Лора Бекитт - Роза на алтаре

Поль слегка смутился, приняв ее первые слова за упрек, а Шарлотта бросила на сестру тревожный взгляд.

– Ну, это случится еще нескоро, дорогая, – поспешно произнесла она. – Не стоит торопить время.

На следующее утро, когда супруги де Ла Реньер еще находились в своей спальне, Шарлотта сказала мужу:

– Я хочу поговорить с тобой об Элиане.

– Об Элиане? – переспросил Поль. Он уже встал, оделся и теперь сидел в кресле, читая утренние газеты. – А что с нею?

Шарлотта вздохнула, глядя в зеркало на свое лицо, обрамленное светло-русыми, прямыми волосами, лицо, на котором уже появились первые морщинки. И губы стали еще тоньше, а глаза еще холоднее. Тридцать, ей уже тридцать!

Она взяла румяна и открыла коробочку.

– Я имею в виду ее ребенка и как следствие – ее будущее. Вчера я предложила Элиане дать мальчику фамилию де Талуэ, но она не захотела и слушать.

– Это был бы неплохой вариант, – подтвердил Поль, которому Шарлотта вкратце пересказала историю младшей сестры. – Но вероятно, у нее есть причины упрямиться. Как я понял, она утверждает, что обвенчалась с отцом мальчика?

– Да, хотя что это было за венчание – без свидетелей, без записи в книге прихода?

– Но если бы этого человека удалось найти, они могли бы обвенчаться по-настоящему, – заметил Поль.

– В том-то все и дело, что его невозможно отыскать. Все как-то странно складывается. Элиана говорит, что его мать – корсиканская дворянка, а отец – парижанин, тоже дворянин, но при этом она не знает их фамилии. И еще она упоминала о том, что он окончил Парижскую военную школу.

– Это уже кое-что, – вставил Поль, – хотя королевскую школу упразднили в 1787 году. Документы, конечно, сохранились, но мы же не знаем года выпуска. А искать по одному имени… Кстати, почему она так уверена, что этот человек жив?

– Судя по рассказу Элианы, он мертв. Но она верит в предсказание какой-то цыганки.

Поль удивленно склонил голову.

– Цыганки? Это что – серьезно? Смахивает на ребячество, ты не находишь?

– Да. И вообще, образ ее спасителя, этакого романтического героя – умного, благородного, смелого, красивого… Выдумка в духе Элианы.

– Вот как? – Поль отложил газеты. Шарлотта поняла, что проговорилась.

– Да. Думаю, все намного серьезнее и страшнее. Суди сам: история очень неправдоподобная. Я же тебе рассказывала.

– Пожалуй… Так ты считаешь, Элиана не была в тюрьме?

Шарлотта в раздумье пожала плечами.

– Может, и была, но чем ей пришлось заплатить за свое освобождение? Или она подверглась насилию: я слышала, такие случаи были нередки.

– Но, по-моему, твоя сестра очень любит этого малыша.

– Элиана же осталась одна-одинешенька, неудивительно, что она привязалась к мальчику.

– Знаешь, – сказал Поль, – как только я увидел Элиану, сразу подумал о Максе. До Революции он, кажется, был сильно увлечен ею. Рано или поздно он вернется во Францию и в Париж, и они встретятся…

Шарлотта натянуто улыбнулась.

– Но Элиана очень изменилась, – заметила она. – Когда они расстались, она была еще ребенком.

– Что ж, такие перемены закономерны. А знаешь, я уверен, твоя сестра будет пользоваться большим успехом в обществе. Умна, красива! – в глазах Поля промелькнуло восхищение. – Ее засыплют предложениями! Пусть не дворянин, но какой-нибудь богатый промышленник, банкир…

– Элиана не выйдет замуж ради денег, – сказала Шарлотта. – Я хорошо ее знаю. Ей нужны чувства.

– Но она же вышла за Этьена, – возразил Поль, – ты сама говорила, что не по любви.

– Зато и была с ним несчастна! – Женщина ответила в несвойственной ей резкой манере, но муж не обратил на это внимания.

– По мне, пусть живет у нас сколько угодно, – сказал он, – но Элиана очень гордая, я сразу это понял… Знаешь, не ее вина, что ваша семья все потеряла, поэтому я готов дать твоей сестре приличное приданое.

– Ты очень добр, – промолвила Шарлотта, потом спросила: – Ну, а что о Максимилиане де Месмее?

