— Иди сюда, — повторил он уже настойчивее.

— Кажется, слуги идут, — лукаво бросила Розамунда, — вам следует спрятаться в моем скромном гардеробе, муженек.

Оуэн нехотя поднялся, подошел к небольшой, закрытой занавеской нише и, повернувшись, притянул к себе жену.

— Мадам, вам грозит опасность получить трепку, ибо вы, боюсь, стали ужасно противной маленькой кокеткой.

Он завладел ее губами. Задохнувшись, она оттолкнула его, но прежде потянулась погладить его мужское достоинство, явно нуждавшееся в ее внимании.

— Мы решим это, когда ванна будет готова. Снимите одежду, сэр, ибо я намереваюсь собственноручно вымыть вас.

— Ах, — пробормотал он, — вы так же непослушны, как я и думал, мадам. Но повинуюсь вам и с нетерпением жду ваших милостей.

Он со смешком направился к нише.

— Войдите, — откликнулась Розамунда, когда в дверь постучали.

Несколько слуг внесли дубовые ведра с дымящейся водой. Один из них, поставив ведро на пол, подошел к небольшому углублению перед камином и вытащил лохань.

Дождавшись, пока слуги наполнят ее водой, Розамунда плеснула туда капельку драгоценного душистого масла, подарок шотландской королевы, и в комнате распространился аромат белого вереска. Когда мужчины ушли, Розамунда заперла дверь на засов. Из ниши раздался кашель.

— Еще минуту, милорд, — сказала она мужу, спеша раздеться. Оставшись обнаженной, она медоточивым голоском позвала:

— Выходи, Оуэн. Я готова.

Оуэн выступил вперед, тоже совершенно нагой, и при виде голой жены улыбнулся.

— Я не выбракую тебя из отары, любимая, — поддразнил он. — Кровь Христова, Розамунда, ты самое прекрасное создание, которое я, когда-либо встречал.

Впрочем, не помню, что я когда-либо видел женщину, на которой не било бы ни клочка одежды.

Во взгляде его светилось нескрываемое восхищение.

Она, в свою очередь, оглядела его высокую стройную фигуру. В солнечном свете, струившемся в окна, он выглядел поистине великолепно. Широченные плечи, узкая талия и, длинные мускулистые ноги! Легкий золотистый пушок покрывал его ноги и грудь. Тонкая дорожка завитков спускалась по животу, исчезая в золотистом треугольнике, на котором покоилось его мужское достоинство.

— Это ты — самое прекрасное создание на земле, милорд Оуэн, — тихо ответила она, краснея от собственной дерзости и смущенно отворачиваясь от этого великана, ставшего ее мужем. Неужели все жены так ведут себя с мужьями?

Он встал за ее спиной и, обняв за; талию, привлек к себе. Другая рука сжала грудь и стала играть с соском. Теплые губы прижались к затылку, скользнули по плечу. Он едва слышно шептал, обдавая ее ухо жарким дыханием, возбуждая почти до безумия.

— Прошлой ночью ты спросила, можем ли мы любить друг друга, как баран и овечка. Я ответил, что можем, но не в первый раз. Я трижды погружался в тебя, Розамунда. И теперь покажу, как баран берет овечку.

Он снова стиснул ее грудь.

От волнения Розамунда едва дышала, вздрагивая всем телом. Он легонько подтолкнул ее к столу и, когда ее бедра коснулись столешницы, приказал:

— А теперь, любимая, наклонись вперед и обопрись о стол обеими руками. Видишь, ты совсем как милая молоденькая овечка на лугу. Похотливый баран накроет тебя своим телом, оседлает и вонзится в твой горячий влажный любовный грот.., вот так!

Он одним толчком вошел в нее, заполнив до отказа.

Розамунда от неожиданности ахнула. Он так велик, и она могла поклясться, что его любовное копье подрагивает в ней.

— О-о-х, Оуэн! — вскричала она, когда он стал двигаться, резкими короткими ударами пронзая ее. — О да!

Под его весом ее груди расплющились. Его пальцы крепко держали ее. Она снова ахнула от удовольствия, когда он глубоко погрузился в нее, а потом медленно вышел, лаская ее тело чувственными поглаживаниями своей плоти.

— Пожалуйста, — взмолилась она, чувствуя, как волнение копится в ней, выгибая спину, чтобы вобрать его в себя. — О, пожалуйста, не останавливайся!

Она пронзительно вскрикнула, когда пик наслаждения накрыл ее, и обмякла, разочарованная, что все кончилось так быстро. Его хмельное вино любви бурлило в ее жадном лоне. Он хотел, чтобы их слияние продлилось немного дольше, но не смог ей противиться. И теперь он понял. Мужчина любит жену, как всякую другую женщину: со страстью, со всем искусством и, конечно, с любовью.

