– Перформанс!

– Лизка, мне очень стыдно... – улыбаясь, признался Неволин. – Но я до сих пор так и не понял, что это такое.

– Дикарь! – укоризненно вздохнула Лиза. Достала маленькую записную книжку. – Вот слушай, специально для тебя выписала из одной статьи... «Перформанс – это события, действия, процессы, где автор использует свое тело и тела своих коллег, костюмы, вещи и окружение, придавая каждой позе, жесту, положению в пространстве, контактам с предметами и средой – символико-ритуальный характер». В общем, это некое художественное действо, вот что это такое...

– Минутку... – пораженно прошептал Неволин. – Твой Куракин стриптиз, что ли, будет показывать?

Лиза не выдержала и прыснула:

– Стриптиз... – сквозь смех повторила она. – Костя, ты неподражаем!

На сцену вышел Роберт Куракин – в мешковатых джинсах и потертом бархатном пиджаке. Неволин снова почувствовал, как в нем поднимается ревность, и едва сдержался от язвительного замечания.

– Рассвет. Бессонница, ты победила! Рассвет... Ты до утра меня водила по коридорам темным и пустым... – начал он заунывно-протяжно. – Бессонница! Открой мне дверь! – угрожающе возвысил он голос. – Воет зверь, рассвета чуя неизбежность...

Саксофонист принялся на своем инструменте подражать волчьему вою, отчего у Неволина побежали по спине мурашки.

На сцену медленно выползла на четвереньках бритая налысо девица в каком-то рубище.

– Люся Чигис, очень талантливая девочка, – шепотом сообщила Лиза. – Художница.

– Угу, – сказал Неволин, совершенно не понимая, почему художница ползает по сцене. Потом догадался – Люся изображает то ли этого самого зверя, который чует неизбежность рассвета, то ли бессонницу, которую хочет усмирить Куракин.

– ...отверженные души покоя ищут, но вовек его им не найти. О, слаб ты, человек! Меня послушай лучше...

На сцену вышел новый персонаж, таща школьную доску. Люся Чигис, до того бесполезно метавшаяся по сцене, подскочила к доске и принялась рисовать на ней мелом какие-то причудливые знаки.

Неволин, увлеченный происходящим, даже забыл про свое пиво.

– ...найди разгадку, разгадку ты найди, о человек! Найди вопрос и подбери ответ!.. – сурово потребовал Куракин.

Люся уже, видимо, была не бессонницей, не зверем, а тем самым человеком, призванным найти некую разгадку.

– Я наравне с другими хочу тебе служить, от ревности сухими губами ворожить! – методично зачастил Куракин уже другим голосом. – Не утоляет слово мне пересохших уст, и без тебя мне снова дремучий воздух пуст! Вернись ко мне скорее: мне страшно без тебя, я никогда сильнее не чувствовал тебя, и все, чего хочу я, я вижу наяву, я больше не ревную, но я тебя зову!!!

Саксофонист издал на своем инструменте резкий, похожий на лошадиное ржание звук.

В зале захлопали, и Лиза тоже.

– Чудесно, правда? – толкнула она локтем Неволина. – Я же говорила, Роберт – гений! Нет, ты скажи, Костя, – тебе нравится?

– Ничего так... – благосклонно кивнул Неволин. – Только я не понял, причем тут Мандельштам?..

– Какой еще Мандельштам? – удивилась Лиза.

– Осип. Осип Мандельштам. Это ж его стихи – ну, то, что он прочитал в конце... «Я наравне с другими хочу тебе служить!»

– А ну тебя! – сердито сказала Лиза. – Тебе не угодишь. Ты настоящий дикарь, Костя.

– Ага, а твой Куракин – плагиатор, – ехидно заметил Неволин. – Мог бы какого-нибудь другого автора взять, менее известного.

– Да ну тебя... – с раздражением повторила она. – Ну ладно, использовали они чужое стихотворение... наверное, это у ребят замысел был такой! Пойми, это же перформанс! В нем возможно все...

Неволин благоразумно промолчал. Что правда, то правда – в перформансах он еще слабо разбирался.

Потом в ритуально-символическое действо вступили зрители. Куракин предлагал им назвать тему, а сам читал на эту тему белые стихи. Саксофонист играл, Люся Чигис металась по сцене, товарищ, принесший школьную доску, просто сидел в углу в позе лотоса.

Все это было довольно забавно, но Неволин не мог простить Куракину Мандельштама.

– Нет, он мог использовать в своем спектакле чужие стихи, но должен был упомянуть, кому они принадлежат... – прошептал он Лизе.

– Неволин, ты зануда! – рассердилась она. – Роберт – талант.

– А по-моему, он просто выпендривается...

