Я сплю всего пару часов, а утром звоню Тимуру. Багров отвечает на звонок сразу.

— Принцесса моя, ты звонишь порадовать меня ответом?

— Да, Тимур. Куда подъехать?

— В клинику, куда же еще? Ты разве забыла, что я полноправный владелец доли? — игриво протягивает он.

Такое забудешь. Мямлю в ответ что-то невразумительное и тороплюсь в душ. Я должна быть неотразимой сегодня и плевать на мечты. Вы знали, что несбыточные мечты превращаются в тоску и ночные кошмары? Втираю в кожу увлажняющий крем, наношу легкий макияж, надеваю самое лучшее белье, чулки... Можно, конечно, прикрыться одним лишь плащиком, но у меня кроме Багрова полно других дел, поэтому облачаюсь в элегантный темно-синий костюм из пиджака и юбки.

На двери кабинета Багрова красуется новенькая табличка. Стучусь и, не дожидаясь ответа, распахиваю ее. Тимур порывисто встает из-за стола и приближается ко мне.

— С чем пришла, Диша?

— Мне нужны твои связи и деньги, Тимур. — Скороговоркой произношу я. Пытаюсь казаться непринужденной, но получается неважно — в горле вырастает противный колючий ком. Хочется закашляться.

— Опять? Ты зачастила с просьбами, принцесса Ди. Что взамен? — Багров не скрывает раздражения.

А взамен осколки разбитых мечтаний… Пуговицы пиджака с трудом поддаются давлению моих одеревеневших пальцев. Наблюдаю за тем, как стремительно меняется выражение лица Багрова при виде моих прелестей, прикрытых тонким красным кружевом.

Тимур сдирает чашки бюстгальтера и обнажает мои груди. Чувствую его дыхание, ожигающее висок — частое, возбужденное, как у волка, загнавшего добычу. А я не дышу — пью унижение большими глотками, сжимаю зубы до хруста, пока он лапает меня, мнет груди, выкручивает соски и дышит, дышит…

Втягиваю воздух через напряженные ноздри и жалко всхлипываю. Какое же я ничтожество… Я даже поиметь мужика не могу по-человечески! Тимур отшатывается от меня, как от чумной… Отступает, уколовшись моим взглядом, как лезвием.

— Это слишком мелко, Ди… Слишком мелко. Что тебе нужно? — Тимур остервенело застёгивает пуговицы моего пиджака и отступает к окну, наблюдая за качающимися на ветру голыми ветвями клена.

— Посмотри документы, Тимур. Здесь заключения и выписки… одного больного. — Осторожно произношу я, вперившись взглядом в напряженную спину Багрова.

— И он очень тебе дорог, я прав? Так дорог, что ты… — Тимур разворачивается и, небрежно погрузив руки в карманы брюк, опирается о подоконник.

— Да. Очень дорог. — Шепчу, сглатывая ком горечи.

Вслушиваюсь в звук страниц, сгорбившись на краешке стула и потирая озябшие пальцы. Как преступник на эшафоте ожидаю приговор Багрова: помилован или виновен…

— Опухоль сложная, но операбельная. — Отложив бумаги, произносит он. Деловито складывает пальцы в замок. — Помнишь доктора Иосифа Циммермана? Он эмигрировал в Израиль пять лет назад. Сейчас возглавляет нейрохирургическое отделение в многопрофильном центре Тель-Авива.

— Помню. Я встречалась с ним однажды на конференции. Неужели, ты знаешь его? Это же звезда!

— Знаю, — кисло отвечает Тимур. — И оплачу операцию этому… Невзорову Максиму Сергеевичу.

— Спасибо тебе… огромное. — Предавшим голосом проговариваю я. — Я правильно понимаю, теперь я должна…

— … выйти за меня замуж. Юрист составит брачный договор к вечеру.

— Я могу увидеть его?

— Максима Сергеевича? Или договор?

— Пожалуйста, Тимур. — Смаргиваю с ресниц слезы, впиваясь ногтями в ладони. Не хватает еще разрыдаться перед ним! Много чести!

— Не торопись, принцесса Ди. Я дождусь счет от Циммермана, а вечером мы вместе поедем, навестим твоего Невзорова перед отъездом.

— Какие последствия операции, Тимур?

— Любишь его, да? Беспокоишься? Никаких. Невзоров получит несколько процедур облучения радиохирургическим аппаратом Кибер-нож. Точного количества не знаю, Циммерман разберется на месте. От их числа зависит, насколько опустеет мой карман.

— Слава Богу! Главное, чтобы он жил…

— Не надо, Ди. — Облизнув губы, произносит Тимур. — Не заставляй меня чувствовать себя чудовищем.

