Лора Бекитт - Роза на алтаре

Как-то раз днем, когда Элиана занималась с Розали музыкой, в комнату вбежала взволнованная Адель, а за нею – Андре и Морис.

– Ты слышала, мама! Говорят, император Наполеон покинул Эльбу и идет к Парижу! – сообщила девушка. – Часть армии уже перешла на его сторону!

– А Людовик XVIII удрал, сверкая пятками! – воскликнул Андре.

Элиана опустила крышку рояля и встала, оправляя платье. В первую очередь она подумала о Бернаре. Теперь женщина поняла, почему муж приветствовал желание Ролана уехать из страны. Он предвидел возможность последней, решающей схватки двух режимов и боялся, что пылкий юноша, к которому чудом возвращалось потерянное зрение, снова ринется в бой.

– Давайте посмотрим, что там происходит! – вскричал Морис, и мальчики принялись хором уговаривать мать выйти в город.

Уступая их просьбам, Элиана наспех оделась, вместе с дочерью и сыновьями спустилась на улицу и пошла в сторону Вандомской площади, наслаждаясь неповторимым весенним воздухом Парижа – запахом цветов и веянием сырости, ароматом пробуждавшейся жизни.

Людская масса устремлялась в центр города непрерывным бурным потоком. Никто ничего толком не знал; парижане спрашивали друг у друга, правда ли то, о чем говорят. Все были подвержены какому-то магическому ослеплению, судорожному ликованию, точно бежали из темницы навстречу солнцу.

Год назад люди с недоумением созерцали картину вступления в столицу союзных войск, устало и равнодушно пожимая плечами, но постепенно волна недовольства стала нарастать. Допустить, чтобы иноземцы хозяйничали в Париже, – для большинства это было равносильно тому, чтобы позволить постороннему забраться в их собственную душу!

Французам надоели бесконечные войны, единственным виновником развязывания которых многие считали Наполеона, но еще большее возмущение в народе вызвала попытка королевской семьи воцариться на троне и начать восстанавливать прежние порядки. За двадцать лет пребывания в эмиграции, фактически ставшие чужаками, а теперь позорно въехавшие в Париж в обозе иностранных интервентов, Бурбоны немедленно принялись смещать с ведущих государственных постов людей, всенародно прославившихся своими деяниями. Вновь на первом плане оказалась не личная доблесть человека, а его происхождение и связи.

И вот свершилось удивительное: опальный император вернулся в Париж, пройдя через всю Францию без единого выстрела, увлекая за собой армию и народ – даже тех, кого послали его уничтожить.

Иногда человек бывает подобен птице – он предпочтет один раз взлететь к сверкающему солнцу и сгореть в его лучах, чем десятилетиями жалко влачиться по грязной земле.

Но именно теперь, когда Франция желала одного – мира, когда она была готова отказаться от всех претензий на европейское господство, Европа беспощадно навязывала ей войну. Огромная армия союзников двинулась к границам страны, и в июне 1815 года Наполеон, объявленный «врагом человечества», принял решение выступить навстречу противнику.

Предстояло сражение при Ватерлоо – битва не на жизнь, а насмерть, всем вместе – за судьбу Франции и каждому – за свою собственную звезду.

Элиана с трудом пыталась заснуть. Было уже два часа ночи, взошел месяц, и на улице немного посветлело, хотя это был мертвенный свет, тусклый, как свет лампы в гробнице. И тишина казалась тревожной, внушала страх.

Последние вести с поля боя были неутешительны, и сейчас будущее представлялось ей подобным неподвижной громаде, утонувшей в туманном облаке неизвестности. Возможно, скоро туман исчезнет, и она увидит что-то большое и светлое, или же эта мрачная глыба рухнет, распадется на куски, превратится в пыль, и впереди окажется пустота.

Женщина беспокойно ворочалась в постели. Если ожидание затягивается, в конце концов у человека создается ощущение, будто он ждет свидания с призраком.

Внезапно Элиана услышала шорох колес подъехавшего одинокого экипажа. Она встала с постели, накинула пеньюар, перебросила на грудь заплетенную на ночь толстую и длинную косу, взяла свечу и подошла к дверям.

На лестнице послышались тяжелые спотыкающиеся шаги. Женщина распахнула дверь. Она была уверена в том, что не увидит за нею ничего, в лучшем случае – только тень.

Звук шагов приближался, и вот на пороге возникло что-то черное – человек, с головы до ног закутанный в темную накидку.

