Но, к своему великому сожалению и испугу, Элиана не заметила во взгляде мужа ответного огня. Он не проникся ее чувствами, не разделял ее надежд. Перед нею стоял не отважный порывистый юноша, а человек, придавленный реальностью, потерявший способность сражаться с судьбой.

– Ну же! – умоляюще прошептала она.

Бернар отступил, качая головой. Его взор был полон настороженности и печали, и Элиане почудилось, будто муж смотрит на нее откуда-то издалека. Он улыбнулся какой-то странной бессильной улыбкой.

– Я не сделаю этого, любовь моя!

– Почему?

– Потому что это безумство, и потом… если мне даже удастся выйти отсюда, ты-то останешься здесь!

– Я не государственный преступник, а всего лишь слабая женщина. Рано или поздно меня отпустят на свободу.

– Нет, я не могу.

Элиана застыла, прижав платье к груди. Внутри нее находилось что-то похожее не готовую лопнуть, замершую в последнем стоне струну, и женщине показалось: в следующий момент это что-то, натянутое до предела, порвется, и тогда она упадет замертво, сраженная отчаянием, сознанием наступившего конца, конца всех надежд.

– Да очнись же, Бернар! Ты хочешь уничтожить все, чем я живу! Знай, если ты откажешься сделать то, о чем я прошу, и… и умрешь, я никогда тебе этого не прощу! Я еще молода, я желаю радоваться жизни, любить, я не заслужила того, чтобы коротать оставшиеся годы в одиночестве и душевной пустоте!

Она говорила гневно и страстно, так, словно он только что оскорбил ее веру во что-то чистое и святое.

Она не давала ему медлить, подгоняла его, дрожа от нетерпения, пока он облачался в ее одежду. И вот наконец он был готов.

– Неважная из меня получилась дама!

Услышав это, Элиана облегченно перевела дыхание. Слава Богу – перед нею был прежний Бернар!

– Молчи! Закрой лицо руками, будто плачешь, согни плечи! Вот так. Послушай! Поезжай к Полю, Адель ждет тебя там. У нее документы для вас двоих, и она объяснит, что делать. Отправляйтесь в путь. А я с мальчиками и Розали приеду позднее.

Она хотела еще что-то сказать, но послышались шаги охранника.

Элиана метнулась к стоявшей в темном углу кровати и села на нее, повернувшись так, чтобы не было видно лица.

– Ваше время истекло, мадам, – мрачно произнес охранник и, не глядя на Бернара, принялся открывать дверь.

Ожидая, пока пройдет эта бесконечно долгая, томительная минута, женщина думала о том, что ничего у них не получится. Когда охранник поведет Бернара по коридору, то неминуемо заподозрит неладное. Пусть фигура скрыта широкой и длинной накидкой, но походка, рост…

Внезапно вдалеке раздались какие-то звуки, стук чего-то тяжелого, грохот решеток.

Выпуская Бернара из камеры, охранник крикнул кому-то в конце коридора:

– Эй, сержант! Откройте дверь этой даме! Я пойду посмотрю, что там стряслось. Да, и велите солдатам проводить ее за ворота.

У Элианы радостно подпрыгнуло сердце.

Бернар пошел по коридору – к счастью, не слишком медленно и не слишком быстро. У Элианы мелькнула мысль о том, что, возможно, когда-нибудь они здорово посмеются над тем, что происходит сегодня, но она тут же испуганно запретила себе радоваться раньше времени.

Женщина замерла, считая минуты. Никто не возвращался, кругом стояла мертвая тишина.

Элиана легла на кровать и закрыла глаза. Ее вдруг охватило непостижимое, беспредельное спокойствие. И вместе с тем она явственно ощущала, как в ее груди трепещет что-то горячее и живое.

Часа через два послышался лязг отодвигаемого засова.

Элиана повернулась к решетке, потом села. Увидев женское лицо, охранник оторопел.

– А что вы здесь делаете, мадам? – изумленно произнес он первое, что пришло на ум.

Вместо ответа Элиана широко улыбнулась ему и тут же почувствовала, что вот-вот заплачет.

В этот момент дверь в будущее приоткрылась, и она снова увидела свет.

Бернар и Адель ехали в дилижансе мимо мрачных лесистых склонов холмов в навевающем дремоту безмолвии ночи, под небом, огни звезд которого казались живыми, и временами им обоим чудилось, будто они покинули не только Париж, но и всю грешную землю, и мчатся вслед гуляющим в вечности призракам неутоленных желаний, неизведанного счастья и обманчивых снов.

