Альберто Альварес - Роза и Рикардо

Опасность, подстерегающая Дульсе в Мексике, казалась совершенно безобидной по сравнению с такой картинкой.

И в то же время Дульсе испытала безумное искушение хоть краешком глаза увидеть Жан-Пьера. Издалека, незаметно. Ведь он чудился ей в каждом встречном мужчине, и она испытывала странное разочарование, когда понимала, что обозналась. В Мексике, по крайней мере, он не будет ей мерещиться.

Анри затащил ее в попавшийся по пути барчик.

— Тебе надо выпить, а то простудишься.

— Тебе бы только выпить, — слабо улыбнулась Дульсе.

— Я жертвую своим здоровьем ради тебя, прекрасная Дульсинея, — важно сказал Анри, с удовольствием осушая стакан с джином.

После первого глотка у Дульсе потеплело в груди. А Анри все подливал и подливал ей в бокал, пока они вдвоем не прикончили всю бутылку.

— В жизни столько не пила...

— Я тоже... обычно пью больше, — серьезно сказал Анри. — Надо взять еще.

Дульсе с трудом выволокла его из бара на темную мокрую улицу.

Они были совсем недалеко от дома Жан-Пьера. Изрядная порция джина придавала Дульсе какую-то отчаянную храбрость. Почему бы ей не глянуть на Жан-Пьера на прощание? Она же решила уехать. Посмотрит на него последний разок — и все. Он может сейчас как раз вернуться домой. Запрет дверцу машины и войдет в подъезд.

Сколько это займет времени? Минут пять? Целая вечность!

И Дульсе решительно потащила Анри в подворотню. Знакомый «ситроен» мок на стоянке около дома. Значит, Жан-Пьер уже вернулся... Дульсе подняла взгляд на его окна.

Невыносимо думать, что он там, с Жанетт...

Она повернулась к Анри и требовательно спросила:

— Скажи, я тебе нравлюсь?

— Конечно. — Анри покачнулся и обнял ее. — Ты классная девчонка. Ну его к черту, этого репортера. Нам с тобой здорово вместе.

Он наклонился к ее лицу и осторожно поцеловал в губы.

Дульсе не сопротивлялась. Она прикрыла глаза и прислушалась к своему ощущению. Ее вновь целует мужчина. Но это совсем не то... Не так, как с Жан-Пьером... Его губы обжигали, а сейчас она ничего не чувствует... Это всего лишь Анри...

Дульсе отстранилась и вытерла рот тыльной стороной ладони.

— Тебе противно? — насупился Анри.

— У тебя есть Симона, — строго сказала Дульсе.

— Ну да, — он усмехнулся, — у меня есть Симона... — Он опять напустил на себя ернический вид и заявил: — Хотел стать твоим рыцарем, а превратился в Санчо Пансу. Кстати, ты помнишь, что Дульсинея здорово динамила Дон Кихота?

— Анри, ты сам сказал, что ты мне друг.

— Сказал, — буркнул Анри. — На свою голову…

— Мне душно... — сказала Жанетт. — Открой пожалуйста, фрамугу...

Жан-Пьер сидел в кресле с газетой и делал вид, что не слышит. Жанетт, постанывая, поплелась к окну, взялась за ручку фрамуги и чуть не упала от радости. Какой случай! Прямо под их окнами эта мексиканка целуется с каким-то парнем. Она хочет что-то доказать Жан-Пьеру? Прекрасно! Жанетт ей с удовольствием поможет.

— Твоя потаскушка уже нашла себе нового любовника, — ядовито сказала она. — Полюбуйся. Это представление для тебя.

Жан-Пьер подскочил как ошпаренный и бросился к окну.

Дульсе целовалась с Анри!

У него в глазах потемнело. Она специально пришла сюда, чтобы он увидел это. Зачем? Показать, что ей не стоило труда завести себе нового поклонника?

— Молодежь так непостоянна, — притворно вздохнула Жанетт.

— Заткнись! — зло бросил Жан-Пьер. Он схватил куртку и бросился к двери.

Сейчас он расквасит морду этому молокососу! Как он смеет прикасаться к ней! К его Дульсе!

Жан-Пьер выскочил из подъезда. Но на том месте, где он только что видел целующуюся парочку, никого не было. Только дождь уныло поливал пустой двор.

Лус забыла о докторе Гонсалесе, но тот, к сожалению, не забыл о Лус. Прождав несколько дней ее звонка, он решил действовать сам. Прежде всего следовало подготовить Ренату, чтобы она совершенно искренне, без всякой задней мысли стала говорить то, что было нужно.

