– Ты не стал передавать их властям?

Он невозмутимо разломил сладкий бисквит на две половинки и положил одну ей в рот, а вторую съел сам.

– Нет. Я поступил гораздо лучше.

– Гораздо лучше? – недоуменно пробормотала она.

– Расставаясь с ними, я дал им торжественное обещание.

– Торжественное обещание? – повторила Элизабет и надкусила пропитанное медом печенье.

– Я пообещал Амелии и Андре, что если кто-то из них посмеет снова причинить тебе вред, я разыщу их хоть на краю света и закончу то, что начал полковник.

Элизабет чуть не подавилась от неожиданности.

– Я спас их жалкие жизни, – проворчал Джек, сверкая потемневшими глазами. – Но я без всяких колебаний выполнил бы свою угрозу и наказал их так, как они заслуживают.

– Боже, Джек!

– Таков, моя милая Элизабет, закон пустыни.

Потрясенная, Элизабет переспросила:

– Ты хочешь сказать, что убил бы их?

– Мне это не понадобилось бы: солнце, песок и пустыня сделали бы это за меня. Но можешь не сомневаться: я оберегаю то, что принадлежит мне. А ты – моя.

Элизабет ему поверила. Помолчав, она спросила:

– А как ты думаешь, что стало с полковником?

– Полковник Уинтерз сбежал. Я займусь им позже. Мне было необходимо вернуться и позаботиться о моей жене.

– Кстати, об этом…

Джек откинулся на расшитые подушки и стал наблюдать за ней из-под полуопущенных век. Элизабет показалось, что он был готов к разговору об их браке.

– Я должен был на тебе жениться. Другого способа не было.

Элизабет не могла понять, чего ей хочется сильнее: отвесить ему хорошую оплеуху, рассмеяться ему в лицо или начать его целовать.

– Не было другого способа сделать что?

– Это суровая земля. Ты должна была стать моей, чтобы я мог предоставить тебе защиту и мой шатер. Если бы я этого не сделал, любой горячий жеребец племени мог бы бросить мне вызов, чтобы получить твою благосклонность, – и сделал бы это.

Она искоса посмотрела на Джека:

– Мою благосклонность?

– Твои ласки в постели.

Несмотря на прохладный ночной ветер, Элизабет почувствовала, что от смущения у нее загорелись щеки. Чтобы мужчины ссорились из-за нее? Чтобы Джек вступал в бой и, может быть, убивал, защищая ее? Такого она представить себе не могла.

Она откашлялась и решила немного прояснить для себя ситуацию:

– Мы действительно женаты?

Его лицо не изменилось.

– Согласно законам и обычаям Народа – да.

Она начала растирать виски.

– Но я совершенно не помню…

– Церемония была очень короткой, а невеста, мягко выражаясь, была не совсем проснувшейся.

– Понятно.

– Вне рамок этой культуры наш брак недействителен. Я буду защищать тебя. Когда необходимость в этом исчезнет, ты сможешь вернуться в Англию. Если захочешь.

Наступило странное молчание.

– А ты веришь в те брачные обеты, которыми мы обменялись?

После короткой паузы Джек признался:

– Верю. Но я уже много лет живу с Народом. Для посторонних это иначе.

Элизабет хотела знать всю правду – ей просто необходимо было знать всю правду.

– А в глазах Народа я по-прежнему посторонняя?

Джек произнес пугающе тихо:

– Выйдя за меня замуж, ты стала членом племени.

– Поэтому ты и знал, что можешь спокойно поручить меня их заботам.

– Да.

Теперь она до конца поняла, что этот человек сделал для нее. Он спас ей не только жизнь – он спас ее достоинство. Взяв Элизабет в жены, Джек сделал ее госпожой.

Она беспокойно облизала губы.

– Не знаю, как я смогу тебя отблагодарить.

– Меня благодарить не за что. – Джек закинул сильные бронзово-смуглые руки за голову и зевнул. – Я проехал сегодня много миль. Я устал. Ты тоже прошла через много испытаний. Нам пора спать.

Она оглядела уютное пространство шатра.

– А где мы будем спать?

Внезапно между ними вновь возникла атмосфера страстного ожидания, которой совершенно не ощущалось с тех пор, как Джек закончил мыться.

– Наше ложе нас ждет, – напомнил ей Джек.

– Но оно только одно!

– Здесь места хватит и для двоих. – По его лицу скользнула быстрая улыбка. – Мы считаемся мужем и женой. Но если тебя это тревожит, дорогая, можешь быть спокойна: сегодня я не собираюсь овладеть твоим прекрасным телом. По правде говоря, я твердо намерен немедленно заснуть.

