— Постой, Шестак. Тебе не мешает позагорать. — Ухмыляется она, растягивая губы в хитрую улыбку и поглаживая свои шоколадные предплечья. Ей точно загорать не надо!

— Вот сучка, — усмехаюсь и пинаю ее в бок. Вот так мы и миримся. Пожалуй, знойную мулатку я тоже с чистой совестью могу причислить к любящим меня людям.

— Бери ноут и побежали к морю. Я поплаваю, пока ты будешь писать свою бурду.

Сэм высыпает сахар в медный таз со сливами и передаёт его Петру Васильевичу. Не успеваю я огрызнуться на ее язвительное замечание в отношении моего романа, Саманта убегает в комнату за пляжными полотенцами. Вы наверное подумали, что мне, измученной безответной любовью, впору писать любовный роман? Ха! Как бы не так. Я пишу остросюжетный триллер-боевик с закрученным детективным сюжетом. Главный герой моего романа — одинокий следователь Буковски. Правда, о своём увлечении писательством я не распространяюсь. Знает только Сэм.

День близится к полудню. Солнце щедро рассыпает золотую крупу по морской поверхности. В глазах рябит от ослепительного свечения похожих на самоцветы солнечных искр. Я надеваю «авиаторы», водружаю на плечи рюкзак с ноутбуком и бутылкой лимонада, и торопливо шагаю к небольшой крытой беседке на берегу.

Сэм плетётся следом, разговаривая по телефону с клиенткой ее клуба. Саманта Невская — не только острая на язык шикарная мулатка, она владелица клуба йоги и почетный тренер.

Слушать про дзен и самадхи (Прим. автора: самадхи — состояние просветления, дзен — погружение, глубокое созерцание) мне неинтересно, поэтому я ускоряю шаг и оказываюсь в беседке первой. Ставлю ноутбук на табурет, раздеваюсь, щедро обмазываю тело кремом от загара. Пока Сэм болтает по телефону, водя носком сандалии по гальке, я проверяю почту.

Счастливые клиентки клиники Шестак шлют мне фото своих носов и подбородков, виртуозно исправленных с помощью моего вмешательства. Разрез глаз, губы, лопоухость, второй подбородок...

Среди десятков благодарственных писем я обнаруживаю послание от незнакомого адресата. И, открыв его, теряю дар речи... Выпучив глаза, перечитываю снова и снова, боясь поверить.

— Ди, ты выглядишь, как пьяная обезьяна. Это ты так от порнушки своих клиентов ошалела? Эй, Диана? — Саманта мрачнеет, мгновенно угадав мое состояние. — Что случилось? Кто-то умер? Не молчи!

— Ваша дочь воспитывается в любящей семье. Пожалуйста, не ищите ее. Если вам небезразлична судьба девочки, прекратите вмешиваться в ее жизнь. Закон на нашей стороне, — дрогнувшим от переполняющих меня эмоций голосом, читаю я. — Вот такие дела, Сэм. Арина жива, слышишь? Мне никто не верил, а моя девочка жива!

Глаза Саманты наполняются слезами. Она обнимает меня и гладит по голове. Радуется со мной, задвинув подальше шуточки и скептицизм.

— Кто это пишет, Ди? Расскажи мне, ты что-то накопала? — сбивчиво шепчет Сэм.

Барашки волн бьются о скалы и шипят, словно от боли. Белой воздушной пеной покрывают мелкую прибрежную гальку и осыпают щедрой порцией соленых брызг старую лодку Петра Васильевича.

Ты не зря приснилась мне, Ариша... Черт, мне хочется плясать от нетерпения, малышка! Кончики пальцев приятно зудят от предвкушения объятий. Плевать, что ты растёшь в «любящей семье» и «закон на нашей стороне». Я хочу, чтобы ты знала, кто твоя мама. Мысли путаются, слова сплетаются в какую-то нечленораздельную кашу. Сэм ждёт ответа, а я мычу бессвязно и рыдаю, рыдаю...

— Белоснежка моя. Принцесса Ди. Ты у меня самая лучшая, самая сильная... Не плачь...

— Я писала во все близлежащие детские дома, Саманта. Думаю, директор учреждения проговорилась усыновителям и зачем-то дала мой электронный адрес. — Отвечаю, прочистив горло. Я нервно потираю плечи, ёжась, словно от холода.

Шезлонг скрипит под тяжестью тела Сэм. Она поднимается, сбрасывает сарафан и тянет меня за руку к морю.

— Пойдём купаться, Шестак. Ежу понятно, что ты не просидишь в Крыму и дня. Сейчас же начнёшь шариться по приложениям и искать билеты. Я права?

— Да. Да. Да!

Я счастлива, Господи! Взявшись за руки, мы бежим, утопая голыми стопами в раскалённой солнцем гальке. Я бросаюсь в морские объятия и слушаю тихий шелест волн — голос невидимых призраков, подбадривающих меня...

