Ребекка Брэндвайн - Роза восторга

Дети наверху еще крепче взялись за руки и с тревогой посматривали друг на друга.

– Ох, Гил, этот человек еще ужасней, чем я его представляла, – со вздохом сказала Изабелла, потому что от нее не ускользнуло, как, обычно дружелюбные, на этот раз служанки уклонялись от оценивающих хищных взглядов лорда Оадби. – Да еще эта противная женщина рядом с ним! Гил, как ты думаешь, это его жена.

– Нет, – ответил Гил, который, будучи сообразительным мальчиком, почерпнул много сведений из разговоров среди рыцарей замка. – Она всего лишь его проститутка, Изабелла. Какой позор! Он привел сюда ПРОСТИТУТКУ на место нашей матери!

В глазах детей это было еще большим оскорблением, чем то, что было сказано об их доме: мать все считали самой красивой и грациозной среди знатных дам, и дети ее горячо любили.

– Ах, Гил! – снова жалобно заскулила Изабелла. В ее глазах были стыд и гнев от бессилия перед фактом осквернения памяти матери. – Что нам делать?

– Ничего, Белла, – ответил брат дрожащим от гнева голосом, решительно стиснув зубы. Лицо мальчика вдруг омрачилось от ненависти. – Мы ничего не можем поделать, милая сестренка. Но, обещаю тебе, что когда-нибудь заставлю этого ублюдка заплатить за оскорбление, которое нанес он нам и нашим близким. Клянусь!

– Ты не одинок, брат, потому что всегда и во всем я с тобой. Мы должны исполнить обещание, – решительно произнесла Изабелла, еще крепче сжимая его руку, – только вместе противостоять этому дьяволу, который пришел в нашу жизнь, и никогда не забывать сегодняшний день.

– Решено. Скрепим клятву кровью, Белла, – потребовал мальчик, вытаскивая из-за пояса свой драгоценный столовый нож.

Изабелла достала из-за пояса свой собственный нож и порезала ладонь, прижав ее потом к ладони брата.

– Клянемся! – в один голос сказали дети. – Пусть будет так!

И с этого момента между ними зародились узы, которыми они должны были быть связаны всю оставшуюся жизнь.

Потом, когда Изабеллу и Гильберта позвали в зал, чтобы представить им их опекуна и новую госпожу, непокорность, ранее овладевшая детьми, была тщательно спрятана под маской смирения на их лицах. Когда детей представляли, Изабелла присела в реверансе, а Гил отвесил легкий поклон – вежливо, но без почтения.

– Ну-ка, что такое? – нарочито медленно произнесла графиня, вскинув после такого приветствия одну из своих ужасно разрисованных бровей. – Вы хоть пони маете, кому вас представляют? Ведь это лорд Персиваль Ренфред, граф Оадбийский.

– Да, – мальчик холодно кивнул женщине, – а я – лорд Гильберт Эшли, граф Рашденский.

– Вижу, ты хорошо осведомлен о своем положении в обществе, – злобно вмешался лорд Оадби, которому напомнили, что статус Гила такой же, как и его.

– Мой отец был человеком, знавшим себе цену, милорд, – тихо заметил Гил, – аз – его сын.

– Да, действительно, заметно, – отметил лорд, задумчиво прищурившись при воспоминании об известном и могущественном отце мальчика.

«Мальчишка – истинное отродье своего отца: Рашден – и все, что стоит за этим именем – до мозга костей», – с досадой подумал лорд Оадби. Нахмурившись, он продолжал с неприязнью разглядывать Гила. Граф всем сердцем презирал детей, хотя являлся опекуном многих. Он считал эту роль стоящей, так как она давала ему возможность пожинать весьма богатый урожай всего с нескольких семян. Именно из этих соображений лорд взял опекунство над детьми Эшли. Рашден был богатым имением, и опекун намеревался основательно набить свой кошелек золотом настолько, насколько ему удалось бы украсть без ведома короля. То, что стоящий перед ним мальчишка когда-нибудь узнает о его вероломстве, и будет искать способ восстановления справедливости, не волновало лорда Оадби. Он уже убил одного подопечного, разоблачившего его преступление. Граф без колебаний сделал бы то же самое с Гилом, если бы возникла такая необходимость. Самонадеянный граф выбросил из головы мысли о мальчике и стал изучать Изабеллу.

