Нора Робертс - Рожденная в грехе

Пока она находилась в ванной, служанка разобрала ее вещи и туалетные принадлежности. К этому Шаннон не была приучена.

Мегги она обнаружила, когда спустилась вниз, в главной гостиной.

– Сейчас принесут поесть, – сказала та. – Я проголодалась после всего, что было со мной. А ты?

– Немного. Рада, что тебе лучше. Боже мой!

Восклицание относилось к тому, что Шаннон увидела в одном из углов комнаты. Зачарованная, она подошла ближе, провела пальцами по стеклу. Произведение представляло собой нечто величественное, даже сверхъестественное, и в то же время вполне воспринимаемое разумом: непостижимое и понятное; непорочное и эротическое, состоящее как бы из человеческих жил и черт. Она могла почти различить мужчину и женщину, слившихся воедино в абсолютном удовлетворении своих желаний.

Шаннон так долго стояла возле этой композиции, что Мегги, не выдержав, подала голос:

– Тебе нравится?

– Невероятно! Удивительная вещь!

– Я назвала ее «Капитуляция».

– Да, пожалуй. Конечно. И ты сделала ее там, у себя, в деревне? Вдали от всего и всех?

– Почему нет? Мне кажется, настоящему художнику не нужны толчки извне. Только изнутри.

– Ты так думаешь?

– Уверена. А, вот и хлеб насущный. Спасибо, Норин. – Как только служанка вышла, Мегги добавила: – Никак не могу привыкнуть, что в доме есть еще кто-то, кроме нас. Все время ощущаю неловкость, когда меня обслуживают. Хотя помощь сейчас, конечно, нужна. Иначе не смогу работать. Особенно когда появится второй ребенок.

– Большинство людей, наверное, мечтает, чтобы их обслуживали.

– Значит, я не принадлежу к большинству. – В голосе Мегги послышался вызов. – Но все же привыкаю. Не напрасно говорят, человек ко всему привыкает. – Она откусила кусок сандвича, запила чаем. – Роган уже сидит на телефоне. Не может без него жить. Ему надо сейчас по делам быть в Париже, но он не хочет оставлять меня, пока я в таком состоянии. И кричать на него бесполезно, если он что-то решил. – Она искоса взглянула на Шаннон. – Это касается и его дел с тобой.

– У нас нет еще никаких дел.

– То же самое было со мною. Я брыкалась, чуть ли не кусалась, только чтобы избавиться от его предложений. Я говорю о работе, не о замужестве. Хотя… – Она улыбнулась. – С замужеством было почти то же самое.

– Он припер меня к стенке, – задумчиво сказала Шаннон. – И я не знаю, что делать. С одной стороны, не верится, что это правда, а с другой – боюсь отрываться от привычного дела, сомневаюсь в себе… во всем.

– Роган не только делец. Он по-настоящему любит искусство и разбирается в нем. Так считают все, не я одна. – В голосе Мегги появилась гордость за мужа.

– Я знаю… верю. Слышала о нем и до нашего знакомства.

Шаннон допила чай, вытерла руки.

– Хватит о Рогане, – сказала Мегги, тоже отставляя чашку. – Лучше скажи, почему ты упрямишься?

– Я? Упрямлюсь?

– Конечно. Человек предлагает тебе луну с неба и еще несколько звезд в придачу, а ты…

– Я же, кажется, объяснила, – холодно ответила Шаннон, задетая ее тоном.

– Хочешь сказать, тебе гораздо больше нравится заниматься черт знает чем, а кисти и краски пусть валяются в стороне?

Еще больше разозлившись, Шаннон возмутилась:

– Кто дал тебе право так говорить о моей работе в рекламе? Там тоже не дураки сидят. И не бездари. И мое положение в конторе у Тайлментона…

– Пошли его в задницу!

Да что она разошлась, эта Мегги! Почувствовала себя лучше и позволяет себе черт знает что.

– Еще немного, – процедила Шаннон сквозь стиснутые зубы, – ты и меня пошлешь туда же.

– И пошлю! Потому что ты самым возмутительным образом относишься к своим способностям… таланту. К своему предназначению, в конце концов!

Мегги уже кричала. Бедный Роган, если она с ним так все время. С наигранным безразличием Шаннон отвернулась к окну.

Несколько понизив тон, Мегги заговорила вновь:

– Я видела всего несколько твоих картин и рисунков, и, если что-то понимаю в этом, они говорят, что у тебя не просто зоркий глаз и мастерская рука. Еще у тебя есть сердце, способное уловить и понять. А ты собираешься всю жизнь рисовать бутылки с пробками!