*** 

Саманта слишком хорошо меня знает, чтобы ошибиться. Едва мои ступни касаются прохладной мраморной плитки прихожей, я забываю обо всем... Такая, как есть: соленая после моря, разгоряченная, в мокром купальнике я сажусь во главе кухонного стола и распахиваю ноутбук. Мы улетаем сегодня же, и это не обсуждается.

— Ди, ты хотя бы душ прими, солнце. — Бросает Сэм, устало поднимаясь по лестнице на второй этаж. — Ты же не выгоняешь меня? А, Диана? — кричит уже из комнаты.

— Ну... Мне бы хотелось, чтобы ты поддержала меня, Сэм. Сюда вернуться ты можешь в любое время. — Кричу в пустоту, не отрываясь от экрана. — Я нашла билеты на ночной рейс! Ты меня слышишь, Сэм?

На секунду мне кажется, что мы с Самантой походим на истеричных сестричек из «Золушки» — Дризеллу и Анастасию. Те тоже постоянно ругались и перекрикивали друг друга.

— Ну что вы раскричались, как чайки? — разводит руками Евдокия Андреевна. Женщина прихрамывает, устало поправляя неизменный белоснежный фартук. По секрету, их у неё десяток. И меняет она их каждый час.

— Я нашла усыновителей Арины. — Выпаливаю, не удосужившись подготовить почву.

— Ох... — новость лишает бабу Дуню сил. Она беспомощно оседает на кресле, морщится и прижимает руки к груди. — Дианочка, как же так?

Только сердечного приступа сейчас не хватало! Вот я лапша! Бессердечная, эгоистичная дура.

— Сейчас, сейчас, баба Дунечка, сейчас, родная. — Бегло отсчитываю двадцать капель корвалола и укладываю женщину на диван. — Что же вы так меня пугаете? Вот как я теперь уеду?

— Все нормально, детка. Это все Петя со своими сливами. Глянь, сколько мы наварили варенья. — Евдокия Андреевна взмахивает слабой кистью в сторону тазов и вёдер, остывающих на столешнице. — С собой-то возьмёте? Виола любит сливовое. — Баба Дуня некстати вспоминает мою мать.

Я сжимаю сухие, морщинистые кисти женщины и согласно киваю. Пускай думает, что мы общаемся с Виолой, как мать и дочь, делимся женскими секретами, поддерживаем друг друга... Вы верно догадались — я и здесь потерпела фиаско. Зря Сэм называет меня принцессой Ди — я самая настоящая Мисс Неудача.

— Диана! Диана! — Саманта громко топает по ступенькам, спускаясь с лестницы. Ее милое личико искажает недовольная гримаса. — Тебе отец не может дозвониться, Ди. — Добавляет уже тише, протягивая свой айфон.

Сердце пропускает пару глухих ударов. Больно толкается о рёбра, как пойманная в силки маленькая птичка. Я боюсь отца. Опасаюсь рассказать ему о письме незнакомца и своём желании возобновить поиски. Тогда для чего он звонит именно сейчас? Мониторит мою почту, следит за мной?

— Да, пап... — выдавливаю хрипло, встречаясь с жалостливым взглядом Сэм. Сама знаю — выгляжу беспомощной, нашалившей маленькой девочкой.

— Диана, кончай валять дурака и возвращайся в город! Ты нужна мне здесь! — рычит в динамик отец.

— Что-то случилось?

Баба Дуня решительно поднимается с места и одёргивает фартук. Неуклюже шаркает к кастрюлям с вареньем, достаёт из шкафчиков банки... Суетится, желая успеть приготовить лакомство до нашего отъезда.

— В город приехал Тимур Багров, — в голосе отца сквозит неприкрытая тревога. — Я рассчитываю на долгосрочное сотрудничество, Ди. Если ты будешь умной девочкой, обзаведешься перспективным мужем. Ты слышишь меня?

Запускаю пятерню в спутанные от морской воды волосы и выхожу на террасу. Я не хочу демонстрировать злость и негодование, вмиг обуявшие меня, но выходит плохо — от моего напора дверь громко клацает.

— Слышу, папа. — Сухо отвечаю. Я не хочу ругаться по телефону, оперировать доводами или приводить доказательства его неправоты — отец не услышит меня.

— Твой рыжий красавчик скоро станет отцом, поняла? Так что забудь о нем. Выброси всяких сосунков из головы, Ди. Подбери сопли и приезжай домой.

— Хорошо, папуль. Ты купишь билеты? Саманта полетит со мной.

— Куплю, детка. Готовьтесь лететь ночным рейсом. И... приведи себя в порядок, Диана. Завтра ты должна блистать.

Я сбрасываю звонок и бессильно оседаю на плетёный стул: Господи, как же больно... Слова отца ранят, как острые, пропитанные ядом, стрелы..