«Лакомый кусочек, – решил граф, – хотя придется немного подождать, пока плод созреет». При этой мысли он облизнулся. Ничто не могло сравниться с прелестью невинности молоденькой девочки, и лорд Оадби, быстро обнаружив, что это одна из самых приятных сторон опекунства, уже предвкушал наслаждение. Юные подростки, находившиеся под его опекой, вырастали и, став мужчинами, могли отомстить за преступления, если ему не удалось их хитро сокрыть, но молоденькие девушки были перед ним беззащитны. От стыда и страха, обесчещенные графом, девушки не смели заявить о его безнравственном обращении с ними, чтобы скрыть свой позор. Позже лорд Оадби милостиво находил им выгодные партии и даже находил время, чтобы поучить неблагодарных женщин искусству обмана, которое можно было применить в первую брачную ночь для одурачивания ни о чем не подозревающих мужей. Только у одной девушки хватило смелости угрожать ему разоблачением, и лорд потихоньку продал ее в мавританский публичный дом. Он получил кругленькую сумму и сказал королю, что девушка умерла в Испании после изнурительной болезни. Лорд Оадби пожал плечами: «Жаль, что смена климата, как посоветовал врач, не поправила ее здоровье».

Лорд заговорил с Изабеллой.

– А ты, юная леди, так же хорошо осведомлена, как и твой брат? – поинтересовался граф.

– Я – дочь своего отца, милорд, – ответила Изабелла, спопугайничав за Гилом.

Леди Шрутон при этом хихикнула, а лорд Оадби вежливо улыбнулся.

– И, похоже, сестра своего брата, – задумчиво изрек он и махнул платком, как будто хотел отогнать от себя неприятные мысли. – Ну, а теперь убирайтесь оба. Кажется, дорога сюда утомила меня больше, чем я предполагал, – объяснил лорд, лукаво взглянув на графиню, подмигнувшую ему в ответ, – и мне надо немного подкрепиться.

Дети больше ничего не сказали, обрадовавшись тому, что могут избавиться от его неприятного присутствия.

Поначалу жизнь в замке Рашден шла своим чередом, и сэр Линдел вздохнул с облегчением, решив, что он все-таки ошибся насчет лорда Оадби и леди Шрутон. Хотя рыцарь по-прежнему недолюбливал их, бывалый охранник, не имевший доступа к записям о ведении дел в замке, и, в любом случае, не сумевший бы ничего прочесть, не мог увидеть дурных намерений нового опекуна. Действительно, казалось, что граф и графиня старались изо всех сил быть хорошими для всех. У них всегда находилось лестное слово даже для самых низших слуг, ни один из которых понятия не имел, что лорд Оадби и леди Шрутон тем временем собирали по крупицам сведения о Рашдене и слабостях его обитателей. Граф и графиня и раньше играли в эту игру, знали прекрасно все ходы. Тех, кого не удается завоевать лестью, они запугивают, но вначале им необходимо побольше узнать обо всех, чтобы в любой ситуации иметь превосходство. Итак, только спустя некоторое время, когда лорд Оадби и леди Шрутон удостоверились, что домашнее хозяйство ведется под их строгим контролем, начались неспешные, но явные перемены.

Вначале эти перемены были настолько незначительными, что вполне могли пройти незамеченными, если бы не возникшее ранее подозрительное отношение детей к своим опекунам. Неискушенные в интригах Изабелла и Гил жаловались на недобросовестность графа и графини, но, когда эти факты объясняли, как простые оплошности, дети выглядели глупыми и неблагодарными по отношению к заботившимся об их же благе опекунам.

Леди Шрутон просто не знала, что Изабелла мечтала о плитках из корицы. Если бы только графине об этом сказали, их бы сразу заказали, несмотря на стоимость этого лакомства. Ведь на прошлой неделе она купила девочке очень дорогую куклу! (В действительности эту пустяшную куколку графиня выиграла на ярмарке, которую детям не разрешалось посещать. Изабелла зашвырнула эту дрянь под гардероб, в находившуюся под ним выгребную яму).

Лорд Оадби понятия не имел, что засохшее дерево возле конюшни было вымышленным кораблем Гила, иначе бы он ни за что не приказал порубить его на дрова, чтобы обогревать холодными ночами свою спальню. Но кузнец ведь говорил ему, что это любимое место игры лорда Рашдена, но граф сказал, что высохшее дерево оскорбляет взор, и его надо убрать.

Как глупо, что леди Шрутон дала Изабелле тот красно-коричневый отрез ткани. Конечно, этот цвет абсолютно не шел девочке. (Кроме того, отрез был посечен молью.)

Каким же рассеянным был лорд Оадби. Он одолжил у Гила набор серебряно-золотых шахмат и забыл ему вернуть. Мальчик нашел его зарытым под горой одежды в сундуке графа.

Так как со временем такие оплошности опекунов стали все чаще нагло и открыто повторяться, кое-кто в Рашдене начал понимать, как их одурачивают господа, но было уже слишком поздно. Тем, кто осмелился протестовать, сообщили, что им больше не место в замке. Они были уволены, не получив ни пенса. Остальные видели тщетность протеста и, хотя любили Изабеллу и Гильберта, почти ничего не могли сделать, чтобы им помочь.

