— Привет. — Стряхивая с лица воду, произносит Макс. Промокший, бледный, с внезапно обострившимися чертами, он больше походит на заплутавшее привидение, нежели на дерзкого красавца. — Ты уже все знаешь?

— Жаль, что не от тебя.

— Я не знал, что это ты, клянусь! Прости меня, Ди.

— Не могу… Простить такое… Я же верила тебе, Макс. Ты мог сказать все сразу, но тебе нравилось наблюдать за моей глупой надеждой. Черт, я же возобновила следствие из-за твоих писем. — С досадой утираю мокрое от дождя лицо. Мы так и стоим под открытым небом, не удосужившись зайти под козырек. — Не хочу видеть тебя, слышишь? Проклинаю день, когда я приехала в этот чертов банк!

— Прости меня, пожалуйста. Я не мог подобрать слов, Ди. Не знал, как объяснить тебе, что Лерочка не Арина. Твои глаза светились надеждой, когда ты говорила о дочери, Динь.

— А ты меня ее лишил. Я чувствую себя… такой дурой. Ненавижу тебя, слышишь? Никогда больше не подходи ко мне.

— Значит, все? И ты не дашь ни единого шанса все исправить?

— Разве ты можешь воскресить мою дочь? Я больше не верю тебе, Макс. И вторых шансов я не даю. Никому.

Я разворачиваюсь и спешно покидаю больничный двор, оставляя Макса наедине с застывшими на его приоткрытых губах словами. Не огибая холодных луж, я бреду к машине, воскрешая в памяти растерянное лицо некогда любимого парня…

Глава 20

Максим 

Ее подбородок дрожит, длинные ресницы трепещут, а из взгляда медленно утекает жизнь… Да, именно так, я не ошибся в сравнении, ведь человек, утративший надежду — мертвец. Я задыхаюсь от ненависти к самому себе и миллиона вопросов, лезущих в голову, как тараканы. Почему из множества людей, живущих на планете, ей написал именно я?! Почему судьба избрала меня орудием, заживо убивающим Ди? Невыносимо смотреть на нее — растерянную, прозрачную, словно обезличенную. Мне одновременно хочется отвернуться, спрятаться от ее боли и не отрывать взгляд, впитывая ее присутствие.

— Разве ты можешь воскресить мою дочь? Я больше не верю тебе, Макс. И вторых шансов не даю. Никому.

Я не могу воскресить Арину, Диана права. Но я бы мог разделить с ней тяготы… Радости и печали, проблемы и болезни. Да что там, саму жизнь! Потому что я люблю ее и не позволю уйти. Какой же я лжец! И олух, наивно считавший, что за любовь не стоит бороться. Сейчас во мне столько чувств, что, кажется, если я не остановлю ее, сердце взорвется к чертовой матери!

— Постой, — кричу я, но из горла вылетают бессвязные хрипы. — Ди…

В глазах резко темнеет, а боль, поселившаяся в моей голове несколько месяцев назад, выходит наружу. Я бессильно опадаю на грязную влажную землю, мыча и извиваясь, как червяк. А потом отключаюсь, поддавшись манящему черному мареву, вмиг окутавшему меня.

В полузабытье я слышу чужие голоса, чувствую крепкие руки, куда-то меня тянущие, вижу мужское лицо в медицинской маске. Меня тормошат, зовут по имени, возвращая из чёрного тоннеля бессознательности, по которому я стремительно несусь.

— Максим Сергеевич, вы меня слышите?

— Да. — Из горла вылетают булькающие, нечленораздельные звуки.

— Раиса, свяжись с реанимацией! У пациента локальный судорожный синдром, нарушение речи и зрения.

Врач светит фонариком в мои затянутые мраком глаза, стучит молоточком, проверяя рефлексы, а потом добавляет с тяжким вздохом:

— Горизонтальный нистагм. (Повторяющееся непроизвольное движение глаз из одной стороны в другую. Примечание автора).

— Что… со мной? — выдавливаю по слогам.

— Не говорите ничего. Дышите глубоко, Максим Сергеевич. Вам повезло оказаться на территории больницы. Сейчас мы вам поможем.

Закрываю глаза, позволяя Раисе сделать мне укол, слыша фразы, обрывки фраз, шорохи… А потом наступает темнота.

Пробуждаюсь от запаха лекарств и антисептиков. Преодолевая распирающую изнутри боль, оглядываюсь. Я в палате, лежу на кровати с привязанными руками. Из локтевых сгибов обеих рук торчат капельницы, к груди прилеплены какие-то датчики, на лице кислородная маска. Шевелюсь и раскрываю губы, чтобы позвать кого-то из персонала, но изо рта вылетают жалкие хрипы. Черт, что же со мной такое? Теперь я и говорить нормально не смогу? В голове яркой вспышкой рождается неожиданная мысль: как же вовремя судьба забрала у меня Диану… И кто будет присматривать за Челси? И как сказать родным о болезни? Известие совершенно точно убьет маму…

— Проснулись? — бодрый голос высокого, как гора, реаниматолога разрывает тоскливую тишину. — Как вы себя чувствуете?

