— Вряд ли это хороший подарок, Логан Хепберн, — заметила Розамунда. — Королева Шотландии любит спокойных, не слишком резвых кобылок. Что она будет делать с таким горячим жеребцом?

Логан Хепберн вручил кошелек Оуэну.

— Я солгал, — признался он, весело блестя синими глазами. — Человек лорда Невилла до смерти мне надоел, да и монет у меня больше не было, так что торговаться дальше не имело смысла. Вы получите все, что есть в кошельке. Я покупал жеребца для себя.

Он вызывающе уставился на них, словно подначивая возразить, что и сделал сэр Оуэн:

— Вы поступили бесчестно, милорд. Мне следовало бы послать за человеком лорда Невилла и отдать лошадь ему.

— Но вы этого не сделаете, — бросил Логан. — Невилл плохо обращается с лошадьми, как вы, должно быть, уже слышали. Я просто спас вас от несчастного конца торгов. Человеку графа нужен боевой конь. Мне — жеребец-производитель.

Так или иначе, я все равно перебил бы цену лорда Невилла, Разве мои деньги хуже английского золота, милорд?

— Дело не в деньгах, а в порядочности, — пояснил сэр Оуэн. — Откройте кошелек и выложите деньги на стол, чтобы я видел.

Логан небрежно рассыпал монеты по столешнице. Оуэн отсчитал условленное количество и уже хотел было вернуть шотландцу остальное, но, к его удивлению, вперед выступила Розамунда и проворно сгребла золото.

— Поскольку, милорд, вы были готовы отдать все, что у вас есть, следует наказать вас за обман. Как видите, я, как женщина рассудительная, нахожу шотландские деньги ничем не хуже английских.

Хепберн разразился смехом, таким заразительным, что даже глаза у него повлажнели.

— Розамунда, мы не можем так поступить, — упрекнул Оуэн.

— Еще как можем! Вспомните, милорд, для чего они предназначены! Ваш хитрый шотландец наверняка провел бы нас, если бы мог. Поэтому следует отобрать у него все деньги.

— Оставьте себе, — кивнул Логан, вытирая слезы. — Каждый раз, госпожа Фрайарсгейта, когда я начинаю считать, что вы стали мягкой и покорной, как те ягнята, что пасутся на ваших холмах, вы поражаете меня новой выходкой. Вижу, ваши коготки по-прежнему остры. Ничего не мажешь, вы достойный противник!

Он поклонился супругам и встал.

— Не стоит меня провожать, я сам найду дорогу. И возьму животное с собой, если дадите расписку в получении денег.

— Этим займется Эдмунд Болтон, — коротко ответил Оуэн.

Хепберн из Клевенз-Карна снова поклонился.

— Доброго вам здоровья. Я с надеждой жду нашей новой встречи, госпожа.

— Теперь я начинаю понимать, почему ты так не любишь этого человека, — процедил Оуэн сквозь стиснутые зубы после его ухода. — Он смотрит на тебя, как на вкусный обед, который собирается долго смаковать.

На этот раз рассмеялась Розамунда.

— Да вы никак ревнуете, милорд? — поддела она, гладя его по щеке. — Он не надул нас, Оуэн. Заплатил хорошую цену за жеребца, так что теперь мы сможем послать деньги с гонцом Кейт, когда тот приедет осенью. Я довольна и, думаю, ты тоже.

Оуэн нагнулся и впился губами в ее губы.

— Да, я ревную, любимая. И при каждой встрече вспоминаю, что Хепберн хотел тебя. Мне сказали, что он еще не женат.

— Зато женаты мы. Давай выбросим из головы этого грубияна и будем наслаждаться друг другом, — зазывно прошептала она.

— Да, любимая, — кивнул Оуэн. — Я должен помнить, что ты моя. И что он остался ни с чем.

Глава 12

После лета тысяча пятьсот шестого года и визита Оуэна ко двору Розамунда получила всего одно письма от Екатерины Арагонской. Та с радостью сообщала, что король разрешил ей проводить больше времени с принцем Генри. Похоже, разница в их возрасте становилась не столь заметной по мере того, как взрослел наследник.

Принц был внимателен к ней и очень добр, называя ее на людях «моя дражайшая и обожаемая супруга, моя любимая жена». Между Екатериной Арагонской и молодым принцем завязалось нечто вроде симпатии. Король, видя, что происходит, решил разлучить парочку, ибо все еще не был уверен в том, что брак состоится.

