Могу себе представить, каково было злополучной Марии возвращаться из Парижа к себе на родину. При французском дворе вокруг нее крутились изящные кавалеры и сладкоречивые поэты, изысканная публика, разительно отличавшаяся от мрачных шотландских лордов. Подобная метаморфоза, происшедшая с моей соперницей, не могла меня не забавлять, однако появление в непосредственной близости такой опасной соседки изрядно меня тревожило.

Больше всего возмущало то, что Мария имела наглость присовокупить к своему гербу герб английского королевского дома, да еще провозгласила себя королевой Англии.

Не следовало забывать, что, хотя в моем королевстве и преобладали антикатолические настроения, все же немалое количество подданных по-прежнему придерживались папизма. Начнись в Англии восстание против меня, и эта красотка, всеобщая любимица, немедленно окажется тут как тут — ей останется всего лишь перейти границу.

Сесил вполне разделял мою тревогу. Мы недавно заключили мир с французами, и по условиям Эдинбургского договора они должны были вывести из Шотландии свои войска. Кроме того, по условиям соглашения Мария Стюарт должна была выплатить мне штраф за то, что осмелилась украсить свой герб эмблемой английского королевского дома.

Однако договор еще не был ратифицирован, поэтому, когда ко мне явились посланцы Марии Стюарт и передали просьбу своей госпожи — она хотела, чтобы ей позволили проследовать через Англию в Шотландию, — я возмутилась. С какой стати она решила, что я буду рада ее визиту? Договор еще не утвержден, претензии на мой трон не аннулированы. Какая наглость!

Получив отрицательный ответ, Мария написала мне письмо, в котором всячески оправдывалась, утверждала, что действовала по наущению своего свекра, Генриха II, а также своего покойного мужа Франциска II. Это, мол, они заставили ее провозгласить себя королевой Англии. Я ответила, что позволю ей проследовать через мою страну лишь после того, как договор вступит в силу. Мария написала мне вновь — она не может подписать договор, пока не посоветуется со своими шотландцами, а посоветоваться с ними она может не ранее чем окажется в Эдинбурге.

Тут я поняла, что подписывать договор она не собирается, и потому строго-настрого запретила ей ступать на английскую землю.

Однако Марии повезло. Когда ее корабль вошел в английские территориальные воды, спустился туман и моим капитанам не удалось ее выловить. Мария Стюарт благополучно достигла шотландских берегов. Я расстроилась — уж очень мне хотелось задержать ее у себя в Англии в качестве вынужденной гостьи. В последнее время я много думала о Марии. Меня интересовали не только ее слова и поступки, но и внешность, характер, достоинства и недостатки. Я читала поэмы, которые сочинили в ее честь парижские рифмоплеты, и мне показалось, что дифирамбы чересчур уж цветисты.

Вскоре я получила письмо от ее дяди, принадлежавшего к знатному и могущественному семейству Гизов, которое возглавлял великий герцог де Гиз. Средним братом был кардинал Лотарингский, сыгравший такую большую роль в судьбе Марии Стюарт, а послание я получила от младшего из братьев, который представлялся мне из всей этой троицы наиболее многообещающим. Он был не только великим приором Франции, но еще и главным адмиралом французского флота. Этот вельможа просил, чтобы я удостоила его встречи. Я охотно согласилась, ибо мне любопытно было взглянуть на члена семейства, которое пользуется во Франции не меньшей властью, чем сам король.

И я не была разочарована. Великий приор оказался весьма обаятельным мужчиной, очень мало похожим на пастыря церкви. Красив, элегантен, безупречно воспитан и интригующе непохож на английских дворян. К мужчинам подобного склада я всегда испытывала слабость.

Я завела разговор о его племяннице, которую мой гость знал лучше, чем кто-либо другой. Мать Марии была его родной сестрой, и девочка воспитывалась в доме у Гизов. Великий приор мне сказал, что Мария хороша собой, обаятельна, однако из его слов можно было заключить, что я ни в чем Марии не уступаю.

Я решила устроить гостю поистине королевский прием, чтобы он видел, как у нас в Англии встречают друзей, даже если еще вчера эти друзья считались врагами.

Сначала состоялся пир, затем балет.