Бернар не двигался и молча, не отрываясь, смотрел и смотрел в темноту. Адель слегка поежилась – ей было немного грустно и страшновато, потом нерешительно дотронулась до его руки.

– Вы думаете о маме, отец?

Бернар обернулся со слегка виноватым видом, и девушка заметила, что его взгляд потеплел.

– Прости меня, дочка. Я и правда немного задумался. Давай о чем-нибудь поговорим – так дорога пройдет быстрее.

– Я уверена, все кончится хорошо, – сказала Адель. – Мама очень сильная, я знаю. Она способна выдержать любые испытания.

– Нет, – возразил Бернар, – это не так. Просто жизнь вынуждала ее казаться стойкой, вечно существовать на пределе сил. Вот это меня и гнетет. К сожалению, она слишком долго прожила в ожидании счастья. Ведь твоя мать – одна из красивейших женщин Парижа! Она не заслужила того, что ей пришлось вынести. Она должна была жить во дворце, ездить на балы, покупать себе наряды, развлекаться, принимать поклонение мужчин. А вместо этого – бесконечные потери, нужда, разочарования, борьба, а потом – постоянные заботы и тревоги. Ты же знаешь, я почти не жил дома, и она вынуждена была со всем справляться сама. Мало что видела, не выезжала в свет.

– Но мне кажется, мама никогда не имела желания завоевать место в нынешнем обществе.

– Отчасти ты права, Адель. Когда я возвращался из очередного похода, мы старались как можно больше времени провести наедине друг с другом. Жизнь лишила нас честолюбия, мы слишком рано поняли, что есть главное в человеческой судьбе. Мы никогда не стремились возвыситься, добиться превосходства над другими людьми. Мне пришлось много воевать, но я ни минуты не был счастлив на войне. Чувство внутренней свободы, просветления, блаженства я испытывал лишь в короткие периоды мирной жизни.

– Значит, вы все-таки были счастливы?

Бернар улыбнулся.

– Да, был и… надеюсь, еще буду.

– Мне тоже хочется полюбить! – прошептала Адель со страстной тоскою во взоре. – Иногда это желание затмевает мне разум, внушает печаль, такую сильную, что я теряю способность радоваться жизни. Но я не знаю, что такое любовь!

– Когда она придет, ты поймешь, – ответил Бернар. – Хотя, наверное, каждый переживает это по-разному. Для меня настоящая любовь та, что рождается с первого взгляда, который красноречивее всяких слов, когда люди сразу же узнают друг друга, когда сердца наполняются странным теплом, когда облик людей незаметно меняется, становится все более совершенным, словно бы озаряется изнутри удивительным ярким огнем, который влюбленные отныне носят в себе и который гаснет лишь со смертью их чувства, а иногда, если дарует Бог, только тогда, когда навеки закроются глаза каждого из двоих. Именно такое чувство я всегда испытывал к твоей маме, Адель. Иногда мне кажется, что в моей жизни реально существовали лишь те минуты, когда она находилась рядом со мной. Тогда время как будто останавливалось, и я жил этими мгновениями…

– Я уверена, мама чувствовала то же самое! Она часто говорила о вас, отец, и всегда только хорошее.

– Знаю, дочка. Даже тем, что меня так любят мои дети, я обязан Элиане, – сказал Бернар, а потом прибавил: – Оставь свои переживания, ты еще очень молода! Я надеюсь, ты будешь счастлива!

Девушка засмеялась.

– Если б я знала, что нужно для того, чтобы стать счастливой!

И Бернар серьезно отвечал:

– Светлую душу. Веру в свои силы. Право выбора. И еще необходимо, чтобы рядом с тобою был кто-то, способный помочь, просто так, без малейшей корысти, по зову своего сердца.

Когда они остановились на заставе и вышли, чтобы предъявить пропуск и паспорта, Адель, видя, что отец заметно нервничает, принялась мило болтать и кокетничать с молодыми офицерами. А Бернар молча смотрел вдаль – туда, где осталась та, в которую он так верил, которую так любил.

* * *

Приблизительно через месяц после случившегося двое мужчин вели разговор в одном из кабинетов префектуры Парижа.

Оба были люди не маленькие: заместитель префекта и высокопоставленный чиновник министерства внешних сношений Франции.

