– Очень хорошо, что ты его бросила... – Неволин посмотрел в зеркало, увидел свою небритую физиономию и сделал большие глаза. «Побриться и принять душ. Купить цветы и чего-нибудь съестного. Что еще там полагается?..»

– Почему? – немного обиженно спросила она.

– Потому что я гораздо лучше.

– Костя, я тебе просто так позвонила! – закричала она. – Просто поболтать...

– Вот я приеду, и поболтаем, – сурово сказал он. – Роза, всё, мне некогда! Ты мешаешь мне собираться.

– Костя... – Роза то ли засмеялась, то ли заплакала, но Неволин не стал ее слушать, нажал на кнопку «отбоя».

«Ты теперь никуда не уйдешь! – с мстительной, свирепой нежностью думал он. – Попалась, птичка... Нет, ну надо же, как все удачно складывается! Я, конечно, свинья – столько времени напрасно морочил Лизке голову... Но кто знал, что все так получится?..»

Через пятнадцать минут, чистый, побритый и благоухающий лужинским одеколоном, он выскочил из дома. Потом еще сколько-то времени потратил на толкотню в ближайшем супермаркете, где приобрел стандартный джентльменский набор – цветы, торт, шампанское, какие-то фрукты... Это было банально, но на то, чтобы придумывать что-то особенное, у него не было ни сил, ни фантазии. Сейчас Неволин хотел только одного – как можно скорее увидеть ее, Розу.

От боязни попасть в пробку он немного перемудрил с маршрутом, долго стоял у железнодорожного переезда, потом медленно тащился вдоль Яузы – дорога здесь была узкой, без разделительной полосы.

Солнце по-летнему блестело в мутной, зеленовато-черной воде, в которой плавали утки. Заросли камышей на том берегу... На лобовое стекло села большая ярко-синяя стрекоза, потом, когда Неволин стал сворачивать, она улетела – так быстро, словно растворилась в солнечном пыльном воздухе.

– «Все стало вокруг голубым и зеленым...» – запел он. До дома на Тихой аллее было уже рукой подать.

Потом Неволин остановил машину у разросшихся кустов сирени, еще не начавших цвести, вытащил из багажника пакеты и осторожно перелез через низенький забор.

Роза сидела спиной к нему на той самой скамейке и читала книгу. «Ждет!» – возликовал Неволин и тихонько, на цыпочках, стал красться к ней через двор. «Роза моя Роза...»

На ней была темно-вишневая майка, коньячно-огненным блеском отсвечивали на солнце пряди ее волос, нежно белела незагорелая шея.

– Роза! – шепотом позвал Неволин.

Она вздрогнула и обернулась.

– Костя, ты?

– Я! – засмеялся он. – А ты что тут делаешь?

– Тебя жду, – ответила она просто.

Пакеты в руках ужасно мешали. Неволин кое-как пристроил их на траве, у скамейки, сел возле Розы, обнял ее. Прижался лицом к ее шее, вдохнул знакомый запах – запах сломанных цветов.

– А я боялся тебе звонить. Думал, не захочешь со мной говорить... – прошептал он.

Она молчала, и тогда он немного отстранил Розу от себя, вгляделся в ее лицо. Она была еще красивее, еще лучше, чем в прошлый раз. Бело-розовая кожа, ямочка на щеке, ускользающий взгляд темно-серых глаз. Неволин сам для себя не мог определить, чем именно ему нравится эта женщина. Роза вся была какой-то... какой-то приятно-округлой, ровной, правильной, нежной, мягкой, тающей, что ли!

– Это тебе... – спохватился он и, наклонившись, достал из пакета букет нарциссов. – Хотел тебе розы подарить, а потом решил – они тебе, наверное, надоели.

– Почему?

– Ну, как – Розе все время дарят розы...

Она улыбнулась, и ямочка на ее круглой щеке проявилась еще отчетливее. Губы – прозрачно-вишневые на солнце, россыпь едва заметных веснушек на переносице, брови и ресницы – светло-золотистые, ненакрашенные.

– Ты так смотришь на меня...

– Ты красивая. Ты очень красивая! – с восхищением произнес он.

– Я? – удивилась она.

– Ты. Я таких еще не видел, – убежденно заявил Неволин. – Нигде и никогда. Да... Покажи мне свои руки, срочно!

– Руки? – Она отложила нарциссы в сторону, протянула ему обе руки ладонями кверху. – Ты будешь гадать? Ты хиромант?..