Я приказала, чтобы по стенам пиршественной залы развесили гобелены с изображениями притчи о непорочных девах, а во время пира объяснила своему гостю, что родилась под созвездием Девы, а мать моя разрешилась от бремени в Палате Непорочных Дев. На это француз галантно заметил, что вряд ли я долго смогу оставаться в этом блаженном состоянии. Я ответила, что право выбора принадлежит мне самой.

В его глазах вспыхнул огонек истинно галльской страсти, и приор с пылом заявил, что с удовольствием переубедил бы меня.

Я обожала подобные беседы. Мы много смеялись, а Роберт бросал на француза свирепые взгляды. Впрочем, он знал, что соперничества со стороны церковника ожидать не приходится. Просто Роберт в последнее время взял слишком много воли, ему не нравилось, когда я уделяла внимание кому-то другому. Я слишком щедро награждала его, слишком отличала, и он временами вел себя как ревнивый муж. Иногда меня это забавляло, иногда злило — в зависимости от настроения.

Балет удался на славу. Десять моих фрейлин изображали непорочных дев — пять умных и пять глупых. Они танцевали с серебряными светильниками в руках — причем у умных дев лампады горели, а у глупых нет.

Когда танец закончился, все восхищенно захлопали. Я искоса взглянула на красивого француза и поняла, что представление ему понравилось. Значит, мой двор не уступал французскому в изысканности и великолепии.

Потом фрейлины исполнили другой танец, уже без светильников. Они пригласили приора и его свиту участвовать в танце, и французы охотно согласились.

Далее по сценарию фрейлины должны были упрашивать меня, чтобы я почтила присутствующих танцем. Я сначала отнекивалась, потом — якобы ради высокого гостя — сменила гнев на милость.

Приор долго восхищался моим изяществом, моей красотой и великолепием двора.

Я обернулась к нему с улыбкой и сказала:

— Вы так галантны, сударь, что вас невозможно не любить. Но вашего старшего брата, герцога Гиза, я ненавижу, потому что он отнял у нас Кале.

— Увы, ваше величество, война есть война. Но давайте не будем говорить в эту чудесную ночь о неприятном. Я видел, как прекрасно вы танцуете, и буду глубоко несчастен, если вы не согласитесь исполнить еще один танец, но уже в паре со мной.

Я могла танцевать хоть всю ночь напролет, не чувствуя ни малейшей усталости. Просьба приора привела меня в восторг, мы вышли в центр зала, и весь двор наблюдал, как мы танцуем.

Потом я распрощалась с приятным гостем, и он отбыл восвояси. Мне показалось, что я сама и моя резиденция произвели на него должное впечатление. Ему будет что рассказать Екатерине Медичи.

Теперь мои мысли вновь занимала Мария Шотландская. Верный Сесил вполне разделял мою тревогу.

— Не очень-то приятно думать, что она теперь отделена от нас всего лишь сухопутной границей, — сказала я.

— Я знаю, что ваше величество более всего желает мира в своем королевстве. Однако, как известно, лучшее средство сохранить мир — готовиться к войне. Я давно уже хочу предложить вам приступить к созданию мощного флота. Нам нужно построить как можно больше кораблей — это даст работу подданным, что, в свою очередь, приводит к процветанию, а если возникнет необходимость защищаться, корабли нам пригодятся.

Я улыбнулась:

— Славный мастер Сесил, я не устаю благодарить Бога за то, что он послал мне вас.

Сесил был тронут моими словами, а я впервые с того дня, как Мария Стюарт перебралась в Шотландию, почувствовала полное спокойствие.

* * *

Я сидела и слушала, как молодой придворный играет на флейте. Музыкант был искусен, и его игра тронула меня до самого сердца. Внимания, пожалуй, заслуживал и сам молодой дворянин — высокий, стройный, красивый, с вьющимися волосами. Разве что линия рта слабовата. Юный лорд Данли на мой вкус был слишком женственным и этим невыгодно отличался от первого красавца двора Роберта Дадли.

Чем внимательнее я присматривалась к юному музыканту, тем больше мне казалось, что на его лице застыло выражение зависти и обиды. Неужто этот дурачок думает, что я занимаю его место? Поразительно, какие нелепые идеи приходят в голову человеку, в жилах которого течет хоть капля королевской крови.

Очевидно, лорд Данли считал, что принадлежность к мужскому полу ставит его неизмеримо выше любой женщины, даже законной наследницы престола. Всякий раз, когда я сталкивалась с мужским высокомерием, меня охватывало возмущение. Ничего, думала я, когда-нибудь я всем вам покажу, чего может достичь женщина, наделенная умом и властью.