– Давайте посмотрим на происходящее с чисто человеческой точки зрения, – говорил посетитель, чья внушительная осанка и полные холодного достоинства манеры неизменно производили на собеседников неотразимое впечатление. – С кем мы имеем дело. С закоренелыми преступниками? Нет. С человеком благородного происхождения, потомственным дворянином, который не сумел в одночасье отказаться от того, во что так долго верил. Для него это было бы равносильно предательству. Он более пятнадцати лет воевал под флагом империи и, ведомый долгом, прошел полмира, а в награду ему выпала участь погибнуть от руки соотечественников. И с женщиной, которая поступила согласно законам, продиктованным ей любящим сердцем. Если подобной казнью вы хотели кого-либо запугать, то в сложившихся обстоятельствах в ваших же интересах поскорее замять это дело.

– Вы слишком хорошо осведомлены о подробностях данной истории, господин Монлозье! – с явным неудовольствием произнес заместитель префекта. – Вы случайно не оказывали какого-либо содействия в этом деле?

Ледяная улыбка посетителя вмиг отрезвила его.

– Полагаю, такие вещи не приличествуют моему рангу. Однако могу признаться: я состою в отдаленном родстве с этой дамой. Моя падчерица замужем за ее сыном.

– Простите, господин Монлозье. Я не хотел вас оскорбить. Обещаю сделать все, что в моих силах.

Тот важно кивнул и в следующую минуту положил на стол длинный узкий конверт.

– Прошу вас. По-моему, такая форма благодарности в наше время является общепринятой в кругу воспитанных людей.

Хозяин кабинета не заметил или сделал вид, что не заметил иронии, прозвучавшей в словах посетителя. В конце концов, как он считал, подобная услуга и в самом деле недешево стоит.

Они пожали друг другу руки.

– Случалось, интересы наших ведомств пересекались, но мы никогда не мешали друг другу.

Заместитель префекта ответил почтительным поклоном.

– Совершенно верно. Продолжим сотрудничать в том же духе!

– Что ж, прощайте!

– Всего вам хорошего, господин Монлозье.

После двух месяцев заключения Элиана наконец вышла из тюрьмы на свободу.

Она была слишком бледна и имела утомленный вид: все эти испытания дались ей нелегко.

В Париже стояла пасмурная погода: затянутое печальными тучами небо, холодный дождь. И женщина почему-то представила, что сейчас происходит на берегу океана: вздыбленный прибой, шумные волны которого поливают гранит огромных серых глыб, угрожающе накатывает на изрядно подмытый берег, вдали торчат обглоданные волнами утесы, и все вокруг, даже сам воздух, имеет цвет дождя или белесого тумана и источает тяжелый запах сырости. Дальше, вглубь берега, идут заросли терновника, а за ними начинается лес, бесстрастный приют уединения таинственных сил дикой природы.

Все это время ее сердце неукротимо стремилось туда!

Целых два месяца ее пытались сломить, добивались каких-то признаний, угрожали, запугивали, лгали. Говорили, что Бернар уже схвачен, – она отказывалась верить. И молчала.

Элиане хотелось отдохнуть, но сейчас отдыхать было некогда. Еще одно усилие, последний рывок и… Впрочем, живущий на этой земле вряд ли когда-либо обретет настоящий покой.

Она шла по улице, пьянея от свежего воздуха и головокружительного чувства свободы.

В одном из соседних переулков ее поджидала простая черная, без каких-либо опознавательных знаков карета.

Элиана услышала, как ее окликают, и остановилась. Потом подошла к экипажу и проскользнула в приоткрывшуюся дверцу.

Сидящий внутри человек поспешно задернул шелковые занавески.

– Элиана! Наконец-то! Даже не верится.

Она устало откинулась на спинку сиденья.

– Мне тоже, Максимилиан. Спасибо тебе.

– Не стоит благодарить. Как ты все это вынесла? – участливо поинтересовался он.

Ее осунувшееся лицо озарилось внутренним светом.

– У меня была цель.

– Понимаю. Они помолчали.

– Наверное, пришлось кому-нибудь заплатить? Сколько я тебе должна? – серьезно спросила женщина.

Максимилиан тихо рассмеялся и покачал головой.

– Если б ты знала, как я богат! Но я отдал бы все свои деньги за возможность увидеть улыбку Адели или… за твой поцелуй.

Элиана улыбнулась.

– Последнего не обещаю. – Потом сказала: – Что ж, мне пора. Дети ждут.

– Конечно. Я тебя отвезу. Куда ехать? В Маре?

– Сначала к Полю.

Максимилиан приказал кучеру трогать, а когда карета почти подъехала к дому Поля, промолвил, выжидающе глядя на Элиану: