Джоселин нашла в себе силы нарушить молчание первой, причем сама удивилась спокойствию и высокомерности своего собственного тона.

— Перед вами, господа, леди Аделиза Монтегью, а я — леди Джоселин, ее сводная сестра. Наш отец — лорд Уильям Монтегью вам щедро заплатит, если вы не причините нам вреда.

— Так, значит, вы отродье Монтегью?

Эти слова донеслись из темного коридора. Попирая подошвами опаленных пламенем подкованных сапог щепки, разбросанные по полу, в комнату шагнул их предводитель — черный от сажи и обрызганный кровью. Он был одет, быть может, даже беднее, чем любой из них, но каждый его жест, интонация голоса были исполнены властности, выдававшей его знатное происхождение.

Если его люди были лишь голодными волками, жаждущими поскорее насытить свою голодную утробу чем угодно, то ему требовалась пища поизысканнее. Она догадалась, что он из числа тех рыцарей «удачи», кто давно уже забыл, что существует дворянская честь, милосердие и уважение к женщине. Семнадцать лет междоусобной войны смогли испепелить все добрые чувства в душах мужчин.

Его воины расступились. Он шагнул к ней с опущенным вниз мечом, обагренным засохшей кровью. Взгляд его встретился со взглядом Джоселин словно в поединке. Огарок свечи таял, погружая комнату во мрак. Искры, вспыхнувшие на догорающем фитиле, отразились в его зрачках.

Повинуясь древнему как мир инстинкту, который заставляет огрызаться даже слабого зверька, пойманного в капкан, Джоселин замахнулась на него кинжалом.

Он замер. Его рука с обнаженным мечом не шевельнулась, хотя он мог бы легко отразить удар. Он защитился не оружием, а улыбкой.

— Будет лучше, моя леди, если вы отдадите мне это жалкое орудие, предназначенное для резки жаркого за столом, а не для того, чтобы убивать. Если я выбью его у вас из рук, то причиню вам боль. Вам все равно не удержать его в своих пальчиках.

За спиной у Джоселин вновь громко зарыдала Аделиза, ей начала вторить глупая Хейвиз. Но Джоселин откликнулась на его насмешливую тираду лишь тем, что еще крепче сжала в руке оружие. Его губы скривились в усмешке. Она понимала, что все ее попытки держать себя с достоинством в глазах победителя выглядят смехотворно.

Облизнув пересохшие губы, она произнесла:

— Каковы ваши условия? И можно ли вам верить?

— Какие могут быть выставлены условия победителю? Вы потерпели полное поражение. Так о каких условиях вы говорите?

— Что она там бормочет насчет условий, мой господин? — спросил кто-то из воинов.

Но ни предводитель отряда, ни Джоселин не отвлеклись на этот голос, так некстати прозвучавший. Их глаза не отрывались друг от друга.

— Она прямо-таки пышет желанием сразиться со мной. Неужто у всех Монтегью такие отчаянные головы? Или только их женщинам присуща безрассудная отвага? А мужчины не склонны лезть на рожон… Но я не разделяю ваш воинственный пыл, мадам, и не так кровожаден, как вы… Подержи-ка мой меч, Аймер, — обратился он к молодому воину, стоящему поблизости.

Внешне он вел себя с холодной вежливостью, но в его поступках и в каждом произнесенном им слове ощущался ядовитый сарказм.

— К вашему сведению, мадам, я уже завладел всей крепостью… За исключением этой комнаты, где вы так мужественно держите оборону. Вся ваша стража или полегла на поле боя, или сдалась в плен. Сопротивляясь мне, вы поступаете не только неразумно, но и нарушаете мои законные права. Разве может временный постоялец, да еще нежеланный, предъявлять какие-то требования к хозяину дома?

Он сделал паузу и добавил мягко, но с явной угрозой;

— К тому же я не тот человек, от которого можно что-то требовать. Никому не советую становиться мне поперек дороги.

— Вы сказали, что этот дом ваш? — вырвалось у Джоселин.

— Именно это я и сказал.

Подобное утверждение, весомое, будто каменная глыба, обрушившаяся с высоты, заставило ее похолодеть. Никогда раньше она в глаза не видела этого человека. Он покинул Англию еще в тот год, когда она училась ходить. Но почему-то образ его часто возникал перед ее мысленным взором и чей-то неведомый голос нашептывал пугающие предсказания, что он несет дому Монтегью разорение и смерть.

У нее был дар ясновидения, за который ее в семье Монтегью прозвали ведьмой. Что ж, она действительно оказалась пророчицей. Он явился точно такой, каким она его и представляла — с рыжевато-коричневой копной волос на голове и с желтыми, светящимися во мраке глазами хищника.