Оуэн поцеловал ее ушко и шутливо проблеял:

— Бэ-э-э…

Розамунда невольно хихикнула. Муж только что взял ее совершенно необычным и волнующим способом, и она великолепно себя чувствовала.

— Отпустите меня, милорд. Боюсь, теперь нам обоим придется мыться.

Он отстранился, и она, ощутив, как тяжесть, придавившая ее к столу, исчезла, выпрямилась.

— Пойдем. Вода остывает. Ты первый, и я тебя вымою., Розамунда взяла его за руку и повела к лохани. Оуэн ступил в воду и, хотя едва уместился в лохани, с надеждой пробормотал:

— Думаю, здесь хватит места для двоих.

— Только не в этой лохани, хотя я слышала, бывают ванны и побольше. Может, приказать бондарю сделать такую для нас?

Она встала на колени и стала намыливать его фланелевой тряпочкой.

— Да, мадам, обязательно. Огромную, где мы могли бы устроиться вдвоем. Честно говоря, мне эта мысль очень нравится.

Розамунда продолжала мыть мужа, чувствуя, как при взгляде на него тает сердце. Неужели возможно такое, чтобы она полюбила этого человека? Он ей с самого начала пришелся по душе, да и в постели с ним она испытала неземное блаженство. Правда, ей не с кем сравнивать, но все это что-то да значит!

— Ноги вымоешь сам, потому что, боюсь… — она покраснела, — дело кончится тем, что мы прольем всю воду, спеша соединиться друг с другом.

Она вручила ему фланельку.

— Согласен, — кивнул он, беря тряпочку.

Она терпеливо ждала, пока муж закончит мыться. Когда он встал, она завернула его в нагретое полотенце.

— Вытритесь, милорд, а я поскорее сяду в ванну, пока вода не остыла.

Она принялась быстро намыливаться, поскольку вода в самом деле была едва теплой. Оуэн, в свою очередь, накинул на нее полотенце, согретое у огня. Розамунда зевнула.

— Давай немного поспим, — предложил он. — Мы не пробыли дома и недели. А ты не привыкла к таким длинным путешествиям, любимая.

Он поднял ее, уложил в постель и сам лег рядом.

— Да, милорд, я устала, — призналась она, кладя голову ему на плечо и закрывая глаза.

Когда они проснулись, солнце уже садилось. Послышался тихий стук. В дверь просунулась голова Мейбл.

— А-а, вы уже не спите! — обрадовалась она, очевидно, ничуть не удивленная тем, что застала хозяина с женой в постели. — Спуститесь в зал, или принести ужин сюда?

— Я спущусь, — решил Оуэн, — но госпожа должна остаться в постели и отдохнуть. Подайте ей ужин сюда.

— Немедленно пошлю девушку, — кивнула Мейбл, — и парней, чтобы опорожнили лохань.

— Но я уже отдохнула, — запротестовала Розамунда.

— Нет, любимая, пока что нет.

Он открыл сундук в изножье кровати и вынул тонкую льняную камизу.

— Надень это, Розамунда. Не стоит оставаться голой, хотя бы и под покрывалом, когда придут слуги. — Говоря это, он поспешно одевался.

Розамунда беспрекословно подчинилась, поняв, что он уже заботится о ней, как подобает мужу. От сознания этого почему-то становилось теплее на душе.

— Дай мне щетку, — попросила она и, расчесав волосы, заплела длинную косу, которую перевязала голубой лентой, найденной в кармане камизы. — Я достаточно пристойно выгляжу, чтобы принять слуг? — пошутила она.

— Если не считать особенного, довольного взгляда и припухших губ. Пожалуй, останусь-ка я, пока парни не уйдут!

— Значит, ревнуете, милорд? — кокетливо усмехнулась Розамунда.

— Я ревную к каждой минуте твоей жизни, которую не делю с тобой, милая.

У Розамунды не нашлось слов. Он был так романтичен!

Этого она никак от него не ожидала, особенно когда встретила впервые.

— Значит, ты разочарована? — допрашивал он.

— О нет! Ты само совершенство, Оуэн Мередит.

— Никогда не думал, что буду способен совершить столько глупостей из-за женщины, — признался Оуэн. — Но там, где речь идет о тебе, боюсь, просто рассудок теряю.

Я бессовестно влюблен и жажду завоевать твою любовь.

— Завоюешь, — пообещала она. — Думаю, я уже к тебе неравнодушна. Да и как не любить человека, который был так нежен и добр со мной? Человека, уважающего мое невысокое положение хозяйки Фрайарсгейта? Ты настолько отличаешься от других мужчин и так похож на Хью Кэбота, что я чувствую себя самой счастливой на свете.

