Барбара Эвинг - Розетта

Мисс Горди едет со мной. Именно она и сидит сейчас с Розеттой, пока я пишу эти строки. Ты знала, что она приехала в Египет, чтобы отыскать меня? Никогда в жизни я не была так рада увидеть знакомое лицо, как тогда, когда я впервые ступила на землю Египта моей мечты, который оказался совсем не похожим на то, каким я его себе представляла. Но Мэтти осталась в Египте. Надолго ли — не знаю, поскольку она нашла там семью, семью своего мужа. Она нашла Корнелиуса Брауна и отвесила ему пощечину, как и обещала, но потом выяснились некоторые обстоятельства. Много лет назад она пообещала мне, что не оставит меня, пока у меня не появится первый ребенок. А Мэтти, как мы знаем, человек слова. Благодаря Мэтти мы познакомились с египтянками в их собственном доме. Ах, дорогая Фанни, как я хотела бы, чтобы ты разделила с нами все это! Но сейчас я должна спешить, поскольку уже кричат, что видна земля, а из-за Наполеона все стало так неопределенно. У нас нет никаких планов. Мы даже не знаем, безопасно ли находиться в Италии. Мы не знаем, сможем ли мы вернуться в Англию живыми и невредимыми. Ведь повсюду стоят армии Наполеона. Говорят о блокаде берегов. Никто ни в чем не уверен. А ребенок так болен.

Я не увидела весь Египет, как мечтала. Я не увидела великие пирамиды, купающиеся, как описал их Пьер, в лучах утреннего солнца. Но все-таки что-то я увидела. Я видела разрушенный город Александрию, город старых воспоминаний… Я думаю, там я поняла смысл слова «опустошение». Я увидела реку Нил, какой ее описывал папа и какое благотворное влияние она оказывает на окружающие земли. Я видела пустыню, протянувшуюся в бесконечность. Я краешком глаза взглянула на то, каким, наверное, был древний мир. Я даже видела иероглифы, разрушающиеся посреди пустыни. Я повстречалась с великой добротой и великой жестокостью. Но я их видела и в том мире, в котором выросли мы с тобой.

Снова меня зовут. Я постараюсь сделать так, чтобы это письмо дошло до тебя. Я передаю твоей семье всю свою любовь, а особенно тебе. Как я хочу услышать о твоих приключениях! Как мне всех вас не хватает, а особенно тебя, дорогая моя Фанни! Ты даже не представляешь.

Ах, есть еще кое-что. Я не могу запечатать письмо, не упомянув об этом. Люди спрашивают, как я могу быть уверена, что это действительно ребенок Гарри. Но сомнений нет. Офтальмия не может скрыть этого, так же как и истощение. Она не похожа на Гарри, но она вылитая… ох, Фанни, ты не поверишь… тот же продолговатый патрицианский нос, пронзительные голубые глаза, хоть и пораженные болезнью. Сомнений нет никаких.

Я так хотела отыскать этого ребенка. Именно Господь, обладая странным чувством юмора, в конце концов привел меня к ней — маленькой, больной египетской копии вдовствующей виконтессы Гокрогер.

Роза»

Время от времени солнце силилось пробиться сквозь деревянные ставни, напоминая, что снаружи есть жизнь и радость. На улице, как всегда, раздавались крики точильщиков ножей и уличных торговцев. Но в доме на Саут-Молтон-стрит их не слышали. Соловьи пели, сидя на ветках на Ганновер-стрит, но никто им здесь не внимал.

— Мы нашли ее в Египте, — было сказано лондонским докторам, как нечто само собой разумеющееся.

Но летние дни на Саут-Молтон-стрит не сулили безопасности. Казалось, что дом до сих пор пуст. Доктора приходили в унылые темные комнаты, где ставни были часто закрыты для солнечных лучей. Они хотели бы осмотреть также Розу и мисс Горди, но женщины ничего не рассказывали о себе, только о ребенке. Иногда внимательные больные глаза беспокойно осматривали комнату, следя за каждым движением присутствующих. Но потом они закрывались. Всего через несколько дней доктора сказали, что они больше не в силах чем-либо помочь, поскольку ребенок умирает.

— Дети умирают каждый день, — говорили они Розе. — Вы это знаете. Дети умирают даже в самых знатных семьях Англии, даже в семье короля. Удивительно, что она не умерла во время путешествия. Но мы больше ничем не можем помочь.

Мисс Горди настояла на том, чтобы посидеть с ребенком вместо Розы, а та отправилась спать. Роза не могла заснуть, но иногда ей удавалось забыться на час. Ее мучили тяжелые сны об иероглифах, которые становились все более угрожающими.