– Ах, да, так вот, я думал, что Макс сможет жениться на ней, но когда узнал о ребенке… Была бы это девочка, но мальчик… Воспитывать незаконнорожденного в семье невозможно, а если его усыновить, то, как старший сын, он унаследует и титул, и большую часть состояния. А Макс весьма щепетилен в таких вопросах; тебе же известно, как он гордится своим родом. Не сомневаюсь, в конце концов справедливость восторжествует, и титулы будут восстановлены…

– Не думаю, что Максимилиан поверит выдумкам Элианы.

– Он не глупее нас с тобой, – ответил Поль, а потом добавил: – Но я не стану ему ничего говорить, пусть они сами разберутся между собой.

Шарлотта наложила румяна и поднялась из-за туалетного столика. Она знала цену пустому снобизму и в то же время хорошо помнила правила игры, те правила, которые ее сестра, похоже, успела подзабыть.

– Элиана сама не ведает, что творит. В детстве ее очень баловали, ей все позволялось, вот она и выросла такой, чересчур мечтательной, романтичной. Ей всегда было свойственно выдавать желаемое за действительное, и она никогда не задумывалась о последствиях своих поступков. Конечно, ее никто не осудит, все посочувствуют, и тем не менее вряд ли она сумеет устроить свою судьбу. А этот несчастный ребенок…

– Но она молода; сколько ей, двадцать два? Может, еще передумает, и все сложится хорошо. Ты поговори с ней.

– Думаю, это бесполезно. Но я попробую.

Однако в последующие дни Шарлотта не решалась касаться болезненной темы. Она обращалась с сестрой ласково; провезла ее по магазинам, заставила купить одежду и украшения. Она не собиралась появляться в обществе, но теперь подумала, что неплохо было бы как-то развлечь Элиану: ей казалось, что сестра много грустит.

Шарлотта поделилась своими соображениями с Полем, и тот ответил:

– Ты же знаешь, я не люблю приемы, балы и все такое, тем более, сейчас не самое подходящее время для развлечений. Но если считаешь нужным, поезжайте. Только будь осторожна. Кстати, я обещал написать Максимилиану по приезде и вот, между прочим, сообщил, что мы нашли твою сестру. Возможно, он пожелает приехать. Ему тоже не мешает позаботиться о своем имуществе, а заодно он сможет встретиться с Элианой, если, конечно, захочет.

Шарлотта сжала пальцы так, что они хрустнули.

– Он захочет, – сказала она, – в этом не стоит сомневаться.

Элиана де Мельян сидела в просторной гостиной, стены которой были украшены орнаментами античности. Строгость и холодность отличала стиль гладкой полированной мебели: монументальные скамьи и низкие столики с тяжелыми черно-красными и белыми с позолотой вазами. Складки тонкого прозрачного платья на подкладке из золотистой, точно светящейся ткани обрисовывали изящное тело молодой женщины. Рукава были скреплены застежками из античных камей, шею обвивал жемчуг, а голову украшала блестящая сетка с бахромой, похожей на струйки золотого дождя. Наброшенная на обнаженные плечи шаль была расшита стеклярусом, и крошечные бусинки сияли, как капли росы в лучах просыпающегося утреннего света.

Максимилиан де Месмей вошел в дверь, и первое, на чем она остановила свой взгляд, были его прекрасные синеватосерые глаза. Да, он нисколько не изменился! Высокий лоб, профиль, из тех, что называют греческими… Когда-то давно Элиана думала о том, что если бы она умела рисовать, то немедленно взялась бы за кисть. Запечатлела бы его образ на холсте, спрятала бы от всех это бесценное полотно и доставала бы иногда, чтобы тайком полюбоваться, погрустить и помечтать о несбыточном.

Он был одет в соответствии с новой модой – в черный шерстяной фрак с воротником-стойкой и длинные брюки. Через руку был перекинут двубортный сюртук, а в другой он держал шляпу с небольшими загнутыми полями и английскую трость.

Максимилиан пристально смотрел на Элиану, и она улыбнулась в ответ мимолетной, скользящей улыбкой, как будто прочла его мысли и уличила в боязни увидеть ее изменившейся, разочарованной, упавшей духом.

Да, она стала другой – по-новому прекрасной! Та же таинственность, блеск грации, только все это более зрелое, без налета девической наивности. Ее волнистые волосы – безотказное орудие женственности – падали на спину и на грудь; они были такими длинными, и их было так много… А глаза – точно окна в мир неведомых чувств!

В первый миг она показалась Максимилиану величественной и… очень одинокой.

Он заметил, что Элиана смотрит на него не так, как раньше, когда ее взгляд светился и мольбой, и безумством, и страстью, а скорее, изучающе.

