Лора Бекитт - Роза на алтаре

– Я знаю, что ты уже вырос, но ведь нас же никто не видит! – звенящим голосом произнесла Элиана и крепко обняла сына. – Прости меня, мой мальчик, если я чем-то тебя обидела! И, пожалуйста, больше не пугай меня так! И не говори, что мама тебя не любит! Конечно, ты устал, но нужно сделать над собой последнее усилие, милый, а потом, когда мы прибудем на Корсику, ты сможешь отдыхать сколько пожелаешь!

Когда они, держась за руки, вернулись на площадь, все было улажено. Элиана никогда не предполагала, что ей придется заново открывать дверь своим чувствам, еще раз себя проверять.

Она, Бернар, дети… Ей не верилось, что они соберутся вместе, наконец-то станут настоящей семьей!

Элиана думала об этом и поздним вечером, когда стояла на палубе корабля, корабля, который шел вперед, прямо в распахнутые ворота ошеломляющей южной ночи, мирно покачиваясь, словно на огромных пружинах. Какое-то время еще были видны вереницы береговых огней, а потом и они пропали вдали. Последний проблеск света на западе погас, осталась лишь алмазная россыпь звезд на темно-синем бархате неба, мутноватое, заколдованно неподвижное сияние луны и серебристые блики на черном зеркале воды.

Волны перекатывались с тяжелым шумом – словно там, во тьме, билось чье-то могучее сердце. Влажный ветер несся навстречу судну, и женщине казалось, что это дыхание желанной свободы.

А утром Элиана неожиданно увидела Корсику совсем другой, не такой, как в прошлый раз, когда взор ослепляли льющиеся с небес потоки густой тропической синевы. Сейчас вода имела жемчужный цвет, а прибрежные мысы скрывала голубовато-серая пелена постепенно тающего тумана. Плотный слой затянувших небеса утренних облаков мало-помалу редел, косые лучи пробуждающегося солнца пронзали воздух, а белесый небосклон на горизонте наливался лазурью.

Теплый, ласковый ветер развевал флаги на мачтах медленно входящего в гавань судна, береговые звуки становились все ближе и резче, и казалось, будто огромный благоухающий остров сам плывет навстречу кораблю.

Элиане почудилось, что она видит на пристани высокую фигуру Бернара и стоявшую рядом с ним Адель, и усомнилась: ведь они не знали, когда она приедет. Хотя, возможно, муж и дочь ходили встречать каждое судно.

Она помахала наугад, и мужчина на берегу тотчас откликнулся. Конечно же, это был Бернар – его глаза до сей поры оставались зоркими, как у юноши.

И опьяненной радостью Элиане уже не верилось, что еще вчера она была счастлива тем, что судьба обещает ей завтрашний день.

Ранним утром, в первые минуты рассвета, на море стояло безветрие. Вода у берега казалась серебристой, а дальше – белой, как молоко, и горизонт скрывался в похожем на падающий снег утреннем тумане. Когда Элиана вступила в воду, берег нарушил свое молчание: с тревожными криками взмыли в воздух дремавшие на песке чайки, послышались неровные всплески волн, неожиданно налетевший ветер тревожно зашумел в густых зарослях выжженных полуденным солнцем трав, растущих на склонах гор. На поверхности моря заиграли блики; казалось, за ночь на гладь воды лег толстый слой золотой пыли, и теперь она заискрилась, засияла в солнечных лучах.

Золотое свечение обернуло бедра Элианы, похожей на чешую, сверкающей пеленой, длинные, распущенные по спине волосы женщины серебрились, и издалека ее можно было принять за русалку.

Повернувшись к берегу, Элиана вздрогнула от неожиданности: на песке, у самой кромки воды стоял мужчина и смотрел на нее. Это был Бернар – он проснулся чуть позже и пошел следом за нею. Обычно они совершали утренние купания вместе, но сегодня Элиана не стала его будить.

Женщина поплыла назад (в прошлое путешествие на Корсику муж научил ее плавать) и вышла из моря. Несколько секунд Бернар любовался ею, а потом закутал в принесенное с собой покрывало и прижал к себе, целуя в мокрое, прохладное плечо.

– Не хочу, чтобы ты простудилась! – сказал он, а после прибавил так, словно не верил в собственное счастье: – Как ты прекрасна, любимая!