Элизабет подумала, что ей, видимо, следует этому радоваться.

Черный Джек начал тушить лампы, так что вскоре единственным источником света в шатре стал бледный луч луны, проникавший внутрь сквозь отверстие в высоком своде. Они легли друг подле друга – но их действительно разделяло немалое расстояние.

Ночь была полна знакомых звуков: шипел привязанный неподалеку от шатра верблюд, тихо смеялись мужчина и женщина, коротко заржала кобыла, и ей протяжно и громко ответил жеребец. Бронзовые колокольчики, развешанные по всему шатру, чуть слышно позванивали.

Прошло некоторое время – Элизабет не смогла бы сказать, сколько именно. Не выдержав, она вздохнула и прошептала в темноту:

– Ты спишь?

– Нет.

– Почему?

– Не могу заснуть.

– И я тоже. – Элизабет легла на бок лицом к нему. – А мне казалось, что ты был твердо намерен немедленно заснуть.

Она услышала негромкий смех Джека, полный самоиронии. Как она любила его звучный, мужественный голос!

– Ну, это не первый случай, когда мои лучшие намерения ни к чему хорошему не приводят.

Осторожно проведя рукой по их необычному ложу, Элизабет нашла его правую руку. Ее пальцы сразу же ощутили прикосновение прохладного металла.

– Принц Рамсес носит такое же кольцо. Он сказал мне: это – напоминание, что ты спас ему жизнь.

– А он – мне.

– Ты спас его от предательства и от удара кинжалом в спину, – вспомнила Элизабет, надеясь, что ее слова побудят его быть с ней откровенным.

Джек перевернулся на спину и уставился в темные своды шатра.

– Рами спас меня от моего самого страшного врага.

– Твоего самого страшного врага?

– От меня самого.

– Он спас тебя от самого себя?

Джек вздохнул.

– Это было много лет назад. Мы с Рами вместе учились в Кембридже. Однажды меня несправедливо обвинили в том, что я украл деньги у одного типа. К сожалению, часть пропавших денег обнаружили в моих вещах. Поскольку я не захотел выдать человека, который, как мы все подозревали, и был вором, и даже защищаться не стал, меня вышвырнули не только из клуба, но и из университета. Я опозорил себя и запятнал имя семьи.

Элизабет сочувственно сжала его пальцы:

– Ох, Джек…

– Моя мать поверила, что я невиновен (она всегда брала мою сторону, прав я был или нет… всегда, пока была жива). А вот герцог, мой отец, решил, что это последняя капля. Он недвусмысленно высказал мне свое мнение: я был виновен. Более того, я был подлейшим из подлых, самой паршивой из всех паршивых овец, самым необузданным из всех голубоглазых Уиков, и он не надеялся, что я изменюсь к лучшему. У него был один сын и наследник: мой старший брат, Лоренс. Я был ничто. Нет, хуже, чем ничто.

В груди Элизабет возникла холодная боль, похожая на острый осколок льда.

– Неделю спустя Рами нашел меня в какой-то лондонской трущобе. Кажется, я все это время ничего не ел и отчаянно пытался допиться до полного бесчувствия. Если бы я остался один, то скорее всего погиб в первые же две недели. Он меня отмыл и сказал, что возвращается к себе на родину и что я еду с ним.

– И ты поехал.

– Поехал.

– И с тех пор оставался с принцем Рамсесом.

– И с тех пор оставался с ним.

– А когда шесть лет назад умерла твоя мать?

– Народ дал мне смысл жизни. Они стали моей семьей.

Прошло несколько минут, прежде чем к Элизабет вернулась способность говорить, да и тогда ее голос был едва слышен.

– Я верю, что ты невиновен, Джек.

– Это было много лет назад, и ты меня не видела, не знала и даже не слышала обо мне. В то время ты была еще маленькой девочкой.

– Ты сказал, что был невиновен. Мне этого достаточно.

Со стоном он предостерег ее:

– Милая моя, золотая моя девочка, не надо в меня верить!

– Слишком поздно, – сообщила она ему. – Я уже в тебя верю. Ты глубоко порядочный человек, и я не побоюсь доверить тебе мою жизнь.

– Но я не всегда говорил одну только правду и ничего, кроме правды.

– Значит, ты нормальный человек. Кто же всегда говорит правду?

Джек крепко сжал ее плечи и притянул к себе.

– Элизабет, посмотри мне прямо в глаза.

В лунном свете ей ясно были видны его голубые глаза.