Элиана отступила назад. Свеча дрожала в ее руке. В следующую минуту она увидела блеснувшие во мраке глаза незнакомца, потом накидка упала, и женщина тихо вскрикнула, не веря своим глазам: перед нею стоял Бернар.

Он переступил порог, пошатываясь и тяжело дыша, и тут Элиана заметила, что его мундир испачкан в грязи и залит кровью.

– Ты ранен! – воскликнула женщина, увидев, что муж держится рукою за плечо.

– Да, – выдавил Бернар, – но это… это неопасно.

Он сделал несколько шагов по комнате и рухнул в стоявшее поблизости кресло. Элиана смотрела на него, не смея обнять, все еще до конца не поверив в это чудо, но ее душа уже взлетала к небесам в светлой, полной благодарности молитве. Он жив!

Бернар заговорил сбивчиво и торопливо:

– Сражение проиграно. Армия разбита. Это был не бой, а резня. Всеобщее бегство. Это конец.

И замолчал, стараясь отдышаться.

– Я сейчас же пошлю за врачом, – сказала Элиана.

– Не нужно. Перевяжи сама. Поставь воду на огонь.

В это время дверь гостиной приоткрылась, и в комнату заглянула привлеченная шумом заспанная Адель.

– Папа! – радостно воскликнула она, но Элиана вытолкала ее назад, не дав приблизиться к отцу.

– Ему сейчас не до тебя. Ступай к себе. Утром поговорим.

Потом побежала вниз, не зажигая света, чтобы не разбудить остальных домочадцев. Элиана была безумно рада возвращению мужа, и вместе с тем ее не покидала тревога. Женщине показалось, что этот бой отнял у Бернара остатки душевных сил. Что-то окончательно сломалось в нем, его покинуло то самое удивительное мужество, что помогало ему держаться все эти годы, непобедимая жажда жизни иссякла.

Когда она вернулась, Бернар уже расстегнул мундир и наполовину стянул его с плеч. Элиана принялась помогать, стараясь не причинить боли.

– Я сразу поехал домой. Добрался на почтовых. Для меня все войны закончены, больше я уже не смогу посылать мальчишек на смерть. Это конец империи, но ведь конец одного всегда означает начало чего-то другого, правда? Я вернулся навсегда. Теперь я останусь с тобой.

– Все будет хорошо, я уверена в этом, любимый! А сейчас, пожалуйста, не разговаривай, – попросила Элиана, чувствуя, что он совсем обессилел.

Она разорвала на нем сорочку и осторожно обработала рану. Бернар прислонился к спинке кресла и закрыл глаза. Временами он чуть морщился от боли, но не издал ни звука.

Элиана сделала перевязку и наклонилась, чтобы снять с его ног сапоги.

– Не надо, я сам.

Он попытался нагнуться.

– Нет-нет, не двигайся.

– Пожалуйста, принеси рюмку вина и свари кофе покрепче, – попросил Бернар.

Элиана поднялась.

– Сейчас, милый.

– Нет, подожди. – Он взглянул на нее. – Все, что я сказал, правда. Война закончилась. Жаль только Францию и… тех, кто погиб.

– Почему французы не смогли победить? – шепотом спросила Элиана.

Бернар покачал головой.

– Не знаю. «Так было суждено» – ничего другого не приходит мне на ум.

Элиана налила вина и приготовила кофе, но когда вернулась, увидела, что Бернар спит, уронив голову на здоровое плечо. Она неслышно поставила поднос на столик и села рядом. Потом встала и подошла к окну.

Темная масса сомкнувших ветви деревьев, освещенные тусклым светом газоны и клумбы. Уснувший мир – каким он проснется завтра? И все же в этот момент ее душой овладел покой. Казалось, все бури пронеслись, стоны затихли, слезы иссякли. Она уже не верила, что когда-нибудь наступит такое время. Она привыкла смотреть вдаль, туда, где был дым сражений, и ощущать тревогу, и утешаться только надеждой. Война так и не стала для нее частью чего-то обычного. Но теперь, впервые за много лет, впереди ее ждало неведомое спокойствие мирной жизни. Теперь она могла не бояться внезапных потерь, любить без оглядки, строить любые планы! Элиана представляла, как они с Бернаром станут рука об руку бродить по Парижу, осматривать картины в залах Лувра, обедать в маленьких уютных кафе на набережной Сены, ездить на прогулки в Булонский лес. И каждую ночь засыпать, а утром – просыпаться в объятиях друг друга.