Женщина беспечно усмехнулась, тряхнув волосами, усыпанными, словно мелким жемчугом, прозрачными капельками влаги.

– Но мне уже сорок три!

Бернар покачал головой.

– Разве это возраст? Тем более – для моей Элианы! Она не стала возражать: ведь он на самом деле был прав.

Если б прежде, много лет назад, кто-нибудь сказал ей, что в сорок три года она еще сможет наслаждаться жизнью, радоваться и любить, она бы не стала и слушать.

А между тем она все та же – мечты и разочарования, мгновения счастья и порывы грусти. И жаркие ночи с Бернаром под покровом непроницаемой тьмы южного острова, и счастливые пробуждения в тревожной и чуткой утренней тишине.

Они жили здесь уже несколько месяцев – в небольшом каменном домике, окруженном садом, близ рощи черно-ствольных, с гладкой серебристой листвою олив.

С виду Бернар был спокоен и весел, и Элиана не раз задавала себе вопрос: как часто он вспоминает грохот и дым сражений и тех своих товарищей, которые никогда не вернутся назад? Здесь, на Корсике, казалось, будто на земле не существует войн.

Но, конечно, он вспоминал. Случалось, его взгляд становился неподвижным, и на лицо набегали мрачные тени. Думал он и об императоре, который томился на острове Святой Елены, об императоре, чье теперешнее существование было всего лишь тенью прежней жизни.

Однажды Бернар промолвил: «Его колыбелью была земля, а жизненной стихией – Вселенная, и все-таки он оставался человеком, одиноким в своем величии, непонятым никем. Он стал покорителем вечности и жертвой собственной судьбы».

Что-то в Бернаре изменилось, его интерес к жизни ослабел, но Элиана верила, что со временем он воспрянет духом. Недаром она выбрала местом убежища Корсику – уединенный прекрасный остров свободы.

И, конечно, многое значило то, что рядом были дети. Бернар старался уделять им как можно больше внимания: бродил с ними по острову, беседовал, шутил.

Андре мгновенно приспособился к новой жизни, всей душой полюбил родину своих предков и охотно остался бы здесь навсегда.

А вот Морис – Элиана уже видела это – вырастет другим. Мать представляла его таким, каким он станет через несколько лет: приятного молодого человека, привыкшего держаться с элегантной небрежностью и легкой иронией, – студента Коллеж де Франс или другого престижного учебного заведения.

Про Розали сейчас трудно было сказать что-то определенное: где бы ни находилась эта девочка, она все равно большую часть времени пребывала в своем собственном мире. Она призналась, что хотела бы продолжить заниматься музыкой, и Элиана договорилась с супругой одного из офицеров местного гарнизона о том, что Розали будет приходить к ней в дом на час-другой поиграть на рояле. А впоследствии женщина надеялась приобрести собственный инструмент.

Элиана с нетерпением ждала вестей из Парижа. О столичных новостях ей сообщали Дезире и Поль; приходили письма и из Америки, от Ролана. К великой радости матери, он уже мог писать сам. Они с Маргаритой неплохо устроились в Филадельфии на деньги, выделенные Бернаром сыну в счет наследства, и приданое девушки (дар Максимилиана, как догадывалась Элиана). Но Ролан мечтал вернуться во Францию и заняться изучением адвокатского дела.

Элиана его понимала. Она любила окруженную блеском яркого солнца, одетую зеленью Корсику с ее чудесными бухтами и каменными хребтами, сияющую красотой, которую не в силах выразить слово, и в то же время часто вспоминала свой родной город, его улицы, площади, особняк в Маре.

Далеко не каждому хотя бы раз в жизни удается увидеть Париж своими глазами, но при одном упоминании о великом городе грез взгляд любого человека светлеет, устремляется в неведомую даль, а душа наполняется особым поэтическим чувством – смесью мечтательности, сожаления и возвышенной печали.

Вот и Адель скучала по Парижу…

– О чем задумалась? – спросил Бернар.

– О наших детях. О том, что их ждет впереди. Бернар слегка нахмурился.

– Пока они будут учиться в местной школе, а после… Андре может поехать в Италию, в Милан, а к тому времени, как подрастет Морис, мы, должно быть, вернемся в Париж, если… если захотим.

– Адель тоскует по Парижу, – сказала Элиана. – Здесь она чувствует себя одинокой. Она не говорит, но я вижу.