Все же, чтобы увериться до конца, она шепотом задала вопрос, на который заранее знала ответ:

— Кто вы?

— Я Роберт! Истинный хозяин Белавура.

Аделиза в ужасе вскрикнула, ноги ее подкосились. Она потеряла сознание и рухнула на пол. Хейвиз опустилась на колени рядом с бесчувственным телом госпожи, крестясь и невнятно бормоча молитвы, мешая французские и английские слова. Джоселин до крови закусила губу, чтобы не выдать охвативший ее суеверный страх.

Роберт де Ленгли, Нормандский Лев, неустрашимый воин короля Стефана, самый знаменитый рыцарь последнего столетия, тот, о ком слагались легенды, — вот он здесь, в этой комнате, восставший из могилы мертвец!

Отец Джоселин когда-то подло предал его, присвоил себе его земли и замки и с кощунственной радостью отпраздновал известие о его гибели. Уже год прошел, как были захоронены где-то в Нормандии его останки.

Внезапный порыв ветра ворвался в комнату, всколыхнул дверные драпировки, раздул пламя чадящих факелов в руках воинов. Смуглое лицо Роберта озарилось неверным колеблющимся светом. В это мгновение оно показалось Джоселин неживой бронзовой маской.

— Вы мертвы и давно похоронены, — с безумной решимостью заявила она.

— Не вы одна так думаете, — усмехнулся Роберт.

Она заслонилась от его взгляда лезвием кинжала, как будто сталь могла послужить ей защитой от выходца с того света.

— А что думаете вы?

3

Роберт медлил с ответом. Его удивляло, даже, пожалуй, забавляло поведение этого беспомощного существа, загнанного, но посмевшего огрызаться. В своей бурной и горестной жизни Роберт мало уделял внимания женщинам. Он давно убедился, что чем меньше они будут затрагивать его душу и сердце, тем легче будет с ними расставаться после коротких и тревожных ночей у походных костров, когда ему приходилось оставлять их, плачущих, несчастных, на растерзание врагам, упорно преследующим его малочисленное войско.

Но эта трепетная птичка с острым клювиком, взращенная в подлом гнезде Монтегью, пробудила в нем любопытство.

Он еще раз бесцеремонно окинул взглядом ее хрупкую фигурку. Сестрица этого злобного демона в женском обличье выглядит гораздо более аппетитно. Недаром ого воины смотрят на нее с таким вожделением. Они исстрадались по чисто вымытому женскому телу, да к тому же еще не тронутому мужской рукой. Красота невинной златокудрой Аделизы вызывала похоть и желание немедленно завладеть этой нежной податливой плотью.

Однако девушка, замахнувшаяся на него кинжалом, была ему более интересна, чем ее сестра, хоть она и не вышла ростом и была худа так, что в вырезе платья выпирали ключицы.

Темные растрепанные волосы, не прибранные, как обычно, под чепчик, клубились, как грозовые тучи, над ее головкой, а сзади, за спиной, ниспадали почти до талии. Бледный овал лица, белее меловых скал острова Уайт, выдавал ее возбуждение и внушаемый Робертом и его разбойничьей свитой страх. Но носик, гордо вздернутый вверх, и рот, широкий и способный, вероятно, на ласковую и добрую улыбку, были отменно хороши.

Исторгающая из себя яд и злобу, она была, о Боже, так искренна в своей ярости!

А ее брови — черные, густые! Как они строго сдвинуты к переносице. А ресницы, не допускающие света в глубину ее кошачьих глаз, ни от огарка свечи на столе, ни от факелов, запаленных воинами! А зрачки с золотистым ободком!

«Чур меня! Ведь это ведьмины очи».

Не было в ее личике соблазнительной пухлости, приличествующей особе женского пола. Лишь острые скулы, как у легендарных гуннов, наводивших когда-то страх на всю Европу, или как у еще более древних кельтских племен, населявших остров, названный римлянами Британией.

Он мог бы с легкостью опрокинуть ее на спину, ступить сапогом на ее распростертое на полу тело, отдать на забаву своим воинам или приказать сжечь ее, как ведьму, на костре. Но вместо этого он решил ее удивить.

Протянув руку, Роберт попросил ее так вежливо, как не говорил даже с самой королевой Франции и служителями церкви:

— Снизойдите к моей просьбе, мадам. Отдайте мне ваш кинжал. Он не послужит вам для защиты, но может поранить вас, если я выбью его из ваших ручек. С этого мгновения вы и ваша сестра находитесь под моим покровительством.