А она видела те же длинные ресницы, красиво очерченные брови, ту же задумчивость, мягкость и одновременно целеустремленность во взоре. Потом взглянула на его руки с длинной плавной линией кисти, руки, которыми так любовалась когда-то, и на ее глаза невольно навернулись слезы. Чувство утраты – сейчас оно было не горькое, скорее, печальное. Оно не покидало ее сердца с тех пор, как им пришлось расстаться.

И молодая женщина подумала: «Пусть сто раз переменится мир, частички времени, оседающие в памяти человеческой, сохранятся в ней неизменными. Душа любого человека – зеркало мира, и в каждом из этих зеркал жизнь отражается по-своему. Память чувств – особая Вселенная, где все многообразно, неповторимо, словно в калейдоскопе!»

И все же жизнь ушла вперед! Хотя они с Максимилианом вновь были рядом, ни за что не решились бы с прежней легкостью коснуться друг друга.

Какой-то ком стоял в горле, Элиана не могла говорить. Боже, почему человек так устроен, что может прожить сотню бесполезных лет ради одной, бриллиантом сверкнувшей минуты, почему один-единственный взгляд, в котором бездна любви и тоски, способен разрушить возводимую годами крепость!

Они смотрели друг на друга не более минуты, но казалось, будто прошла целая вечность.

– Здравствуйте, Элиана, – тихо произнес Максимилиан, и она так же негромко ответила:

– Здравствуйте.

Наступила пауза, затем Элиана предложила гостю сесть.

– Сколько же прошло лет? – сказал он, не сводя с нее задумчиво-печального взгляда.

– Шесть, – ответила она и, заметив, что Максимилиан хочет о чем-то спросить, промолвила: – Не надо меня ни о чем расспрашивать и не стоит рассказывать о том, как вы жили все эти годы. Лучше скажите, что вы намерены делать теперь? Вы вернулись во Францию насовсем?

– Пока – лишь на время. Но я вернусь через год, через два, как получится.

– С кем вы теперь? – спросила Элиана.

– Ни с кем. Я был с роялистами до тех пор, пока верил, что союз с другими монархиями может спасти страну. Я служу не Бурбонам, а Франции, и надеюсь, когда-нибудь к власти придут люди, способные оценить мои стремления и возможности.

– Мой отец тоже хотел служить во благо государства и народа, – сказала Элиана. В ее голосе звучали разочарование и грусть.

Максимилиан кивнул.

– Да, мне очень жаль наших отцов. Я бы не назвал их патриотами, это были, скорее, романтики старого времени. Наше поколение более расчетливо, а они служили лишь во имя своей веры, веры в будущее страны и короля. Теперь таких людей не осталось. – Он помолчал, а потом прибавил: – Чего я не могу простить якобинцам, так это того, что они убили в людях веру, веру в Бога. Проще восстановить разрушенный город и превратить пустыню в цветущий сад, чем возродить в человеке утраченную веру.

– Откуда вам знать? Ведь вы не священник.

– Неважно. Я уважаю служителей церкви, но я не стал бы возлагать на них столь непосильную задачу. Вера, она ведь, как и любовь, рождается в сердце неведомо отчего и умирает зачастую прежде гибели самого человека. Свет души меркнет – вот и все. Тут вам повезло, Элиана, этого вы не потеряли, я прав?

Молодая женщина ничего не ответила, только приподняла тонкие брови, и ее глаза из-под черных, прямых как стрелы ресниц блеснули холодком.

– Что же, по-вашему, спасет Францию? – спросила она через некоторое время.

Максимилиан невесело усмехнулся.

– Если народ разуверился в Небесном Спасителе, значит, нужен тот, кто заменит его на земле. Провидец, гений, человек, могущий повести людей за собой, тот, кто заставит страну сделать решительный шаг, гигантский прорыв в будущее.

– И будут жертвы? – прошептала Элиана, а Максимилиан спокойно ответил:

– Этого не избежать.

– И вы способны поверить в божественное предназначение личности?

– Я – нет, но люди поверят. И если они увидят воображаемый нимб над головой своего вождя, все будет в порядке.

– Но ведь это обман, греза?

– Вся жизнь есть сон, Элиана. И мы всегда будем сожалеть о прошлом и грезить о будущем, сколько б ни минуло веков.

– Vana somnia,[5] – прошептала молодая женщина.

– Но ваш сон сбудется, я уверен, – сказал Максимилиан, но Элиана вновь не дала перевести разговор на их отношения: