком и тяжело вздохнула. Как быть с замужеством — все равно решать не ей, твердо напомнила она себе. А пока можно с головой уйти в хозяйственные хлопоты: дел в замке хватало.

Однако, при всех своих похвальных намерениях, она оказалась весьма близка к тому, чтобы отказаться от них, когда миновала разросшиеся как попало грушевые деревья и смогла окинуть взглядом сад целебных трав. Она помнила этот аккуратный садик с каменными дорожками, зелеными лужайками и густыми бордюрами трав и цветов. А сейчас ее взору явились заросли диких кустарников, в которых были как попало протоптаны тропинки; еще три собаки, выскочившие из гущи высокой травы, едва не сбили ее с ног, выражая свой неуместный восторг.

— Пошли вон! Вон! — закричала она, топая ногами и замахиваясь на них полами верхней туники. Но они только разыгрались еще пуще, глупо тявкая, и далеко не сразу унеслись следом за двумя щенками, которые попались на ее пути раньше.

Розалинда почти совсем пала духом. Все, что пришлось ей не по вкусу в Стенвуде — нетребовательность к пище, забвение требований этикета, нехватка женских рук, — все это, казалось, объединилось, чтобы привести в столь плачевное состояние садик, некогда бывший столь ухоженным и уютным. Даже покинутый людьми сад в развалинах замка-беззаконника не был столь заброшенным! Плечи у Розалинды горестно опустились. Один лишь этот сад способен поглотить все ее силы и время, а ведь так много других дел, требующих ее внимания… Ей с этим не справиться! Никогда не справиться!

— Грустное зрелище, правда?

Обернувшись на звук голоса, Розалинда увидела отца, стоявшего в нескольких шагах от нее. Если бы он не выглядел таким одиноким и печальным, она немедленно высказала бы ему все, что думает по этому поводу. Что ни говори, а это он допустил, чтобы их дом дошел до такого упадка! Но сейчас она не в силах была его упрекать — ведь он, очевидно, сам уже почувствовал, к чему привело такое попустительство.

— Сад можно возродить, — сказала она, хотя ее голосу явно не хватало воодушевления.

— Неужели можно? — удивился он и медленно приблизился к ней. — Иногда мне кажется, что это недостижимо.

Розалинда снова ощутила всю меру отцовского одиночества и поняла скрытый смысл его слов. И тут же ее природные наклонности утешительницы одержали верх над всеми прочими побуждениями.

— Здесь можно навести порядок, я уверена. — Она заколебалась. — Но мне нужна ваша помощь.