Дети сами научились помалкивать о том, как они страдали от такого обращения, с горечью подавляя свою гордость и скрывая жгучее желание отомстить за спокойными невыразительными лицами, с которыми появлялись перед своим опекуном и леди Шрутон.

Со временем граф и графиня удобно устроились в Рашдене, все меньше и меньше внимания уделяя детям, которые ими были почти забыты. Обретя уверенность в одурачивании тех, кто задавал наивные вопросы об их поступках, нагло разворовывали имение, жадно набивая свои карманы золотом Рашдена.

И дети, подобно призракам, были рады оставаться в тени, наблюдая и выжидая, помня о том, как они прижали свои окровавленные ладони и решительно сказали друг другу: – «Клянемся!»

Побережье Англии, 1470 год.

Уже смеркалось, когда покинувший сентябрьским днем берега Франции корабль причалил к берегу Англии, доставив пассажиров на родную землю. Покидавшие корабль люди осторожно оглядывались вокруг, так как они были изменниками короля. Эдуарда IV, хотя один из них помогал воздвигнуть его на трон. Лорд, которого называли «делателем королей», Ричард Невилл, граф Уорвик, некоторое время молча обозревал землю, которую любил – и предал. На мгновение у него защемило сердце: он вспомнил, как много лет назад они с двоюродным братом Эдуардом вступили в сражение, чтобы вырвать корону из рук Генриха VI и объявить ее собственностью Неда. Потом в памяти Ричарда возник образ Бесс Вудвилл, вытеснив картину, вызванную из прошлого, и он невольно улыбнулся. Бесс Вудвилл – простая женщина, вдова рыцаря Джона Грея, а Нед тайно женился на ней. Придворные узнав о женитьбе, окрестили ее «Большим каблуком» (Женщина, державшая всех мужчин «под каблуком»).

Но Ричарду Невиллу было не до смеха. Из него сделали дурака, когда помолвка с французской принцессой, которую он устраивал для Неда, была отменена. Боже, какой позор! Этого невозможно было вынести, и Ричард не вынес. Он отвернулся от человека, которого сделал королем, и сбежал во Францию, вынашивая план свержения Неда. Генрих еще был жив, находясь в заточении в Тауэре, а его жена Маргарита Анджуйская стала теперь союзницей Невилла. Ричард сделал одного монарха, он может сделать и другого. Да, он будет снова сражаться с Недом, но на сей раз они будут по разные стороны баррикад.

Изабелла мало что понимала в войне, бушевавшей между Йорками и Ланкастерами за власть на троне, хотя, знай она, что однажды война так повлияет на ее жизнь, стала бы больше уделять внимания тем рассудительным спорам, свидетельницей которых иногда оказывалась. Фактически, у кого была корона, ей было все равно. Она слишком сейчас поглощена своими проблемами, чтобы беспокоиться о мировых.

Осторожно оглядываясь, чтобы убедиться, что ее не заметили, девочка проскользнула в конюшню, служившую ей теперь убежищем, и, очутившись одна, с облегчением вздохнула и упала на копну сена. Там она крепко обхватила руками колени и поникла головой – горькие слезы хлынули у нее из глаз. Раньше Изабелла не показывала свою печаль и страдания, вызванные жестокими замечаниями и пощечинами леди Шрутон. Теперь она дала волю горьким рыданиям. «Ах, зачем я была такой глупой и взяла это яблочное пирожное, которое повариха приготовила графине сегодня на ужин?» Если бы они с Гилом ели что-нибудь, кроме мяса, хлеба и сыра – продуктов, которых, лорд Оадби считал, вполне достаточно для подопечных. А это лакомство было таким соблазнительным!

У Изабеллы до сих пор текли слюнки, когда она вспоминала сладкий аромат выпечки, который ветерком принесло во двор, соблазнив ее пойти на кухню. Повариха, едва взглянув на лицо девочки, на котором было написано, что ей страсть как хочется отведать пирожное, сжалилась над ней и быстро сунула Изабелле в руку только что приготовленное пирожное.

– На-ка, милая, держи! – только и сказала женщина, чтобы скрыть овладевшие ею чувства, потом проворчала:

– Графиня об этом не узнает, так как ее это не касается. В Рашдене есть люди, которые все видят и понимают, даже если притворяются и не показывают этого. У многих из нас есть семьи, дети, миледи. Но есть и сборище дураков, которых ослепила дешевая лесть, и они не хотят видеть, что творится у них под носом. – Кухарка сурово сжала губы и, покачав головой, с остервенением загрохотала кастрюлями и сковородками. – Ну, идите же, миледи. Не видите – у меня много работы?