Они вернулись домой в состоянии легкой ссоры.

– ...нет, ты признайся, что ничего не понимаешь в искусстве! – отчитывала Лиза Неволина.

– Ладно, признаюсь, – легко согласился он. – Я не понимаю всех этих театрально-поэтических условностей, манерных поз, этого пафоса... Возможно, Куракин и способный человек, но почему он ведет себя так, как будто он самый настоящий гений?..

– Он ведет себя как князь. Он – князь.

– Бред какой-то... Князь в рваных джинсах!

– Ему не нужна оболочка, потому что он не форма, он – содержание!

Неволин разозлился:

– Лизка, твоя любовь к эксклюзиву не доведет тебя до добра!

– А ты обычный мещанин! – сердито засмеялась Лиза.

– Кто? – удивился Неволин.

– Мещанин. Из тех, которые раньше семь слоников на комод ставили и накрывали подушки кружевными накидками... Я, когда с тобой встретилась, была о тебе более высокого мнения. Думала – конструктор, военной авиацией занимается, такой особенный... – Лиза фыркнула и ушла в другую комнату.

Они и раньше ссорились, но как-то легко, беззлобно... «Все из-за этого Куракина, будь он трижды неладен!» – с досадой подумал Неволин.

– «Вернись ко мне скорее, мне страшно без тебя, я никогда сильнее не чувствовал тебя, и все, чего хочу я, я вижу наяву, я больше не ревную, но я тебя зову!» – тихо произнес он вслух.

Но, странным образом, эти мандельштамовские строчки относились вовсе не к Лизе и не к Роберту Куракину.

Существовала еще одна женщина, у которой был муж, дочь и вообще – своя жизнь, которая к Неволину не имела никакого отношения. Случайная встреча свела их на время, оставив только воспоминания. Лучи солнца лились сквозь решетчатое окно... На нее и на него. И еще – остался в памяти запах сломанных цветов.

Женщину звали Розой.

– Костя, сварить тебе кофе? – крикнула Лиза как ни в чем не бывало.

– Что? А, нет, спасибо...

Неволин походил по комнате, включил музыкальный центр.

«Онли ю-ю-у-у...» – заливался на одном из радиоканалов сладкоголосый, давно уже мертвый Элвис Пресли. «Только ты» – вот о чем он пел.

«Ты, Неволин, прожил пустую и никчемную жизнь. Ты никого не смог сделать счастливым. Ты даже с сыном не можешь найти общего языка! У тебя только работа и есть... И вот ты снова пытаешься начать жизнь с чистого листа. Собрался жениться на замечательной, прекрасной девушке, а сам думаешь о другой. О той, которой ты даром не нужен!»

Он переключил канал, прослушал очередную песню, на этот раз – отечественного мэтра, очень популярную лет двадцать назад. Потом снова переключил канал... Все, словно сговорившись, пели о Розе. Конечно, не напрямую о ней, но почему-то Неволин представлял именно ее, слушая музыку. И в стихах прятались намеки на Розу, и в солнечном свете была тоже она... Везде была Роза.

Неволин прошел на кухню.

Лиза была уже там – она пила кофе и листала журнал.

– Ты знаешь, а Ритка Боброва была права... – сказала она, подняв глаза на Неволина.

– Какая Ритка?

– Моя подруга, Ритка! Ну, такая страшненькая, и муж еще у нее тоже очень страшный, пожарный...

– А-а.

– ...Так вот, пишут, что сейчас никаких особо модных тенденций в свадебной моде не существует. Носи что хочешь! Главное, чтобы это было стильно... И я вот что подумала... – Лиза взъерошила свои волосы. – А что, если заказать не платье, а брючный костюм из белой парчи, с отделкой из органзы, и гипюровую шляпку – вот как на этой фотографии... По-моему, очень оригинально!

Неволин посмотрел на фотографию.

– Да, что-то есть. Лиза...

– Что? – Она снова подняла на него большие темные глаза.

– Лиза, я свинья, скотина и сволочь.

– Да брось, Неволин, я уже тебя простила... – засмеялась она.

Он глубоко вдохнул – словно ныряльщик перед тем, как прыгнуть в воду.

– Лиза, моему поступку нет никакого оправдания. Но я не могу на тебе жениться, – тихо, отделяя одно слово от другого, произнес он.

Лиза отложила журнал в сторону.

– Ты что, обиделся? – удивленно спросила она. – Ну, за то, что я тебя мещанином обозвала? Да брось ты, Костя... Или ты меня к Роберту продолжаешь ревновать?..

– Ни то, ни другое и не третье.

Лицо у Лизы моментально изменилось. Оно стало серьезным и испуганным.