— Ты не знала девушки по имени Сония? Сония Клавель, — спросил Гонсалес свою сожительницу, когда, окончив ужин и помолившись Господу за то, что тот послал им пропитание, он удобно расположился в кресле с книгой «Четыре духовных закона» на коленях. Внезапно он оторвался от чтения и задал жене этот неожиданный вопрос. — Эта девушка жила в Мехико и была... блудницей, — пояснил Вилмар. — И она хорошо знала Рикардо Линареса. Рената задумалась. В бытность свою официанткой в «Твоем реванше» она была знакома со многими девушками легкого поведения — и теми, кто работал в этом кафе, и с другими, которые искали клиентов поблизости на улице. Но никакой Сонии Клавель среди них как будто не было.

— Нет, — покачала она головой, — я такой что-то не припомню. Он мог встречаться с ней в другом месте, а не у нас. Но зачем тебе эта девушка?

Проповедник помолчал, чтобы придать своим словам особую силу, а затем сказал:

— Будет прощен тот, кто раскаялся в грехе, а тот, кто упорствует в нем, — да погибнет.

— Это ты о ней, об этой Сонии? — спросила Рената.

— Нет, Сония перенесла множество мучений и покаялась. Сейчас ее душа с миром пребывает в раю. Но виновники ее несчастий по-прежнему живы. Я говорю о тех мужчинах, которые толкали ее на скользкий путь, которые пользовались ею, но из всех них самый виновный — это грешник из грешников Рикардо Линарес!

Рената попыталась припомнить этого Рикардо — обычный приятный мужчина, куда приятнее многих других завсегдатаев ночного кафе. Симпатичное улыбчивое лицо, интеллигентные манеры... Неужели в действительности он был вовсе не таким, каким казался, а скрытым мерзавцем? «Кто бы мог подумать!» — удивлялась Рената, но ни на миг не подвергла сомнению слова Гонсалеса.

— Но наше дело — спасать самых закоренелых, — проникновенно продолжал проповедник. — В наш хор хотела войти дочь Линареса, юная дева с красивым лицом, имеющая приятный голос. Но я не мог принять ее, потому что сразу увидел, что в ее еще не искушенном сердце укоренилась гордыня. Я предложил взять ее с испытательным сроком, но она проявила нетерпеливость, забыв о том, что «истинная любовь долго терпит», и покинула нас.

— Какая негодница! — всплеснула руками Рената.

— Я позвонил ей, но она не хотела со мной говорить.

— Помню! — воскликнула жена. — Ты был сам не свой после этого разговора.

— Я никогда не мнил о себе многого, — покачал головой Вилмар Гонсалес, — но все же не привык, чтобы люди во время разговора со мной вешали трубку. Ты веришь, я не говорил ей ничего того, что...

— Нахалка! — воскликнула Рената. — Теперь ни за что не принимай ее, даже если она будет тебя на коленях умолять! Видали таких — что она о себе вообразила!

— Девушка не виновна, — мягко возразил проповедник, всем своим видом пытавшийся напомнить женщине, что «Бог есть любовь». — Вспомни, что ее взрастил грешник из грешников Рикардо Линарес! Человек, убивший Сонию!

— Убивший! — воскликнула Рената, в первый момент решившая, что она ослышалась.

— Нет, он убил ее не своими руками, — покачал головой проповедник. — Это одно из тех преступлений, за которые не сажают в тюрьму.

И не спеша, густо пересыпая свой рассказ цитатами из Священного писания, Вилмар Гонсалес рассказал Ренате печальную историю девушки по имени Сония Клавель.

Она родилась в трущобах. Ее отец был известным всей округе пьяницей, мать день и ночь работала, не имея времени заниматься дочерью. Девочка росла, не зная ни десяти заповедей Господа, ни даже молитвы «Отче наш». Скоро алкоголь доконал ее отца, и дьявол забрал его. Затем от непосильной работы и неправильного питания за ним последовала ее мать. Девушка была полностью предоставлена себе, и не случилось рядом живой души, которая открыла бы ей путь к Иисусу. Напротив, мужчины стали склонять ее расстаться с невинностью, тем самым ценным, что есть у каждой девушки. Так она пала и стала блудницей.

Проповедник заметил, что на глаза Ренаты навернулись слезы. Он умел выжать у слушателей слезу.

— У Сонии было много мужчин, она давно потеряла им счет, но тут в ее жизни появился красавец, богач, светский лев Рикардо Линарес. Он давал бедной Сонии дорогие подарки, он говорил ей ласковые слова, и девушка полюбила его всей душой. Она верила ему. И вот, когда она узнала, что ждет ребенка, она обрадовалась, ибо для каждой женщины радостно материнство. Окрыленная новостью, спешит она к роскошному особняку Линареса, и что же? Он не дал ей раскрыть рта, обругал ее за то, что она, падшая, смела прийти к нему в чистый дом.