— Не знаю… Что со мной, доктор? И куда делся другой мужчина и Раиса?

— Память не пострадала, уже хорошо. — Произносит врач, наблюдая за движением моих глаз. — Семен Васильевич и Раиса Михайловна работают в приемном отделении. Вы помните, как упали возле входа в больницу? Хорошо, что сердобольные прохожие позвали на помощь! Сейчас люди… сами знаете какие. Могли не подойти, и лежали бы вы…

— Какой у меня диагноз? Что-то с головой, так? Признаю, последние два месяца я ни дня не обходился без таблеток. И почему мои руки привязаны? — с силой дергаюсь, но получается жалко.

— Максим Сергеевич, симптомы указывают на опухоль головного мозга. — Выносит приговор врач, листая тощую медицинскую карту. — Руки привязали, чтобы вы не навредили себе.

— Сколько мне осталось?

— Давайте без драмы, хорошо? Сейчас поедем на компьютерную томографию, и все проясним, идет? Дай бог, чтобы я ошибался. Я хочу ошибиться, слышите?

Врач не ошибся. Я чувствую это по тому, как не могу встать и плохо вижу. Меня везут на каталке по длинным, пахнущим хлоркой, коридорам в отделение функциональной диагностики, погружают в аппарат. Подо мной двигается стол, датчики, потолок… Яркие цвета сливаются в грязно-бурую картинку, застилающую глаза. А потом меня увозят в палату, на каталке, как инвалида. Оставляют наедине с нервным, мучительным ожиданием диагноза, разделившего жизнь надвое…

— Диагноз подтвердился, Максим Сергеевич. — Влетает в палату человек-гора.

Из груди вырывается вздох облегчения: лучше узнать правду, какой бы тягостной она ни была, чем пребывать в неизвестности.

— Опухоль очень большая, — Антон Александрович, так зовут моего лечащего доктора, тычет кончиком ручки в большое белое пятно на снимке моего черепа. — Но есть и хорошая новость: скорее всего, она доброкачественная и растет из мозговых оболочек. Метастазов и прочих патологических образований в вашем организме не обнаружено. Мне нужно ваше согласие на проведение некоторых исследований: анализа спинномозговой жидкости и пункции самой опухоли. И…сообщите родственникам о болезни. Вы здесь надолго, Максим Сергеевич.

— Выходит, ее можно удалить? — приободрившись, спрашиваю я. От сравнительно хорошей новости даже голос прорезался.

— Опухоль очень большая. Более пяти сантиметров в диаметре. В нашей области вряд ли кто-то вам поможет. К тому же расположение опухоли неудачное — вблизи зрительной зоны мозга. Мне очень жаль… Нейрохирургические операции такого высокого уровня в нашей области не делают, это огромный риск.

— Как же мне быть?

— Давайте закончим обследование и решим. Через несколько дней я переведу вас в нейрохирургический центр, мы соберем консилиум. За границей такие операции спасли тысячи пациентов. — Как-то обреченно бормочет врач, захлопывая папку. — Сообщите близким и… ищите деньги, Максим Сергеевич.

Диана

Мне хочется поскорее согреться. Сбросить мокрую одежду и погрузиться в горячую ванну. Спрятаться в спасительную скорлупу дома и выплакаться всласть. Барби ждет в прихожей, тоскливо пригревшись возле моих домашних тапочек. Подхватываю ее на руки и прижимаюсь мокрым лицом к мягкой шёрстке. Как же мне плохо, господи… Бессильно опускаюсь на пуфик и вою. Издаю противные звуки, некрасиво скривив рот. Совсем не как инстаграмная телочка или известная «светская львица», какой меня считают. Реву, как простая несчастная баба. Снимаю насквозь промокшие кроссовки и шлепаю в ванную, оставляя на паркете следы. Я не смогла поехать к Сэм. Поняла, что не хочу делить свои переживания ни с кем. Все, связанное с Максом, я желаю оставить себе. Даже боль, кромсающую сердце на мелкие кусочки… Странно, правда?

Тишину жилища нарушают мои всхлипывания и плеск воды в ванне. А еще нервная вибрация внезапно ожившего телефона. Неужели, мама соизволила ответить? Или это папа звонит, чтобы снова обвинить меня во всех тяжких? Вытираю руки и хватаю телефон.

— Да, Яков Андреевич. — Вздыхаю облегченно.