– У тебя кто-то есть? – быстро спросила она.

– Да. То есть нет.

– Да или нет? – В ее больших глазах задрожали слезы. – Кто она?

– Это неважно. Она замужем. И она своего мужа не бросит... В общем, это не то, что ты думаешь.

– Ко-остя... – ошеломленно прошептала Лиза. – Ты шутишь? А как же наша свадьба? Ты... ты решил меня бросить?

– Лиза, я все равно не сделаю тебя счастливой! Я только о ней и думаю... Это наваждение какое-то!

– Может быть, пройдет? – робко спросила она.

– Может быть. Все проходит.

Они смотрели друг на друга. И молчали.

– Мне уйти? – тусклым голосом спросила Лиза.

– Зачем?

– Ну, я вроде как тут лишняя...

– Я сам уйду.

– Куда, к ней?

– Нет, у нее своя семья, я же говорил. Я уйду к Лужиным или к Юрке Ликину... У него как раз теща опять в Саратов уехала. Позавчера. Или у Кобзева поживу какое-то время! То есть ты пока можешь остаться тут.

– Как это благородно... – с иронией пробормотала Лиза.

– Лиза... – Неволин сел напротив нее. – Если бы я мог умереть ради того, чтобы тебе стало лучше, я бы умер.

– Неволин, ты говоришь страшную чепуху... – тоскливо вздохнула она. – Сам себя послушай – тебе проще умереть, чем жить со мной!

– Лиза, я виноват.

Она отшвырнула журнал в сторону, подошла к окну и заговорила, стоя к Неволину спиной:

– С самого начала я знала, что у нас ничего не получится. Слишком все легко было, легко и весело. Мы словно в игру какую-то играли... Ты казался мне таким значительным, интересным. А потом...

– Я не эксклюзив, это точно.

– Я помню тот день, когда ты не ночевал, а потом вернулся на следующий день и сделал мне предложение, – продолжила она взволнованно. – Я только сейчас догадалась – ты ведь провел эту ночь с ней, ведь так?

– Да.

– Сколько ей лет – этой твоей? – высокомерно спросила Лиза.

– Сорок.

– Сколько?!

– Ей сорок лет, – отчетливо повторил он.

– Ну, тогда это действительно что-то невероятное – если ты влюбился в женщину, которая не просто старше меня, но даже старше тебя!

– Я – что? – непонимающе переспросил Неволин.

– Влюбился – вот что!..

* * *

Что значит имя? Роза пахнет розой,

Хоть розой назови ее, хоть нет.

(У. Шекспир. «Ромео и Джульетта».)

* * *

В Камыши Роза приехала только вечером, простояв в пробках часа четыре, не меньше.

Она чувствовала себя разбитой и усталой, но тем не менее ничуть не жалела о том, что сбежала от мужа.

Поставила машину в гараж, прошла через палисадник, уже весь заросший яркой зеленой травой. Кусты тоже были все в зелени... От той части дома, где жили Аникеевы, доносилась музыка. «Наверное, у Варьки гости...» – машинально подумала она.

Роза могла думать о чем угодно, только не о том, что произошло сегодня.

Из-за кустов появилась старуха Вершинина в длинной черной накидке. Киса, не узнав Розу, истерично залаяла.

– Кто там? А, это ты, Розочка... Киса – свои, свои же!

– Добрый вечер, Анна Леонардовна.

– Добрый! Киса, да перестань же! Надолго к нам, Розочка?

– Навсегда.

– Шутишь! – улыбнулась старуха, сверкнув крупными искусственными зубами. – Господи, как время-то летит... Кажется, еще вчера вы были детьми – ты, Варька, Сережка. Куда все подевалось? – Вершинина, кряхтя, скрылась за дверью.

Роза вошла в свою пустую, пахнущую пылью квартиру.

«Все возвращается на круги своя... Я снова здесь и, наверное, навсегда!» – усмехнулась она, и невольно, под влиянием последних слов Вершининой, решила вспомнить прошлое.

Достала из шифоньера старый альбом. Первые фотографии были еще черно-белыми, пожухшими от времени. Дед с бабушкой, которых Роза почти не помнила, папа с мамой... «Как странно! Где-то читала, что лицо на фотографии меняется, если человек умирает. По-моему, это самовнушение. Такие веселые, жизнерадостные люди, здесь, на снимках, – и не скажешь, что они умерли!»

А вот и она, Роза, – от младенца, спящего в смешной, старомодной коляске, до юной девушки.

«Групповой снимок. А, это мы всем классом фотографировались перед «последним звонком», в конце мая. Варька, я, Серега Козырев, Алик... Господи, какое у меня здесь взрослое, серьезное лицо! И вообще я на себя не похожа...»