– Спасибо тебе за добрые слова, но, боюсь, ты сейчас выступаешь в пользу Рогана.

– У меня всегда было собственное мнение, Шаннон! Как ты смеешь меня подозревать в чем-то? Роган лишь попросил составить тебе компанию, когда он будет занят делами, чтобы ты не скучала.

– Извини, я что-то не так говорю, но для меня это очень серьезно, то, что предлагает мне Роган. И если он ошибается во мне, расплачиваться буду только я сама. Своей карьерой, всей своей жизнью, может быть.

Мегги поморщилась.

– Ты рассуждаешь как типичный делец, не как творческая личность! Я от тебя не ожидала такого. Шаннон вскочила со стула.

– Если ты думала, что оскорбишь меня, то тебе не удалось. – Она вздернула подбородок. – Спасибо за чай. А теперь, извини, я хочу выйти и подышать свежим воздухом.

Она дала себе слово, что не позволит Мегги, с ее привычкой высказывать все прямо в лоб, испортить ей настроение. Ни за что!

Остаток дня прошел спокойно. Роган был сама любезность, Мегги тоже не кидалась на нее, как тигрица, и вообще была больше занята ребенком.

На следующее утро, после совместного тихого и мирного завтрака, Роган пригласил Шаннон в библиотеку и, только они вошли туда, произвел «первый выстрел».

– В одиннадцать у вас назначена встреча с фотографом. Они сами позаботятся о вашем лице и волосах, так что ничего делать не надо. У Джека, так зовут фотографа, свои взгляды и правила. Он немного капризен, однако превосходный мастер.

–Но я…

– Мегги сейчас должна полежать, ей нездоровится, но она хочет обязательно пойти с вами. Лайам останется здесь, так что вы сможете вместе побродить по городу. Мегги покажет вам Дублин.

– Как замечательно! – с притворным воодушевлением воскликнула Шаннон.

– Надеюсь, зайдете к нам в галерею. Вы говорили, что бывали в нашем филиале в Нью-Йорке?

–Да, я…

– Думаю, вы обратите внимание, что в разных городах мы по-разному размещаем экспонаты. Пытаемся учитывать особенности настроений и вкусов посетителей. – Он взглянул на часы. – Должен ехать. Буду рад, если найдете возможность заглянуть ко мне в кабинет, когда закончите осмотр галереи. Лучше всего часа в три. Мегги проводит вас. Тогда мы окончательно решим насчет контракта.

– Роган! – Она просто не знала, плакать или смеяться. – Вы ведете себя, как настоящий соблазнитель. Правда, очень воспитанный и элегантный. Ваш голос, улыбка могут стать смертельными для избранной вами жертвы.

– Вы мне льстите, Шаннон. – На его губах появилась та самая «смертельная» улыбка. – И знаете, о чем я подумал? Вы очень похожи характером на Мегги. Очень.

– Хотела бы я понять, хорошо это или плохо. Он стал серьезным.

– Вот что я скажу вам, дорогая. Как ваш свояк и как человек, который, вы считаете, толкает вас на новое поприще. Вы и сами хотите этого. Да, хотите. Моя роль заключается лишь в том, что я подал вам идею.

– Вы правы. Впрочем, не совсем. Я порою, конечно, думала о том, чтобы целиком заняться живописью. Но отбрасывала эту мысль как непрактичную.

– В смысле заработка?

– У меня есть деньги, даже больше, чем мне нужно. Отец умел их зарабатывать. Дело не в деньгах. Хотя для меня важно зарабатывать самой, чувствовать себя самостоятельной. То, что я говорю, звучит противоречиво?

– Нисколько.

Она кивнула, удовлетворенная тем, что он понял ее и продолжала:

– Время от времени я писала картины. Когда хотела, когда выпадал случай. Хозяйкой моей кисти была только я сама. И контракт заключала с самой собой.

– Вы боитесь сосредоточиться исключительно на этом?

– Да… – Она задумалась на какое-то время. – Здесь у меня работа пошла как никогда раньше. Не могу этого не признать. Это меня радует. Но что будет, когда вернусь домой? Я не знаю. Роган, если я подпишу ваши бумаги, тем самым я дам слово. Но откуда мне знать, смогу ли выполнить его?

– Ваша добросовестность борется с вашим желанием, Шаннон, и пока что побеждает его. А почему бы не попытаться удовлетворить оба чувства?

– Как это сделать? – заинтересовалась Шаннон.

– Очень просто. В наш контракт будут включены картины, написанные здесь, и те, что у вас в Нью-Йорке. А также те, которые сумеете, если захотите, написать за последующие два года. Причем, обратите внимание, ни о каком количестве речи нет – это может быть всего одна картина или две дюжины.