— Высокая похвала, — улыбнулся Оуэн. — Я знаю, как ты относилась к сэру Хью, как почитала его. Ты не оскорбишься, если я скажу, что дух его все еще витает в этом доме и, думаю, одобряет меня?

— Нет, я ощущаю то же самое. Он и в самом деле тебя одобряет.

Розамунда словно очутилась в новом мире. Отныне она замужняя женщина!

Дни перетекали в недели, недели в месяцы. Урожай собрали. Зерно обмолотили и засыпали в каменные амбары.

Яблоки и груши сорвали и перенесли в подвалы. Жители Фрайарсгейта были немало удивлены, видя, что сэр Оуэн забирается на верхушки деревьев, чтобы стрясти оттуда плоды. Раньше их оставляли гнить или становиться добычей птиц.

— Нехорошо, когда зря пропадает добрая еда, — пояснил он.

Скот и овец отобрали. Некоторых зарезали на мясо, но большую часть продали на рынке, а на вырученные деньги были закуплены товары, которые не производились в поместье: соль, вино, пряности и нитки. Оставшиеся деньги были положены в кожаный кисет и спрятаны за камнем в камине хозяйской спальни.

В День святого Мартина Розамунда уверилась, что ждет ребенка. Мейбл и местная повитуха подтвердили ее предположение. Обе согласились, что ребенок родится в середине весны, возможно, в мае.

— Я бы хотела назвать мальчика Хью, — объявила Розамунда довольному мужу.

Тот кивнул:

— Согласен. Хорошее имя. Но что, если у нас будет девочка?

— Ты так думаешь? — удивилась Розамунда, даже не предполагавшая подобной возможности. Мужчины обычно хотят сыновей и не стесняются об этом сказать. Дочь , да, но лучше позже. Первенец должен быть сыном.

— Всякое бывает, любимая, — заверил Оуэн. — Мне все равно, лишь бы ребенок родился здоровым и жена вынесла тяготы родов.

Розамунда рассмеялась:

— Роды для женщины — вещь естественная, Оуэн. И я старше, чем была Достопочтенная Маргарет, когда родила нашего доброго короля Генриха. Женщины в моей семье не умирают от родов.

— А если Господь наградит нас дочерью, как мы ее назовем? — снова спросил он.

— Не знаю. Каждую девочку, родившуюся в Англии в последние месяцы, назовут Маргарет в честь королевы Шотландии. Пусть Маргарет будет одним из имен нашей дочки, но первое должно быть другим.

— Еще есть время подумать, — вмешалась Мейбл. — Дитя не появится на свет раньше весны, а сейчас только начало зимы. У вас может быть и сын.

Они отпраздновали двенадцать дней Рождества, как полагалось по обычаю, с толстым рождественским поленом, горевшим в очаге. В сочельник подавали жареного гуся, а Розамунда простила провинившимся все прегрешения и раздавала подарки арендаторам. Кроме того, им было позволено дважды в месяц охотиться на кроликов на протяжении всей зимы, а во время поста — удить рыбу в речках Фрайарсгейта. Все согласились, что Розамунда Болтон — прекрасная хозяйка.

Январь прошел в относительном спокойствии. Овцы, разумеется, стали ягниться в самый разгар февральских бурь, так что пастухам приходилось лихорадочно разыскивать маток, пока они не замерзли.

— Овцы — далеко не самые умные животные, — заметила Розамунда. — Но, Оуэн, тебе придется весной поехать в Карлайл, договориться с торговцами тканями из Нидерландов, поскольку я уже буду не в состоянии куда-либо тронуться из дома.

Она инстинктивно погладила себя по округлившемуся животу, успокаивая ребенка, оказавшегося на редкость живым созданием.

— Мы можем отправиться вместе, когда родится ребенок, — предложил Оуэн. — Они приедут только в конце мая или начале июня. До этого времени плавать по морям опасно.

— Ты должен ехать, — настаивала она. — Я не какая-нибудь высокородная леди, которая перевязывает груди и отдает ребенка кормилице. Я сельская девушка, и мы сами кормим своих младенцев, муженек. Только вот моя мать была слишком хрупкой и болезненной. Благодарение Богу за Мейбл! Но и она считает, что место ребенка — у материнской груди.

— У меня нет опыта ни с детьми, ни с их матерями, — честно признался Оуэн, — так что я должен принять твои слова на веру.

Он обнял ее, что стало отнюдь не легкой задачей в последнее время, и нежно поцеловал.

— Я завидую малышу, любимая, — многозначительно намекнул он.

— Милорд! — зарумянилась Розамунда, еще не потерявшая способности краснеть.