Она ответила ему пламенным взглядом, который, казалось, прожег насквозь его доспехи и рубаху под ними, и даже кожу, проникнув до самого сердца.

— Поклянись, рыцарь, на этом распятье! — потребовала она, словно не сдавалась ему в плен, а принимала присягу от покоренного вассала.

На рукояти кинжала было изображение распятого Христа. Ее дрожащие пальчики сжимали теперь остро отточенное лезвие, а рукоять с распятьем возникла перед лицом Роберта де Ленгли. Никто еще и никогда не оскорблял его недоверием произнесенному им слову. Но он смирился, поборов желание тут же вместо клятвы впиться поцелуем в эти алые губы.

Поведение вождя вызвало усмешку на лицах столпившихся у него за спиной воинов.

Выслушав от де Ленгли заверения, подкрепленные честным рыцарским словом, девушка на этом не успокоилась.

— А теперь скажите мне правду… Вы мужчина из плоти и крови или призрак?

Тут все соратники Роберта разразились хохотом.

— Слышите, мадам, как смеются эти черти? Вы здорово их повеселили. Может быть, и они кажутся вам бесплотными привидениями?

— Нет, не кажутся, — твердо произнесла Джоселин. — Стольких выходцев из ада в свое войско не смог бы собрать даже сам Люцифер. А теперь, раз вы согласились на мои условия, я вам сдаюсь.

Веселью, охватившему воинов Роберта, не было предела. Они чуть ли не валились от смеха.

— Но хотя бы позвольте мне самому назначить сумму выкупа за вас с сестрицей. Впрочем, ваш грешный папаша столько задолжал адской канцелярии, что никакие расходы и молитвы не спасут его от котла с кипящей смолой. Заверяю вас, что это дело не очень далекого будущего.

Еще несколько мгновений Роберт и девушка глядели друг другу в глаза, словно соревнуясь, кто дольше выдержит это состязание. Затем она опустила оружие вниз и горделивым жестом протянула его Роберту. Забирая кинжал из тонкой девичьей руки и засовывая его себе за пояс, Роберт ощутил некоторое разочарование. Ему хотелось почему-то, чтобы странная игра, затеянная ими, продолжилась.

— Поверьте, мадам, что я мужчина из плоти и крови — как вы изволили выразиться. Если вам нужны доказательства, то я легко могу их представить.

Если он желал ввергнуть Джоселин в смущение, то своей цели не добился. Она пропустила его остроту мимо ушей и все свое внимание обратила на красавицу, распростертую на полу.

Аделиза пришла в сознание и издала тихий стон.

— Могу ли я заняться своей сестрой? — спросила Джоселин.

— Безусловно, вам никто не мешает. Но сперва утихомирьте это глупое существо, — тут Роберт с презрительной гримасой указал на служанку, бьющуюся в истерике. — Иначе мне придется поступить с ней по своему усмотрению.

Джоселин опустилась на колени, погладила Хейвиз по щекам, прошептала на ухо несколько фраз, но, когда утешения не подействовали, она с размаху закатила служанке звонкую пощечину.

Истерика сразу прекратилась, и Джоселин смогла заняться сестрой. Она приподняла Аделизу, и обе девушки уставились на победителя, от которого воняло гарью, как и полагается выходцу из адского пекла.

Джоселин заговорила вновь за себя и за сестру:

— До того, как будут окончательно обговорены условия нашей сдачи, мы согласны отдать себя под ваше покровительство. Дверь в этой спальне и засовы должны быть немедленно починены, чтобы мы могли закрыться изнутри.

Если тон молодой женщины был холодным, то ответ Роберта на ее требования был уж совсем ледяным.

— Позвольте преподать вам урок дипломатии, мадам. Видимо, ваш просвещенный папаша допустил этот пробел в вашем образовании. Никогда не пытайтесь давить на партнера по переговорам и не предъявляйте чрезмерных требований.

Он сделал паузу, ощущая, что за его спиной воины смотрят на женщин словно голодные псы, которых дразнят, помахивая перед носом жирной костью.

— Надо трезво оценивать свои возможности, — продолжил Роберт, — и думать, как будут восприняты противником ваши условия. Вдруг он придет в ярость и вообще не захочет с вами разговаривать? Вы потерпели поражение, мадам. Все люди в поместье Белавур теперь мои подданные. И распоряжаться здесь буду я, а не кто-нибудь из семейства Монтегью. Что касается починки двери, то на подобную пустячную работу у нас нет времени. Бредовые опасения истеричных женщин нас не касаются. Данное мною честное слово убережет вас надежнее, чем дубовые доски и стальные засовы.