– Вроде того, – он наклонился, поцеловал одну ладонь Розы, потом другую. Потом перевернул. Действительно – белая, ровная, без прожилок, кожа, короткие пальцы, чуть сужающиеся к кончикам, короткие овальные ногти, покрытые блестящим прозрачным лаком. С внешней стороны ладоней – маленькие ямочки на месте сгибов. Запястье – не особенно узкое, но трогательное, тоже детское какое-то... И только там, где обычно доктора прощупывали пульс, – едва заметные голубоватые вены.

– Ну, и что скажешь? – с любопытством спросила Роза.

– Скажу, что я очень скучал, – он поцеловал большой палец на ее левой руке. – Скажу, что ты милая, – он поцеловал указательный. – Славная... – очередь среднего. – Красивая...

– Ты это уже говорил! – напомнила она.

– Еще скажу... Не перебивай. Ты красивая... Красивая! – Он перецеловал пальцы на одной руке, потом – на другой. Особенно нежно – мизинцы. Еще раз – ладони. Медленно подобрался к локтям. Плечи. Шея. Лицо...

Они сидели в зарослях кустов, на солнцепеке, и Неволин целовал ее с таким пылом, что у самого даже голова закружилась.

– Господи, что ты делаешь... – прошептала она. – Сейчас Вершинина выйдет...

– Какая еще Вершинина?

– Соседка...

– Плевать!

– Нет, пойдем... – Она подхватила нарциссы, потянула его за руку. – Пойдем! Она в это время всегда с Кисой выходит.

В доме Неволин приступил к продолжению. В нем было столько рвения и энтузиазма, что он сам себе удивлялся.

...И острота ощущений опять была столь велика, что Роза ладонями закрывала Косте рот.

– Тише... пожалуйста, тише! – задыхаясь, шептала она.

Солнце, пробиваясь сквозь оконную решетку, густело, превращаясь в золотистый, тягучий мед – и они барахтались в нем, пока хватало сил, а потом утонули – погрузились на самое дно, судорожно обнимая друг друга, растворились в этом вечернем свете...

– Я чуть не умерла, – через некоторое время, едва слышно, прошептала Роза, прижимаясь щекой к груди Неволина. Потом засмеялась и тихонько толкнула его в бок. – Костя!

– Что? – едва слышно, осипшим голосом спросил он.

– Костя, зачем ты так кричал?

– Я кричал? – удивился он. – Это ты кричала.

– Неправда!

– Точно, ты!

– Не представляю, как мне теперь смотреть в глаза Анне Леонардовне...

– Какой еще Анне Леонардовне?

– Да Вершининой же! Это она за стенкой живет.

– Скажи, что телевизор смотрела...

– Вот она и спросит завтра – а почему в программе такой передачи не видела? – засмеялась Роза.

Неволин тоже засмеялся и снова с нежностью принялся ее целовать.

– Костя, все... Костя, я устала... Щекотно! – Она отбивалась, но он целовал ее ладони, целовал все без разбору. Он был в таком восхищении от Розы, что никак не мог успокоиться. Ему было мало – мало этого дня, такого короткого, мало рук, чтобы обнять ее – сразу и целиком, мало губ, чтобы целовать ее тоже везде и сразу, мало одного сердца – потому что то, что он чувствовал, никак не могло поместиться в одной его груди.

Вечер плавно перетекал в ночь, а они все никак не могли расцепить рук.

– У тебя и здесь ямочки... – с восхищением прошептал Неволин.

– Где? – недоверчиво удивилась Роза, пытаясь заглянуть за свое плечо.

– Здесь... – Он губами прикоснулся к ее пояснице. – Одна и другая!

Если бы он мог, он бы выпил Розу целиком – всю, до последней капельки. Ничего бы не оставил! Ничего и никому.

– Ты моя.

– Ну здрасте...

– Да, ты моя, – строго сказал он, положил тяжелую ладонь ей на грудь. – Я тебя никому не отдам.

– Костя... Можно подумать, я кому-то нужна!

– Напрасно ты так говоришь, – все так же строго сказал он. – Очень много кому... Но ты только моя. Моя Роза. Самая любимая... – вырвалось у него.

– Что? – широко открыла она глаза.

– Самая любимая, – ревниво повторил он.

– Костя, это всего лишь третья наша встреча, а ты мне уже про любовь говоришь? – оживленно спросила она.

– Почему – говорю? Я не только говорю...

– Ну тебя! – Она, уже совершенно не сдерживаясь, засмеялась и оттолкнула его.

– Куда?! – Неволин снова притянул ее к себе. – Ишь, убежать от меня хочет...

Только когда совсем стемнело, они встали.

– Я есть хочу, – признался Неволин.

– И я...

Шампанское они забыли поставить в холодильник – оно оказалось теплым, шоколадный торт тоже был не в самой лучшей форме.