Она отказывалась сдаваться. Мисс Горди казалось, что Роза практически сошла с ума. День и ночь она нежно шептала Розетте: «Утверждали, что ты умрешь в Милане, а ты не умерла, говорили, что ты умрешь в Кельне, но ты выжила; ты проделала такой длинный путь и уцелела. Ты не должна теперь сдаваться. Попей молочка, вот лекарство». Иногда больные голубые глаза открывались, иногда ребенок сглатывал, но потом веки снова опускались, казалось, с облегчением, словно ребенок хотел сказать: «Отпусти меня».

— Ты не должна умереть, Розетта, — шептала Роза.

Летними вечерами темнота приходит в Лондон поздно. Тем, кто любит бродить под покровом ночи, остается меньше времени на это. У мисс Горди после путешествия был изможденный вид. Она надела очки и была очень удивлена, когда узнала посетителя, постучавшего в их дверь. Мисс Горди быстро впустила его в дом, представив, как изумятся старые джентльмены, если вдруг решат нанести ей визит вежливости и обнаружат у нее в гостях француза. Она крепко заперла дверь.

— Я так рада видеть вас, месье… но любой француз подвергает себя большой опасности, находясь здесь!

Она провела его в свою заваленную книгами и газетами комнату.

— Да, мадам, — хмуро ответил он. — В Дувре я уже подумал, что пришел мой последний час. Одного из моих соотечественников, по какому-то делу прибывшего туда, застрелили, услышав, что он говорит по-французски. Я не могу рисковать, оставаясь здесь надолго. Я должен покинуть вас перед рассветом. Но… я здесь. — Он посмотрел на нее. — Вы вернулись в целости и сохранности, благодарение Богу! Но… вы очень похудели, мадам.

— Мы вернулись всего лишь десять дней назад, месье Монтан, мы еще не пришли в себя. И очень переживаем из-за болезни бедняжки. У нас нет служанок, никого нет, мы сами носим уголь. Вот и прекрасно! Это не имеет значения. Мы наконец дома. Но, — она удивленно посмотрела на него, — как вы узнали? Невероятно!

— Мэтти написала письмо, которое доставил мне один французский торговец, собиравшийся в Париж.

— Правда?

— Она написала обо всем, что случилось с вами. И о вашем участии в этой истории. Мадам, вы невероятная женщина. Пересечь мир в одиночку таким необычным способом. А… вы все трое в безопасности?

— В безопасности? — Она пристально посмотрела на него. — Мы так рады, что вернулись домой, но… — Мисс Горди резко села за стол, словно ощутив внезапную слабость в ногах. Она провела рукой по лицу. — Месье… дорога назад была похожа на кошмар: чужие порты, чужие доктора и война. Ребенок так болен. И эта офтальмия, о которой Мэтти должна была вам написать… — Он кивнул. — И постоянно солдаты, беспокойство из-за Джорджа Фэллона, следующего за нами! Я думала, что не перенесу это путешествие. Но Роза держится молодцом. Она не отходит от ребенка ни днем ни ночью. Я лично считаю, что только ее воля и вера не дали ребенку умереть в дороге — какая-то твердость характера, которую я раньше не замечала у нее. Мы пригласили английских докторов. Они приходят каждый день, но, месье, они настроены пессимистично. Жизнь девочки кажется мне, как и Розе, слабым огоньком свечи, который может в любую минуту потухнуть. Для Розы это будет ужасным ударом. Она, конечно, начинает нервничать каждый раз, когда стучат в дверь. Джордж решил, что ребенок не должен жить, как напоминание о позоре брата, но Розе удалось вырвать ее из его лап. Я думаю, он ей этого не простит.

Очки мисс Горди упали на пол среди книг и бумаг, разбросанных повсюду. Пьер нагнулся и поднял их.

— Я рад видеть, что некоторые вещи не меняются, мадам, — заметил он, улыбаясь. — Я видел эту комнату с книгами и газетами, когда был здесь в прошлый раз. Тогда кое-кто пытался поджечь вашу кухню!

Они рассмеялись, но смех их замер, когда они посмотрели вверх, где на втором этаже находилась Роза с девочкой.

— Месье Монтан.

— Да, мадам?

— Я думаю… я думаю, что Роза будет очень рада видеть вас.

Он поднялся наверх, зашел в пустую гостиную, огляделся, вспоминая ту летнюю ночь, когда он предложил Розе руку и сердце, а она ему отказала.

— Розетта, — нежно позвал он.

Она вышла из соседней комнаты. Роза была очень удивлена, словно увидела призрак. Пьера потрясли происшедшие в ней перемены. Ее лицо было таким истощенным, бледным и напряженным, что она стала выглядеть намного старше своих лет.