— Подумать только, какой мерзавец! — воскликнула Рената, которую, впрочем, немного удивила характеристика Рикардо как светского льва. Дома Линаресов она не видела, но подозревала, что это все-таки не «роскошный особняк». Впрочем, она давно привыкла к тому, что проповедник, увлекшись собственной проповедью, любит немного преувеличить.

Ей и в голову не могло прийти, что никакой Сонии Клавель никогда не существовало на свете.

Тем не менее, по словам доктора Гонсалеса, он не только хорошо знал женщину с таким именем, но даже сумел обратить ее к Богу, так что она раскаялась в грехах своей прошлой жизни и стала одной из самых благочестивых последовательниц церкви, которую представлял Вилмар Гонсалес.

— К сожалению, ей была отпущена не такая долгая жизнь, — заключил свой рассказ Вилмар. — Это случилось в то время, когда я уже проповедовал в Перу. С твоей помощью, моя дорогая, — он бросил нежный взгляд на свою подругу. — Бедняжка Сония скончалась на руках одной пожилой женщины, настоящей святой, которая до сих пор растит ребенка Сонии. Это мальчик, теперь ему, наверно, уже больше десяти... Он ни в чем не нуждается, но все же я не понимаю, почему вполне обеспеченный, я бы даже сказал, богатый отец не может отстегнуть от своих щедрот... — Он не договорил, а сделал широкий жест рукой, который, по-видимому, должен был символизировать степень богатства грешника Рикардо Линареса.

— И что же ты хочешь предпринять? — спросила Рената.

— Я хочу заставить его осознать свою вину перед женщиной и ее ребенком.

— Но ее уже нет в живых...

— Я думал об этом. — Вилмар помолчал, собираясь переходить к самому главному. — Ты должна занять место несчастной Сонии.

— Я?! — изумилась Рената. — Но каким образом? Что ты имеешь в виду?

— Ты должна позвонить этому грешнику и напомнить ему о себе, — твердо сказал Гонсалес. — Он ведь, наверно, уже забыл о своих проступках. По его мнению, они в прошлом, значит, не существуют. Но грехи, в которых он не раскаялся, никуда не делись, они по-прежнему камнем лежат на его совести. Будь же этим голосом из прошлого, который потрясет его.

— Но... — неуверенно начала Рената.

— Никаких «но». Вспомни, как он унижал тебя, используя твое тело, как будто оно принадлежит не тебе, а ему, потому что он заплатил за него деньги!

— Хорошо, — все еще немного неуверенно согласилась женщина. — Но что я скажу ему?

— Что после того, как он видел тебя в последний раз, у тебя родился сын, мальчик, точная копия отца — то есть его, Рикардо Линареса. Что ты одна воспитывала ребенка, пока его не взял на попечение другой человек, преданный делу церкви.

— Но это же... — Рената не знала, как выразить то, что она хотела сказать. — Это же обман, Вилмар! Разве может лгать истинный христианин?

— Да, я не буду отрицать этого, — с жаром поддержал ее Гонсалес, как будто только и ждал этих слов. — Но это ложь во спасение! Этот небольшой грех будет отпущен нам, если мы таким образом наставим на путь истинный грешную, заблудшую душу. Кроме того, иначе он может не поверить в существование этого ребенка. А какой это прекрасный мальчуган!

— Как его зовут? — спросила Рената.

— Ты не поверишь, моя дорогая, — патетически воскликнул Гонсалес, — но несчастная девушка назвала его Рикардо — в честь отца. Только фамилию она дала ему свою, ведь они не сочетались браком. Мальчика зовут Рикардо Клавель.

— Как красиво! — воскликнула Рената. Она сама не имела детей, хотя и страстно желала этого. И мысль о том, что где-то у нее есть ребенок, вдруг показалась ей очень привлекательной. — И это мой сынок — Рикардо Клавель.

Шеф Манкони был вне себя от ярости. Он разложил на столе донесения, полученные из самых разных уголков Мексики. Одни были лучше, другие хуже, но в целом картина складывалась неутешительная. Полиции удалось перехватить несколько достаточно крупных партий наркотиков, которые люди Манкони переправляли в Соединенные Штаты. Даже в самом Акапулько были беспрецедентные случаи уклонения от уплаты обычной дани — некоторые крупные отели и магазины набрали свою собственную охрану из полицейских и стали давать рэкетирам отпор. В результате денежные поступления Манкони резко сократились, но его люди по-прежнему хотели жить красиво и ни в чем не нуждаться.