Бернар улыбнулся.

– Тут есть молодые офицеры. Пусть с кем-нибудь познакомится.

– Нет, – серьезно возразила женщина, – ей нужно другое общество. Ее влечет блеск столичных огней, она не рождена для жизни на острове.

– И что ты предлагаешь? Отпустить ее в Париж? Но Адель еще слишком молода для того, чтобы жить одной. Конечно, она может остановиться у Дезире, но ведь кто-то должен представить ее в обществе. – Тут его лицо помрачнело. – Признаться, я все чаще думаю: наверное, совершив этот роковой поступок, я погубил будущее своих детей!

Элиана взяла мужа за руку.

– Пожалуйста, милый, не нужно так говорить! Главное, ты не предал самого себя и то, во что верил.

Бернар усмехнулся.

– Кто знает, осталась ли во мне после всех этих лет вообще какая-то вера! – И тихо прибавил: – Разве что вера в нашу с тобою любовь.

В самом деле, иногда ему казалось, что его влечение к Элиане – нечто большее, чем просто чувство мужчины к женщине; оно походило на неосознанную первозданную тягу одного безымянного вселенского существа к другому, случайно найденному в фантастическом сплетении созвездий, во тьме тысячелетий, во множестве прошлых и будущих жизней, – совпадение, казавшееся воистину невероятным.

Он был уверен, что и ее любовь к нему столь же сильна, что она имеет такие же глубокие корни.

– Я кое-что придумала, – промолвила Элиана, – но не решалась сказать. Не знаю, как ты к этому отнесешься… И все же, наверное, не стоит молчать!

– Что ж, говори.

Выслушав ее, Бернар спокойно произнес:

– Возможно, ты права, дорогая. И, пожалуйста, не думай ничего такого – в данном случае я далек от ревности. Главное, чтобы это было хорошо для Адели. Знаешь, – он мечтательно улыбнулся, – когда мы ехали вдвоем на Корсику, я вдруг почувствовал себя ужасно гордым оттого, что у меня уже такая взрослая и к тому же невероятно красивая дочь!

А потом замолчал, внезапно вспомнив о своих сестрах, ни одна из которых не успела познать великого счастья любви.

Между тем у Элианы отлегло от сердца. Дело в том, что не далее как вчера она словно невзначай спросила девушку:

– Скажи, тебе понравился господин Монлозье?

– Да, – откликнулась дочь, – по-моему, он неплохой человек. Сразу видно – настоящий дворянин! – И, лукаво улыбнувшись, добавила: – Наверное, он был влюблен в тебя, мама? Он так на тебя смотрел! Ты была дамой его сердца, да?

– Что-то вроде этого, – спокойно отвечала Элиана. – Он мой давний друг и желает тебе помочь. В силу обстоятельств мы с отцом пока не можем вернуться в Париж, но меня волнует твоя судьба. Времена изменились, и все же многое в жизни осталось прежним. Господин Монлозье предложил мне представить тебя в высшем обществе. У него хорошие связи, и он согласен тебя опекать. Что ты на это скажешь?

Адель мгновенно расцвела улыбкой.

– О, мама! Мне очень нравится здесь, но там… Я смогла бы посещать приемы, театры, балы! Париж есть Париж – я скучаю без него! Но мне будет плохо и без вас с папой.

Женщина улыбнулась.

– Ты привыкнешь. И я стану приезжать к тебе так часто, как только смогу. А потом наверняка наступит такое время, когда все мы вернемся обратно.

– А папа не станет возражать против моего отъезда?

– Я с ним поговорю. И помни, – сказала Элиана, – как бы далеко мы ни были, в душе – я всегда рядом с тобой!

Она увидела, что Бернар улыбается ей.

– Идем домой, любимая! Впереди у нас целый день!

– И едва ли не целая жизнь! – смеясь, подхватила женщина.

Они пошли наверх по тропинке, и Элиана продолжала думать о муже, о детях, о тех, кто был рядом с нею, и вспоминать других – кто ушел навсегда.

И она говорила себе: «Мы далеко не всегда подвластны только судьбе. Порою любовь меняет курс корабля, на котором мы плывем по жизни, и мы возвращаемся к вечному, к началу и сути мира, и к тем, без кого не можем жить и кто не в силах жить без нас. Это вечный закон и великая правда».