Но тем не менее они съели все это и выпили – с жадностью, и закусили еще оставшимися фруктами.

Потом, поздно ночью, пошли в ближайший супермаркет – Неволин все равно был голодным.

Прохладный майский ветер, темнота, отдаленный шум последней электрички... Неволин как-то особенно остро ощущал происходящее. Он был счастлив.

– Роза...

– Что?

– Ты действительно ушла от мужа?

– Да.

– Почему?

– Лучше не спрашивай... – невесело усмехнулась она.

– Он тебя обижал?

– Нет. Он, в общем, не самый плохой человек...

– Роза, я... У меня теперь тоже никого нет, кроме тебя. Я... я сжег все мосты. Там, в Москве, осталась одна женщина – пока она живет у меня, а потом она переедет к себе. Когда переедет, мы сможем жить у меня.

– Кто сможет жить? – тихо спросила Роза.

– Ты и я.

– Выходит, ты все решил... – неопределенно протянула она. Неволин вдруг испугался, что обидел ее.

– Роза, я тебе этим утром сказал, что лучше твоего мужа – ну, тогда, по телефону... Так вот, Роза, я... Я, конечно, ненамного лучше его. Я совсем даже не идеал. Но я постараюсь, чтобы тебе было со мной хорошо.

– Ладно, договорились... – тихо сказала она и слегка пожала его руку. – А твой сын?

– Иван, я уже говорил, живет с матерью. Моей первой женой. Он... он довольно трудный парнишка. Не очень меня жалует. А у тебя с дочерью – хорошие отношения? Как ее зовут?

– Светлана. Ей двадцать. Да, у нас очень хорошие отношения – она живет у бабушки с дедом... Я не представляю, что будет, когда они все узнают о том, что мы с Николаем расстались! – удивленно произнесла Роза. – Только она...

– Что?

– Да нет, ничего.

По освещенному проспекту, разделяющему Камыши на две равные части, они дошли до магазина, остановились перед витриной, за которой были разложены на возвышении пластмассовые деликатесы.

– Костя...

– Что? – Он прикоснулся губами к ее виску.

– Я не хочу никуда переезжать. Знаешь, мне и тут хорошо.

– Ладно, – кротко ответил он. – Тогда будем жить здесь вместе.

* * *

«Роза мира» – главный труд Даниила Андреева (1906 – 1959). Книга дает знание о бытии трансфизических сфер мироздания и раскрывает смысл истории человечества в ее неразрывном единстве с общей метаисторией, охватывающей множество разноматериальных и разнозначных миров планетарного космоса...

(Из книжной аннотации.)

* * *

...После дневной смены Сергей Козырев домой не пошел, а остался на территории завода – там, за мастерскими, на небольшом пустыре, был небольшой ветхий сарай, в котором хранились метлы, скребки и прочий хозяйственный инвентарь. Сарай в теплое время года превращался в нечто вроде клуба по интересам.

Усатов и Филя Ревякин резались за деревянным неструганым столом в домино.

– А, Сергей Викторович... – не глядя на Козырева, пробасил Усатов. – Как майские праздники провел, хороший мой?

Козырев ничего не ответил и сел на лежавший в тени сарая топчан, покрытый брезентом. У него была дикая, почти нестерпимая тоска. Все майские праздники он мужественно сажал картошку на дачном участке, оставшемся от родителей, не пил, сжег на солнце спину, но никакого удовлетворения от собственной сознательности не получил.

Кроме того, сегодня, в первый день после праздников, на него наехал начальник участка, придрался к какой-то мелочи, обозвал алкоголиком и пообещал уволить. Это было несправедливо, несправедливо вдвойне – ведь Козырев был хорошим работником, можно сказать, асом в своем деле... Хоть пьяный, хоть трезвый – он легко находил неисправности в вагонах и так же легко устранял их. Что называется, мастерство не пропьешь...

– Серега, присоединяйся! – весело закричал Филя Ревякин. – Сыграем...

– Отстань, – сквозь зубы произнес Козырев. У него все вызывало отвращение – и этот недоделанный Филя, который ему «тыкал», даром что был вдвое моложе, и Усатов, который был вечно себе на уме, и начальник участка, который окончательно зарвался... Все люди были против него, Сергея Козырева.

– Сергей Викторович, у меня двадцатка есть... – пробасил Усатов, все так же не глядя. – У Фильки – полтинник. Если ты еще сколько-то добавишь, то на две бутылки хватит.

Козырев мгновение колебался, испытывая ненависть ко всему миру, а потом полез в карман, достал несколько десяток, аккуратно сложенных пополам. Что ж, он изо всех сил старался быть хорошим, но его усилий опять никто не оценил.