— Диана, Влад возвращается с места происшествия. Ты можешь приехать? У меня есть некоторые вопросы, касающиеся твоей мамы.

— Буду через полчаса. — Выпаливаю, торопливо выключая кран.

Наскоро сушу волосы феном и, облачившись в джинсы и шерстяную водолазку, прыгаю в машину.

Бессмертный курит прямо в каморке. Стряхивает пепел в хрустальную пепельницу, сверля взглядом экран ноутбука. Погруженный в гениальные размышления, на меня он даже не смотрит.

— Я пришла, Яков Андреевич.

— Готова к подвигам, Диана? — сминая окурок, произносит он. Встает с места и идет к окну, распахивает скрипучую форточку, впуская пахнущий влажной пылью воздух.

— Вы же сами знаете, что да… Нагрузите меня заданиями. Чем больше, тем лучше. — Надломлено отвечаю я.

— Эх вы, молодёжь. Виделась с ним?

Я понуро киваю и усаживаюсь напротив Бессмертного. Не собираюсь откровенничать или выслушивать аргументы, оправдывающие Макса. Угадав мое настроение, Яков разворачивает экран ноутбука и переходит сразу к делу:

— Экспертиза доказала, что следы подошвы, найденные возле сгоревшей нотариальной конторы, совпадают со следами, обнаруженными на участке Виолы Шестак. На вашу маму покушался поджигатель.

— А где Влад? Он допрашивал маму? Мне она так и не перезвонила.

— Виола Вадимовна продолжает строить из себя оскорбленную невинность. Однако, Влад накопал на нее кое-что интересное. Он приедет с минуты на минуту.

По телу пробегает толпа проснувшихся мурашек. Я боюсь услышать из уст Бессмертного «Держитесь, Диана!» или нечто подобное.

— Помните Ванкувера — криминального авторитета Ивана Куварзина? Неумелую надпись, оставленную на дереве похитителем? — спрашивает Яков, перебирая лежащие на столе бумаги. — Вот, взгляните! — он протягивает мне распечатку телефонных номеров. Один из них, выделенный розовым маркером — номер моей мамы.

— Она звонила ему, так? Семь лет назад, когда пропал моя девочка.

— Задолго до этого. Я запросил у сотового оператора данные десятилетней давности.

— И как же мама объяснила это… — слова превращаются в лезвия, ранящие горло. Шарю глазами по столу в поисках чистого стакана или бутылки воды. В который раз угадав мои чувства, Яков достает из тумбочки бутылку и протягивает мне.

Делаю жадный глоток, смывая горечь шокирующей новости. И ярости, клокочущей внутри, как вулкан.

— Никак. Но я заставлю их говорить. Я долготерпеливый человек, Диана, но если мое терпение лопается, иду напролом, — сжимая пухлые пальцы в кулаки, произносит Яков. — Влад поехал к Ванкуверу в тюрьму… Посмотрим, чьи показания окажутся правдивыми. Слова вашей мамы против слов криминального авторитета.

— Вы думаете, маму пытались убрать люди Ванкувера? Они боятся, что она проболтается в чем-то? Яков Андреевич, может, стоит установить наблюдение за мамой? Что, если убийца попытается снова? — не в силах справиться с обуревающими чувствами, поднимаюсь с места и натыкаюсь взглядом на…родителей, испуганно застывших в дверях. Мастерство манипуляции Бессмертного в чистом виде, иначе эту картину не назовешь!

— Мама! С тобой все в порядке? — бросаюсь к Виоле, обнимая ее застывшую, словно одеревеневшую фигуру. Она снисходительно хлопает меня по плечу и отстраняется, как от назойливой, крутящейся под ногами собачонки.

— Все было бы в порядке, Диана. — Цедит отец, брезгливо оглядывая комнатку Якова.

— Присаживайтесь, Руслан Александрович, Виола Вадимовна, — Бессмертный шумно отодвигает стул, приподнимается и взмахом руки указывает родителям на стоящий вдоль стены вельветовый черный диванчик.

— Извините, а разве делиться материалами дела с посторонними законно? — устраиваясь на месте, небрежно бросает маман. Снимает промокший цветастый тюрбан, являя взору поредевшую взлохмаченную голову. — Или моя дочь платит вам за предоставление сведений? Вы вообще слышали о тайне следствия? Родители ведут себя так, будто мы незнакомые, «посторонние» друг другу люди.

— Я официально оформил Диану Руслановну, как моего внештатного помощника. — Терпеливо объясняет Яков. — Она подписала соглашение о неразглашении сведений, относящихся к делу. Но, понимая вашу неловкость, я попрошу Диану покинуть кабинет на время допроса. Дианочка, у нас кончился кофе и вода, и… я бы не отказался от горячих пирожков из кулинарии на углу.