– Звучит как уступка с вашей стороны, – пробормотала она с сомнением. – Я вам очень признательна.

– Не стоит благодарности, – снова улыбнулся он. – Я ухожу. Жду вас в три часа в галерее. Она посмотрела ему прямо в глаза.

– Я приду.

Поднимаясь наверх, Шаннон отдавала себе отчет в том, что Роган загнал ее в угол, но с некоторым удивлением не могла не признаться себе, что хотела этого сама.

Однако хватит размышлений, прервала она себя. Если хочет увидеть город, надо собираться. А до этого разбудить Мегги.

На стук в дверь та не отозвалась.

– Мегги! – крикнула Шаннон. – Роган просил поднять тебя. Уже десятый час. Мегги! Даже беременным надо иногда вставать с постели.

В чем дело? Что случилось?

Обеспокоенная, она повернула ручку, открыла дверь и увидела, что постель Мегги пуста. Значит, одевается? Шаннон прошла в комнату и обнаружила, что Мегги нигде нет.

Из ванной раздавались звуки, которые ясно говорили о том, что именно хозяйка комнаты там делает и как себя чувствует.

Вбежав туда, Шаннон увидела только изогнутую спину Мегги, наклонившейся над унитазом.

– Уходи отсюда! – раздраженно крикнула та. – Могу я, черт вас всех возьми, побыть одна хоть немного?

Новый приступ рвоты заставил ее снова наклониться.

Ничего не говоря, Шаннон намочила полотенце, начала осторожно обтирать лицо и шею Мегги. Затем подала стакан с водой, заставила немного выпить.

– Ух, – с трудом выдохнула та, опираясь на плечо Шаннон. – Этот ребенок должен родиться святым или гением, не иначе.

– Ты была у врача? Что он говорит?

– Чертов свинтус! Говорит, что еще несколько недель, а потом станет легче. Я чуть не прикончила его на месте!

– И тебя оправдал бы любой суд, если бы он состоял из женщин. Ну, давай! Надень туфли. Пол совсем холодный. Я провожу тебя до постели.

Мегги, совсем ослабевшая после приступа тошноты, не сопротивлялась и позволила увести себя из ванной.

– Нет, больше не лягу, – сказала она. – Просто посижу в кресле. Позвони, пожалуйста, на кухню, попроси принести чай и сухого печенья. Черт, все-таки комфорт неплохая вещь, верно? И еще неплохо, когда тебе помогают. Спасибо, Шаннон.

– Это приятней слышать, чем ругань, которой ты меня встретила.

– Извини. Ужасно не люблю быть беспомощной.

– Я тоже. Наверное, поэтому никогда много не пью. Один раз, помню, перепила, но с тех пор ни-ни.

– Какая же ты ирландка после этого? – Мегги уже улыбалась, она чувствовала себя значительно лучше. – Мой отец говорил… Наш отец любил говорить: «Первая рюмка согревает тело, вторая – душу, а третья – мозги».

– Вот до третьей я и не хочу доходить.

– Он тоже много не пил. У тебя его глаза, Шаннон.

Мегги заметила, как та сразу опустила их, и, когда Шаннон заговорила, в голосе звучало напряжение.

– У моих родителей были голубые глаза, – сказала она. – Когда я однажды спросила, почему у меня они другого цвета, мать как-то странно и печально взглянула на меня, а потом с улыбкой ответила: «Наверно, тебе их подарил ангел».

– Отцу понравился бы такой ответ, – негромко проговорила Мегги. – И он порадовался бы, что рядом с твоей матерью был хороший человек, который любил вас обеих. Выпьешь со мной чаю? – спросила она, когда горничная внесла поднос.

– Ох, сколько вы все пьете чаю! Но я выпью.

– Расскажи, как познакомились твои родители, – попросила Мегги. – Если ты не против.

К своему удивлению, Шаннон обнаружила, что ей даже приятно поделиться этим с Мегги. Они вместе посмеялись над историей о том, как Колин Бодин свалил в грязь свою будущую жену вместе с подносом, на котором была еда, и животом, в котором уже росла будущая Шаннон.

– Жаль, я никогда их уже не узнаю, – помолчав, посетовала Мегги.

– Они получили бы удовольствие от знакомства с тобой, уверена. – Шаннон поднялась со стула, слегка смущенная нахлынувшим на нее сентиментальным чувством. – Слушай, если хочешь еще поваляться, я закажу такси и поеду одна к этому чертову фотографу.

– Ничего подобного. Мне уже лучше. Хочу поехать и посмотреть, как Джек будет измываться над тобой. То же он проделывал со мною не так уж и давно.