Скорее всего честолюбие изнеженного флейтиста подогревала его мать. Она действительно была женщиной опасной. Не сомневаюсь, что с первого же дня моего восшествия на престол эта особа строила против меня козни.

Юноша был вторым и старшим из оставшихся в живых сыновей Мэтью Стюарта, графа Леннокса, и леди Маргарет Дуглас, родной племянницы моего отца, дочери его сестры Маргариты. Отец всегда не ладил со своей сестрой и был очень рад, когда она вышла замуж за шотландца. Однако Маргарита Тюдор унаследовала всю страстность и решительность своего рода, поэтому ее жизнь по ту сторону северной границы была полна самых разнообразных приключений. Нынешняя графиня Леннокс родилась от второго брака принцессы с Арчибальдом Дугласом, графом Ангусом. Эта женщина всегда была моим заклятым врагом. Она состояла в прекрасных отношениях с моей сестрой Мэри и, должно быть, надеялась, что займет престол после нее. Впоследствии выяснилось, что во время восстания Уайета графиня Леннокс изо всех сил старалась, чтобы на меня пало подозрение в соучастии.

Взойдя на престол, я протянула графине Леннокс, как и многим прочим своим недоброжелателям, руку дружбы, надеясь привлечь этих людей на свою сторону. Но есть натуры, путь к сердцу которых найти невозможно, и графиня сохранила в сердце неприязнь, чему немало способствовали ее католические верования и малая толика королевской крови, что текла в ее жилах. Эта женщина все время жадно поглядывала на мою корону.

В конце концов мне это надоело, я вызвала всю ее семью из графства Йорк, самого графа поместила в Тауэр, а графиню и ее сына поручила опеке сэра Ричарда Сэквилла, который должен был содержать их под домашним арестом, пока не закончится следствие.

Графиня засыпала меня жалобными письмами, в которых молила о милости. Мне пришло в голову, что будет лучше, если вся эта семейка окажется у меня под присмотром, а не будет интриговать где-нибудь в провинции.

Их освободили, в скором времени я позволила графу уехать к себе в Шотландию, однако его жена и сын остались при моем дворе. Я не слишком опасалась Ленноксов, зная, что они не отличаются большим умом и не пользуются любовью в народе. Можно было бы вообще забыть о графине, если бы не ее родство с королевским домом.

Когда выяснилось, что юный лорд Данли прекрасно играет на флейте, я стала к нему благоволить — у меня при дворе хорошие музыканты были в чести.

Итак, я сидела и слушала музыку, а рядом со мной стоял шотландский посол сэр Джеймс Мелвилл. Я видела, что он глубоко растроган сладостной мелодией. Когда Данли закончил играть, я захлопала в ладоши, и молодой человек с поклоном приблизился. Он отличался изящными манерами и вообще был прехорошенький.

Мельком взглянув на унылого шотландского посла, Данли вернулся в общество дам, которые души не чаяли в этом красавчике.

— Красивый мальчик, — сказала я Мелвиллу, — и на флейте хорошо играет.

— Просто великолепно, — согласился посол.

— Мне кажется, у его матушки есть на этого юношу виды.

— Что ж, всякая мать желает своему сыну добра.

— Графиня Леннокс хочет восстановить свои владения в Шотландии.

— Это вполне естественно.

Я поняла, что сэр Мелвилл неравнодушен к судьбе красавчика и его честолюбивой мамаши. Надо будет приглядывать за ними.

— Я очень рад, что ваше величество позволили графу Ленноксу посетить Эдинбург, — сказал Мелвилл.

— Да, он хочет подать шотландской королеве петицию, чтобы ему вернули его поместья. Будем надеяться, что миссия графа удастся.

— В этом случае, несомненно, графиня и лорд Данли присоединятся к отцу.

Я несколько насторожилась. Сэр Джеймс явно плел какую-то интригу, имевшую касательство к семейству Леннокс.

В тот же день я обсудила свои подозрения с Сесилом.

— Мне кажется, — сказал мой мудрый советник, — что графиня хочет женить своего сына на шотландской королеве.

— Но это невозможно!

— Почему? Королева — молодая, а стране наследник нужен. — Тут он бросил на меня многозначительный взгляд.