Глава 25

Диана

Величайшие мыслители древности Платон и Аристотель считали жадность худшим пороком. Позволю не согласиться с ними — мое маниакальное стремление завладеть деньгами Багрова имеет исключительно благородное происхождение. Я расхаживаю по его кабинету, как сытая тигрица — бесшумно, деловито, даже элегантно, скрывая внутренний пожар маской безразличия. Сверлю взглядом затянутую в модный твидовый пиджак спину Тимура (когда бы я еще заметила, во что он одет?), считая секунды до окончания этого кошмара. Наконец, юрист, похожий на нахохлившегося воробья, виртуозно нажимает кнопку мыши, приказывая принтеру явить миру свои черные мысли на бумаге. Ну ладно, не черные мысли, а, всего лишь, брачный договор.

— Все готово, моя будущая королева! Читать будешь? — мурлычет Тимур.

— Н-нет…

— Как? — вздрагивает «воробей».

— Тимур, надеюсь, в договоре не написано, что я должна рожать детей каждый год или отдавать тебе все свои деньги? — вскидываю бровь и складываю руки на груди.

— Конечно, нет, Ди. Этот стандартный договор.

— Укажите, что я не претендую на его имущество, деньги, машины, предприятия… Мне ничего не нужно. — Перевожу взгляд на юриста, небрежно загибая пальчики. — Покажи мне счет на оплату лечения, Тимур.

— Поехали в больницу, Ди. Вручишь сама этому… Невзорову полный пакет документов. — С нотой обиды в голосе протягивает Тимур. Он думает, я стану пресмыкаться перед ним? Лизать его ботинки, целовать следы или боготворить его? Да я… Да мне… Черт! Я отдала свободу. С жадным любопытством и детской непосредственностью я заглядываю в головы других людей, изучаю их поведение, роюсь в мотивах их поступков, как в мусорных баках. Но себя я не знаю. Смотрюсь в зеркало, с содроганием ожидая, что эта особа выкинет на этот раз? Никогда не думала, что смогу отказаться от любви. Еще год назад я бы остервенело добивалась мужского внимания, строила козни и играла людскими судьбами, как жонглер шариками. А сейчас… я готова стать чертовым шариком и отдаться в руки всемогущему жонглеру. Лишь бы он жил — человек, дороже которого нет никого в жизни. Тряпка, скажете вы?

— Я надеюсь, ты не забудешь сообщить Невзорову о свадьбе? — мои размышления прерывает вопрос Тимура. За окном проносятся суетливые картинки вечернего города. Нехотя отвлекаюсь от «завораживающего» пейзажа и перевожу глаза на Тимура — в его возбужденно-блестящем взгляде плещется страх. Его чистый, неразбавленный концентрат. Он правда боится, что я откажусь? Кину его?

— Тимур, я человек слова. Если подписала эти чертовы документы, значит, не подведу.

— Мы пойдем вместе, Ди. Мало ли что ты выкинешь.

— Пожалуйста, дай мне попрощаться с ним. Я стану твоей женой… Пожалуйста, Тимур.

Жалко, как же жалко звучит мой голос! Мышиный писк, и тот звучит увереннее.

— Хорошо. — Кивает Багров, тягостно вздыхая. — Даю тебе десять минут.

Тимур звонит нужному человеку, и меня беспрепятственно пропускают в отделение. Проворная медсестричка услужливо протягивает мне халат и провожает в палату. Макс спит. Затаив дыхание, сажусь на краешек скрипучей койки и смотрю на него: полные губы, круги под глазами, заострившиеся черты… Опускаю голову на грудь с выпуклыми мышцами, слушая биение молодого сердца. Оно не должно останавливаться — только не сейчас. От моих сдавленных всхлипываний Максим просыпается. Вздрагивает и, устало разлепив глаза, глубоко вздыхает.

— Ты пришла, Ди. — Шепчет Макс, поглаживая мои дрожащие плечи горячими ладонями. — Прости меня. Прости за… вранье.

— А я не поверила, Макс. Ни одному слову. — Улыбаюсь через силу, утирая ладонью слезы. Непослушные, они все катятся и катятся по лицу…

— Надо же. Почему?

— Макс… Помнишь, ты спросил меня, о чем я мечтаю? Мы тогда гуляли по Смоленскому парку, ты рассказывал о звездах. — Всхлипываю, уткнувшись в его грудь. — Я ведь мечтала об одном — чтобы в моем сердце выросла хоть какая-нибудь колючка или… что там растет в пустыне? А у меня в сердце расцвела роза. Целый розовый сад. И это все ты… Из-за тебя. Ты просто не мог.

— Не плачь, фея Динь-Динь. — Облизав пересохшие губы, произносит Макс. — Все будет хорошо.

— Обязательно будет. Отец помог получить квоту на операцию в Израиле. Я привезла документы. Тебя вылечат, слышишь?