«Я уверена, — продолжала принцесса, — что он не хочет этой свадьбы. Меня снова отослали в Фулхемский дворец, хотя король заявил, что я могу жить в любом из его домов, какой предпочту. Но мне не по карману содержание Фулхема, и я написала об этом королю. Почему он не понимает моих затруднений? Теперь мне ведено осенью возвращаться ко двору. О, Розамунда, что со мной будет? Я начинаю бояться, хотя искренне верю во всемогущество Господне и в то, что его Пресвятая Матерь защитит меня и убережет от зла. Но в последнее время моя вера невольно поколебалась, за что я должна молить Бога о прощении».

— Невыносимо! Почему они играют с ней в кошки-мышки? Какая несправедливость! — вознегодовала Розамунда.

Гонец от принцессы прибыл только в ноябре и привез поразительные новости. Зять Екатерины, эрцгерцог Филипп, внезапно скончался в возрасте двадцати восьми лет. Ее сестра Хуана, королева Кастилии, была вне себя от горя. И без того подверженная припадкам безумия, она окончательно помешалась и решительно отказывалась верить, что ее муж мертв. Мало того, не разрешала его похоронить и, открыв гроб, страстно целовала разлагавшийся труп. С огромным трудом придворные уговорили ее похоронить мужа по христианскому обряду.

Король Фердинанд немедля завладел Кастилией, поскольку было очевидно, что Хуана больше не оправится от удара. Править она тоже не могла, и королем стал ее восьмилетний сын, провозглашенный Карлосом I Кастильским.

Дед был объявлен регентом, получив назад Испанию. Екатерине, однако, это мало чем помогло, ибо приданое по-прежнему не выплачивалось.

Розамунда и Оуэн отдали посланцу деньги, вырученные за жеребца, и вложили в кошель дружеское письмо с наказом прислать гонца весной. Они собирались и дальше помогать принцессе.

— Продадим ягнят! — объявила Розамунда. — Ах, Оуэн, если бы я только была богатой наследницей с мешками золота в сундуках! Но я всего лишь скромная хозяйка Фрайарсгейта! Мое богатство — в отарах овец, стадах скота и земле. Как по-твоему, станет Екатерина королевой Англии? Бедная девушка, и это несмотря на ее высокое происхождение!

Поздней весной тысяча пятьсот седьмого года обе дочери Розамунды праздновали свои дни рождения. К облегчению родителей, они росли крепкими и здоровыми малышками. Куда бы ни шла Филиппа, Бэнон топала следом, покачиваясь на толстеньких ножках. К концу лета Розамунда снова была беременна и постоянно впадала в отчаяние.

— Еще одна дочь, я уверена, — повторяла она. — Почему я не могу родить тебе сына, Оуэн?

— Мы ничего не узнаем, пока не родится малыш, — урезонивал ее муж, — и я буду рад третьей девочке, главное, чтобы вы с ней были живы и здоровы. Мне доставит огромное удовольствие выдавать их замуж, пока твой дядя Генри рвет на себе волосы из-за того, что я пренебрег его сыновьями.

Розамунда невольно рассмеялась.

— Да, он будет вне себя от бешенства, видя, как мои дочери унаследуют Фрайарсгейт, — согласилась Розамунда. — Я слышала, что Мейвис ощенилась очередным бастардом, хотя мой дядя признал его своим.

— А как мы назовем ее, если в самом деле родится девочка? — спросил ее муж.

— Первую мы назвали в честь моей матери, вторую — в честь твоей. Думаю, я назову ее Элизабет, в память нашей королевы, которая была так добра ко мне. Это девочка, Оуэн.

Я чувствую себя так же прекрасно, как в первые два раза.

Она вздохнула и с улыбкой добавила:

— Зато мы хорошо позабавились, зачиная наших девочек. И все же, должно быть, делали что-то не так. После рождения Бесс нужно хорошенько подумать, что именно, потому что у меня будет сын, черт побери!

Розамунда родила свою третью дочь, Элизабет, двадцать третьего мая тысяча пятьсот восьмого года. Ребенка также назвали Джулией, ибо она появилась на свет в День святой Юлии, и Энн, в честь матери Пресвятой Девы, покровительницы беременных женщин. Подобно своим сестрам Бесс была крепенькой и здоровой девочкой, только унаследовала от отца светлые волосы, чем Оуэн был донельзя доволен, Из Гринвича прибыл посланец принцессы. Розамунда потребовала отнести ее в зал, чтобы она собственными ушами могла выслушать последние сплетни. Новости оказались не слишком хорошими. Немногие оставшиеся слуги принцессы Арагонской превратились в посмешище при дворе.

Гордые испанцы сейчас более всего походили на нищих, поскольку ходили буквально в лохмотьях. Король вел переговоры с Максимилианом, императором Священной Римской империи, о помолвке его внука, эрцгерцога Карлоса, сына безумной кастильской королевы, со своей младшей дочерью, принцессой Мэри. Поскольку Карлос был еще и наследным принцем Нидерландов, Англия много выигрывала в торговле шерстью и тканями. Этот союз должен был стать чем-то вроде противовеса поразительному политическому союзу, недавно заключенному между королем Фердинандом и Францией.