«Войнам пришел конец», – так сказал Бернар. И Элиана подумала: как это неестественно для человека – жить в ожидании, когда что-то закончится!

Утром, когда Бернар проснулся, его обступили дети: Элиана не сумела удержать их никакими запретами. Но он так устал и ослаб, что с трудом мог заставить себя улыбаться им и отвечать на вопросы. И еще – женщина это поняла – не желал ни о чем рассказывать. Ему необходимо было прийти в себя.

Элиана знала – превыше всего Бернар желал обрести покой, и в то же время ему предстояло изменить образ жизни, заново научиться чему-то. Она понимала: нелегко расставаться с прошлым, каким бы тяжким оно ни было, навеки проститься с тем, на что ушла половина жизни, ее лучшие годы. Что его ждало – трагическое забвение или новое счастье? Наверное, многое зависело от него самого.

В последующие дни у Бернара поднялась температура, и он был вынужден оставаться в постели. Все члены семьи старательно докучали ему своим вниманием, и он принимал их заботы с какой-то усталой благодарностью. Мальчишки одолевали Бернара расспросами, Адель напекла сливочных пирожных и потчевала отца, а малышка Розали не отходила от него – молча ловила каждое произнесенное им слово и не сводила с его лица задумчивых светлых глаз.

Чуть позже, из разговоров людей на улицах и из газет, Элиана узнала, чем завершилась драма, начавшаяся при Ватерлоо. Не думая о судьбе Франции, а заботясь о собственном спасении, парламент испуганно потребовал повторного отречения императора, и Наполеон дал согласие. Армия и народ все еще были на его стороне, и перед ним стоял выбор: сдать Париж или залить его кровью. И он, всю жизнь признававший только победу, на сей раз выбрал первое. Элиана слышала (хотя, возможно, это были только слухи), что Наполеон просил позволения остаться на службе в армии в качестве генерала, – ему отказали и в этом. С женой и сыном он был разлучен навсегда. Его ждала пожизненная ссылка на остров Святой Елены.

Король Людовик XVIII, взбешенный своим вторичным изгнанием, немедленно вернулся в Париж.

Элиана ни о чем не рассказывала Бернару, да он и не спрашивал. Она чувствовала: сейчас он не в состоянии строить планы на будущее, прошлое все еще цепко держало его в своих руках. Но и о прошлом ему тоже не хотелось думать.

Женщина сидела возле постели мужа и невольно радовалась тому, что видела вокруг. Мягкий чистый воздух лета, облако зелени, пронизанной солнечным светом, синева небес… Адель что-то шила в дальней комнате, весело напевая вполголоса, Розали сидела с книжкой на балконе, мальчики спустились во двор.

Элиана гладила волосы Бернара и слушала его рассказ. Под конец он сказал:

– Уверен, что командование удовлетворит мое прошение об отставке. Знаешь, это так необычно – чувствовать себя свободным! Точно скинут огромный груз и можно куда-то лететь!

И Элиана понимала, что он ощущает себя не окрыленным, а опустошенным, И говорит так, желая ее успокоить.

– Я всегда знал, что величайшее, равно как и единственное счастье для меня – жить с тобою и с детьми! Но получилось так, что я его упустил.

Элиана наклонилась и поцеловала его.

– Но теперь ты с нами. И мы еще можем любить друг друга так долго!

Бернар не успел ответить – внизу раздался необычный, повелительно-требовательный стук в дверь. Женщина встала.

– Я открою.

Она вышла из комнаты, и Бернар проводил взглядом ее фигуру, до сих пор пленявшую взор гибкой грацией движений. Элиана выглядела такой прекрасной и молодой, полной затаенной радости и глубокой любви.

Женщина спустилась вниз и открыла дверь. Перед нею стоял офицер полиции в сопровождении двух солдат. Сначала она не заподозрила ничего плохого.

– Здравствуйте, мадам. Полковник Бернар Флери живет здесь?

– Да. Входите, – растерянно промолвила женщина и сделала шаг назад.

Они без колебаний прошли в гостиную, а затем и в спальню. Элиана поспешила следом.

Когда они вошли в комнату, Бернар уже одевался.

– Помоги мне надеть мундир, – сказал он жене.

Элиана заметила, что его лицо обрело прежнее, решительно-жесткое выражение, а в манерах появились собранность и резкость.

– Зачем ты встал? Ты же болен! – воскликнула она.

– Полковник Флери? – спросил офицер.

– Да, – отвечал Бернар, – он перед вами.

– Вы арестованы по обвинению в нарушении присяги и государственной измене.