Глава 3

Диана

Стюардесса предлагает пассажирам напитки, прохаживаясь между рядами. Улыбка не сходит с лица девушки, и я почему-то думаю, что к концу рабочего дня ее скуловые мышцы болят от напряжения. Черт, зачем я вообще думаю о всякой ерунде, когда на пороге моей жизни маячат изменения?

— Поверить не могу, сам Тимур Багров... Ммм... — Саманта закатывает глаза и растягивает губы в блаженную улыбку, словно речь идёт о посланнике небес, а не богатом и влиятельном партнере отца. Привлекательном, холостом, высоком, умном... партнере. Может, Сэм права, и мне, действительно, стоит переключить внимание на мужчин постарше? Хм...

— Саманта, он всего на пять лет моложе отца. Ему же сорок пять! — шиплю я, отдёрнув ладонь из рук подруги. Сэм любуется моим свежим, ярко-красным маникюром.

— Какая же ты дура, Шестак. Что такое для мужчины сорок пять? Это же, как баба ягодка опять... Тьфу! Не то сравнение, совсем не то. — Конфузится Сэм и потирает лоб.

Я довольно ухмыляюсь, едва сдерживая подступивший приступ хохота. Как бы теперь при встрече с Тимуром не вспоминать глупое сравнение подруги! Сэм хмурится и отворачивается в сторону иллюминатора, любуясь плывущими в небе взбитыми сливками облаков. Потирает небольшой шрамик на лбу, оставшийся от той ужасной аварии... Какая же она у меня красавица, моя Сэм. И я почти не помню ее изуродованного лица, над которым мне пришлось колдовать несколько часов. Я перекроила ее, сделала неузнаваемой, исправила поломанный в нескольких местах нос, раскрошенные скулы, зубы... Саманта каталась на роликах в парке, когда в неё на полной скорости въехал электросамокат. От удара лицо Сэм превратилось в кровавое месиво. Скорая привезла ее в отделение челюстно-лицевой хирургии областной больницы, где дежурила молодая и жизнелюбивая доктор Диана Шестак... Как же давно это было. Три года прошло... И как сильно изменилась я.

— Любуешься своей работой, Ди? — Саманта корчит рожицу и вытягивает губы в трубочку.

— Да, Невская. Ты у меня красавица. Не хочешь обольстить доктора Багрова? Вместо меня?

— А можно? Черт, Шестак, он реально крутой чел и как мужчина вполне себе... — Сэм краснеет так, что румянец проглядывает через смуглую кожу. — Только твой папа убьёт меня. Сама знаешь, как Руслан Александрович относится к тем, кто нарушает его планы.

Знаю. И заранее смиряюсь с неизбежностью. И дело не в опасении сделать папе больно, огорчить. Это не благородный, возвышенный страх за чувства близкого, а противная, расползающаяся внутри, как гадкая слизь, трусость. Малодушие, слабость... Вот что я чувствую. Злюсь на себя за бессилие перед авторитетом отца. Папа в прямом смысле слова вбил его в меня.

Я до сих пор содрогаюсь при воспоминании о том, как отец учил меня плавать или кататься на велосипеде. За каждую неудачу или оплошность я получала шлепки и пинки. Тычки, унижения...

— Крути педали, говорят тебе!

— Папа, я боюсь. — Рыдаю, сжимая влажными ладонями руль велосипеда.

— Едь, давай, балда! Намотай сопли на кулак и едь! Учись за себя постоять! — рычит отец, сопровождая слова внушительным подзатыльником.

— Диана, ты молчишь? — Саманта возвращает меня в реальность из бурлящего котла мерзких воспоминаний.

— Тебе не стоит там появляться, Сэм. Ты права насчёт папы. — Киваю в ответ.

Квартира встречает меня унылым безмолвием и затхлым запахом пластиковых чехлов. Вы правильно подумали — я и здесь облажалась. Хозяйка из меня никудышная. В новую квартиру возле Смоленского собора я въехала в марте. Папа ядовито фыркал, пугая меня пожизненным кредитным рабством, мама упрекала в неспособности найти «обеспеченного и перспективного мужа», а я... Не побоялась взять ипотеку, используя собственные накопления в качестве первоначального взноса. Отчего-то я решила, что финансовая независимость — первый шаг в освобождении от самодурства отца.

Квартира определенно мне нравится: стильный лофт с минимумом мебели и черно-белой кухней, бирюзовыми стенами и пушистым белым ковром посередине гостиной.

Отбрасываю носком туфельки запылённый пластиковый чехол от нового дивана и торопливо распахиваю окна, впуская свежий, августовский воздух. Рассматриваю придирчивым взглядом маникюр и грустно вздыхаю: вымыть полы и окна от строительной пыли я не успею. Отец назначил встречу с Багровым в ресторане через два часа. Не понимаю, зачем ему понадобилось умасливать Тимура? По-моему, тот всегда был открыт для сотрудничества.