Английский король решил, что Фердинанд больше не нужен для осуществления его планов. Принцесса Арагонская была осведомлена о желании принца Генри любить ее, как она деликатно выражалась. Она снова написала отцу, моля о помощи и подчеркивая, что ее долг — содержать слуг. Екатерина не просила ничего лишнего, всего лишь о деньгах на повседневные расходы.

Как всех женщин ее семьи, Екатерину с колыбели приучали беспрекословно повиноваться мужчинам. Поэтому она не требовала, а просила. Только гордость позволяла ей выдерживать натиск кредиторов. Те, разумеется, знали все сплетни об отношении короля к испанской принцессе. Они боялись, что ее вышлют в Испанию, прежде чем им будут выплачены ее долги. Никто не понимал, что даже принцесса может оказаться в отчаянном положении.

Розамунда плакала о судьбе своей подруги, но, как мудро заметил Оуэн, она не могла сделать для Екатерины больше, чем уже сделано. Остальное касается сильных мира сего, а не скромной землевладелицы в Камбрии. Те деньги, что они посылают, могут казаться им огромными суммами, но принцессе их хватает самое большее на несколько дней. Все же Розамунда откладывала что могла для Екатерины Арагонской в ожидании ее слуги.

Но посланец не возвращался во Фрайарсгейт больше года, а когда все же появился, его повествование было достойно барда. Король Генрих вбил себе в голову, что должен жениться на безумной Хуане Кастильской. Состояние ее рассудка мало что для него значило. Главное — она рожала здоровых детей. Король вдруг решил, что должен иметь больше наследников. Екатерина одобряла план, поскольку была достаточно мудра, чтобы понять: от этого зависит ее будущее. Ей удалось убедить отца отозвать посла, сеньора де Пуэбла, который к тому же тяжело заболел. Король Фердинанд, наконец устыдившись своего поведения по отношению к дочери, выслал ей две тысячи дукатов и назначил своим послом, пока не будет найдена замена. Сумма была не столь велика, но позволила Екатерине заплатить самые неотложные долги и выдать жалованье слугам. Ее новый статус посла придал ей больше веса при дворе. На какое-то время она снова попала в фавор.

Добросердечная, преданная и тихая Екатерина усвоила жестокий урок: принципы морали для мужчин и женщин в этом мире различны. Нужно уметь выживать. Поэтому в обращении с королем она стала более уверенной, только что не кокетничала с ним, и, глядя прямо в глаза, безмятежно лгала. Король, поддавшись на удочку, опять стал выплачивать принцессе небольшое содержание, но любое счастье недолговечно.

Генрих Тюдор быстро понял, что король Фердинанд не собирается отдавать ни Кастилию, ни Хуану, к этому времени окончательно помешавшуюся. Ее держали взаперти и не выпускали на люди, поэтому Генрих стал искать другую жену. Звезда Екатерины снова закатилась.

Король снова попытался обручить принца Генри с Элеонорой Австрийской, но переговоры закончились крахом Теперь он обратил взгляд в сторону Франции, но в начале тысяча пятьсот девятою года здоровье его пошатнулась. Советники почтительно попросили его вспомнить о прежней договоренности и обвенчать сына с Екатериной, тем более что остаток ее приданого должен был вот-вот прибыть. Дворяне опасались, что род Тюдоров прервется. Если принца немедленно не обвенчают и он не станет производить на свет наследников для Англии, существует опасность государственного переворота. Достопочтенная Маргарет тоже убеждала сына, что тот одной ногой стоит в могиле, поэтому король согласился выслушать придворных. Окружающие всерьез поговаривали о том, что Екатерина возвращается в Испанию, где ей найдут жениха. Ей было уже двадцать три, по тогдашним меркам, немного старовата для замужества.

Екатерина опять оказалась в ужасном положении. Обстановка в ее доме была почти невыносимой. Она наконец избавилась от доньи Эльвиры, но теперь некому было вести ее хозяйство. Ее камергер вел себя нагло и дерзко, но она не могла прогнать его, потому что было нечем заплатить. Ее духовник отец Диего, необыкновенно красивый францисканец, имел над ней слишком большую власть и репутацию распутника среди придворных дам. Екатерина обожала его настолько, что не желала слышать о нем ничего плохого и была откровенно увлечена красавцем монахом. Новый испанский посол, дон Гутьере Гомес де Фуэнсалида, заметил пугающую зависимость принцессы от молодого священника и с искренним беспокойством известил ее отца, послав в Испанию своего личного слугу с подробностями всего дела и прося короля заменить отца Диего и послать принцессе «старого и порядочного исповедника».