– Смотрю, милорд.

– Слушай меня внимательно.

– Слушаю, милорд.

– Я намеренно шел за тобой в тот первый день на базаре.

– Я так и решила, милорд.

– Я выполнял поручение принца Рамсеса и Народа. Мне необходимо было узнать о тебе как можно больше, выяснить, что тебе известно о гробнице Мернептона Сети. Я был готов сделать все, что потребуется, чтобы получить эти сведения.

– Я пришла к этому выводу довольно давно, милорд. Я ведь не глупая.

Он с досадой воздел руки:

– Я так никогда не считал.

– Вам меня не оскорбить, милорд. Я давно поняла вашу игру.

– Мою игру?

– Вам не заставить меня поверить в то, что вы действительно порочны, что вы – самая паршивая из всех паршивых овец или самый необузданный из необузданных Уиков, что бы вы мне ни говорили.

Он яростно бросил ей, почти перейдя на крик:

– Я был вполне готов тебя обольстить, даже жениться на тебе, если придется, только чтобы получить эти сведения.

Она нежно поводила пальцем по его упрямому подбородку.

– Ты меня обольстил. Ты на мне женился. Но ты все еще не получил тех сведений, которые тебе нужны.

Он с трудом вздохнул и издал странный горловой звук, похожий на рычание, такого Элизабет еще никогда не слышала.

– Боюсь, что из тебя хорошего шпиона не получится, муж мой.

– Я был хорошим шпионом, пока не столкнулся с тобой, – проворчал он.

– Значит, как сказал принц Рамсес, теперь тебе придется несладко. Ты наконец нашел себе пару.

– Ха, ты же семнадцатилетняя девчушка!

– Мне почти восемнадцать, и я – женщина, – парировала она. – Замужняя женщина.

– Только формально.

– Тогда нам надо что-то предпринять, чтобы изменить это, не так ли?

Джек замер.

– И что ты задумала? – осторожно спросил он.

Она просунула руку в широкий рукав его рубашки и начала водить ладонью по обнаженной руке, по груди, животу… Вскоре она почувствовала, как дрожит его тело.

– Я подумала, что мы могли бы продолжить уроки.

– Уроки? – переспросил он севшим голосом.

– Ты ведь, кажется, говорил, что существует множество способов заниматься любовью, так?

– Да…

– Ну тогда почему бы нам не начать с обычного, а потом не попробовать по очереди все остальные?

– Но ты же девственница! – вырвалось у Джека.

Она почувствовала, что густо краснеет.

– Это я знаю. Но я в этом не виновата.

– Я и не говорил, что виновата. – Он укоризненно сощурил глаза. – Я один раз просил тебя стать моей женой, а ты отказалась.

Элизабет вздохнула и не стала оспаривать это утверждение. Но не хотелось и вспоминать о неприятных подробностях их давнего разговора.

– Это так.

– Ты утверждала, что из меня получится хороший любовник, но плохой муж.

– Я ошиблась.

– Ошиблась?

– Да. Я признаю, что ошиблась. И я передумала.

– Передумала?! – взревел он.

Элизабет укоризненно приподняла темно-каштановые брови:

– Женщинам разрешается передумывать.

– Клянусь святым сыном Осириса! – Он несколько раз ткнул кулаком в подушку, лежавшую у него под головой. – Из всех глупых отговорок…

– Ш-ш, милый мой муж, – прошептала она, забираясь рукой за ворот рубашки Джека.

Она начала гладить его широкую мускулистую грудь, тугие соски, спрятанные среди завитков темных волос, ровный живот… А потом она передвинула руку ниже и услышала, как он резко втянул в себя воздух.

– Боже!

– Милорд, ваш недуг сегодня особенно силен, – объявила она.

– Миледи, это совсем не смешно.

– Ну, вам, конечно, известно об этом гораздо больше, чем мне, милорд. Мое знакомство с… э-э… мужским недугом… довольно ограничено.

– Довольно ограничено?

– Ну хорошо. Очень ограничено. Действительно, надо признаться, что я могу по пальцам пересчитать те случаи… – Считая вслух, Элизабет прикасалась пальцем к его тугой плоти. – Раз. Два. Три. – Она на секунду задумалась, а потом спросила: – Или все-таки четыре?

– Три или четыре – роли не играет, – процедил он сквозь сжатые зубы.

Элизабет распустила на нем пояс и распахнула длинную рубашку.

– Ты был прав, конечно, – объявила Элизабет.

– Наконец-то признала, что я в чем-то прав, – пробормотал Джек.