— Пьер! — Она недоуменно уставилась на него, оперлась о стену, чтобы не упасть. — Как? Как ты… — Она судорожно пыталась найти подходящие слова и не могла. — Так ведь… война… ты…

— Роза. Розетта.

— Но…

— Мэтти нашла человека, который привез мне в Париж письмо.

— Мэтти писала тебе?

Она представила Мэтти и то, как много лет назад она сидела на Брук-стрит, изучая грамоту.

— Месье Корнелиус Браун, который, как я понимаю, является ее мужем, помог ей написать письмо.

— Где Джордж?

— Я не знаю, Розетта.

Когда он приблизился к ней, она не двинулась с места, словно не смогла. Тем не менее, она заметила, что он одет во все черное, а волосы собраны в хвост, как у английского капитана. Пьер посмотрел на изгиб ее длинной тонкой шеи, длинные волосы. На ее белой сухой коже он различил красные пятнышки. Пьер просто обнял ее. Пару секунд она не двигалась и молчала. Потом тоже обняла его, почувствовала его высокое теплое тело, которое было так близко, ощутила запах пота мужчины, который долго ехал верхом. Он услышал, как она облегченно вздохнула и расслабилась, прижавшись к нему. Пьер вдыхал запах волос Розы. Так они и стояли на улице Саут-Молтон-стрит.

Наконец она провела его в соседнюю комнату. Там лежал ребенок, рядом с кроватью горела лампа. У девочки была оливковая кожа и измученный вид, как у дочери цыгана или нищего. Роза услышала, что Пьер шумно вздохнул, приблизившись к кроватке. Ребенок не спал. Возможно, он прислушивался к звукам города или звукам другой жизни, отдававшимся в ее маленькой головке. Было ясно, что один ее глаз вылечить уже невозможно. Однако она внимательно посмотрела на Пьера.

— Но… конечно…

— Да, — сказала Роза.

Несмотря на болезнь, не возникало сомнений в том, что отцом девочки был Гарри. Пьер Монтан никогда не забыл бы мать Гарри после памятного случая на Беркли-сквер. Девочка посмотрела на него — маленькая больная копия вдовствующей виконтессы.

— Я назвала ее Розеттой, — заметила Роза.

Пьер не мог отвести от ребенка удивленного взгляда.

— La pauvrette![96] — сказал он. — Она такая маленькая, однако ей уже должно быть… почти два года.

Он запнулся. Роза поняла, что он вспомнил о ее матери, забитой камнями насмерть в темных переулках Александрии.

— Она мало ест. Я не знаю, спит она или просто лежит, ровно дыша. — Роза устало тряхнула головой. — Она никогда не улыбается. Это расстраивает меня больше всего.

Пьер молчал. Он мысленно вернулся в Египет.

— Она жила в пустыне, в другом мире. Теперь, — он обернулся и посмотрел ей в глаза — Роза поняла, что он все еще любит ее, — она живет на улице Саут-Молтон-стрит с красивой и отважной дамой, которая пахнет лимонами.

Ребенок молча смотрел на них.

— Пьер. — Роза глубоко вздохнула. — Пьер, что бы ни случилось… я знаю, что ты самый умный, добрый… самый добрый человек, который… прости меня, у меня мысли путаются. Я знаю, что сейчас не время и не место, все изменилось…

Она запнулась, показала на ребенка, но заставила себя продолжить.

— Пьер, я не понимала себя, когда ты… я не была достаточно храброй, и я не была мудрой. Конечно, многое так изменилось… наши жизни… но я хочу, чтобы ты знал, что я очень много думала о своей глупости. Я не хотела обидеть тебя. Я столько думала об этом в Египте. Я пошла… я побежала… во французское посольство на следующий день. Но тебя уже не было.

Роза не знала, понимает ли он ее. Голубые глаза смотрели то на нее, то на Пьера. Потом они закрылись. Возможно, девочка заснула. Она начала тихонько посапывать. Роза поцеловала ее в маленький лоб.

— Маассалям, — как всегда мягко сказала она. — Я здесь, я буду здесь всегда. Нас с тобой зовут Розетта.

Они молча смотрели на ребенка.

— Я повторяю себе, — сказала Роза, — что, пока она вот так смотрит и слушает нас, она не умрет. Это означает жизнь.

Пьер увидел, что глаза Розетты наполнились слезами, но она не расплакалась. Он разглядывал кроватку и комнату. Взрослые вернулись в гостиную, оставив дверь открытой. Какое-то время они сидели молча — он на мягком диване, а она на стуле с высокой, прямой спинкой, прислушиваясь к малейшему шуму. Наконец, как когда-то, он нежно взял ее за руку. Словно бы она снова услышала голос миссис Алебастер: «“Масс” означает “нежно прикасаться”». Пьер почувствовал, что Роза дрожит. Она встала и подсела к нему.