Макс меняется в лице, очевидно, почувствовав сквозящую в моих словах ложь.

— Не нужно было, Диана.

— Нужно. Потому что… я люблю тебя. Люблю, Макс. Можешь прогонять меня или презирать, но ты — самое дорогое, что у меня есть.

— Я тоже тебя…

— Нет! — вскрикиваю, как безумная. — Молчи. Ты скажешь мне об этом, когда вернешься из клиники — целый и невредимый.

Я нарушаю данное себе обещание — прижимаюсь к горячей мужской груди и целую Макса в губы — теплые, нежные, податливые. Падаю в пропасть безумия и слабости, не в силах отказать себе в последнем поцелуе. Глажу его щетинистые скулы, зарываюсь пальцами в волнистые волосы, впиваюсь в него, как клещ, каждым прикосновением прощаясь… Стону от бессилия, жадно втягивая ноздрями запах его волос, и плачу, плачу… Макс отстраняется первым. Гладит меня по голове и тягостно дышит. Утирает слезы с моих щек и повторяет:

— Все будет хорошо, Ди. Все будет хорошо…

Смотрю на свое отражение в темном окне — заплаканную, но счастливую девушку. Счастье ведь тоже не всегда бывает сладким… Выстраданным — да, легким — едва ли.

— Диане пора. — Звучит за спиной голос Тимура. Он все-таки пошел за мной! Испугался, что я убегу или проболтаюсь Максу. Глупый… Неужели, он любит меня? Иначе, что в его глазах? Волнение, беспомощность, страх. Почему жизнь такая несправедливая, Господи?

— Конечно. — Отстраняется Макс. Кажется, у него даже руки становятся холоднее, а уж взгляд… Надо быть глупцом, чтобы не понять, что происходит. — Спасибо, Диана.

— С вами все будет хорошо. Желаю здоровья. — Бросает через спину Тимур и уводит меня, крепко сжимая пальчики вспотевшей ладонью. Мы возвращаемся к машине в полном молчании.

Тимур распахивает дверь и усаживает меня, как самый ценный в мире груз. Ей-богу, если бы у него был плед, он и ноги мне закутал!

— Сейчас мы поедем ко мне. — Ультимативно звучит его голос. — А завтра перевезешь в мою квартиру свои вещи. — Цедит сквозь зубы, сведя брови к переносице.

— И собаку. — Хриплю я, отвернувшись к окну. Не хочу, чтобы Багров видел мои слезы.

— Хорошо. Как скажешь, королева Ди.

Тимур настраивает радио. Я закутываюсь в вязаный шарф и немигающим взглядом смотрю на огни вывесок и яркие гирлянды, оплетающие деревья. В повисшей тишине слышится звук включенного указателя поворота: тик-так, тик-так… И дыхание Багрова — частое и, пожалуй, обреченное.

Он сворачивает за угол и останавливается так резко, что я едва удерживаюсь от удара головой о стекло. Цепляюсь за сиденье одеревеневшими пальцами и вопросительно взираю на Багрова.

— Что происходит?

— Уходи, Ди.

— Я не понимаю… Почему?

— Потому что я человек. Уходи и не попадайся мне на глаза.

— А как же операция? Я же должна тебе...

— Операция оплачена, с Максимом все будет хорошо. Разберемся… потом. — Тимур бессильно опускает голову на руль.

— А свадьба? Ты… хочешь сказать, что передумал, я ведь… — лепечу бессвязно.

— Уходи, черт бы тебя побрал! Вон!

Ледяной воздух разрывает легкие, когда я бегу по лужам подальше от Тимура. Ноги мокнут, а носки неприятно липнут к коже. Убегаю, понимая, наконец, какое оно — счастье. Головокружительное.

Знаете, что частенько приводит пациентов в кабинет челюстно-лицевого хирурга? Влюбленность. Или безответная любовь. Я второй час колдую над лицом Марины, искренне веря в способность двухчелюстной моделирующей остеотомии повлиять на сердце некоего Сергея. По мнению девушки, неправильный прикус — корень всех ее бед, и мне, как врачу следует подчиниться желанию пациента.

— Операция закончена, шьем. — Удовлетворенно вздыхаю, любуясь своей работой. Марину перекладывают на носилки и транспортируют в отделение реанимации и интенсивной терапии.

Я возвращаюсь в ординаторскую, мечтая поскорее скинуть медицинскую пижаму, «украшенную» солеными от пота кругами. Здороваюсь с коллегами и торопливо распахиваю шкафчик, в недрах которого покоятся комплекты сменной одежды.

— Диана Руслановна, наконец-то! — вздрагиваю от голоса дежурной медсестры Ниночки за спиной. Разве можно так пугать? Она заламывает руки и чуть не плачет.