Нора Робертс - Рожденная в огне

– Дорогая! – Она приблизилась к Мегги и по-матерински обняла ее. – Все будет хорошо, детка. Это просто нервы.

– Я в полном порядке, – высокомерно сказала Мегги, но тут же откинула прочь свою гордость и спрятала лицо на плече у миссис Суини. – Но я не хочу туда идти. Честное слово.

– Вы должны! – Старая женщина подняла голову Мегги, вгляделась ей в лицо. – Вы же не хотите, чтобы все думали, будто вы испугались?

– Я не боюсь. – Мегги вздернула подбородок, но выражение ее лица не могло никого обмануть. – Мне просто неинтересно.

Кристина Суини улыбнулась и погладила Мегги по голове.

– Ну, ну.., не надо.

– Правда, миссис Суини. Я не хочу ни на что смотреть. Я чувствую себя униженной и не хочу выставляться напоказ. Пускай лучше меня повесят!

– Вас никто не будет вешать, дорогая. И вы совсем не унижены. Наоборот. – Она взяла холодные руки Мегги в свои. – Это верно, что вас выставляют напоказ так же, как и ваши работы. Так уж заведено среди художников, и в этом есть, может быть, что-то глупое. Но ведь вас уже многие оценили, о вас рассуждают, удивляются вам. Пусть они продолжают делать это. Разрешите им!

– Это меня тоже беспокоит, миссис Суини, не буду притворяться. Но не это главное. Я понимаю, хотя и не привыкла к публичности, и не люблю ее, что такова доля многих художников. Но… – она сжала губы, покачала головой, – то, что я делаю, это.., это как бы лучшая часть меня самой. И если она не будет принята, не окажется достаточно хорошей… Что же тогда останется у меня.., во мне.., для себя?..

– Роган считает иначе.

– Много он понимает!

– Вы правы. Он понимает не так уж много. Как и все мы. – Кристина Суини ненадолго замолчала. Что тут еще скажешь? Эта молодая женщина, как настоящий ребенок. Никакой логики. Ей нужна материнская забота – вот что ей нужно. Добрая, но строгая забота. – Хотите, чтобы я пошла вниз и сказала моему внуку, что вы слишком напуганы, слишком неуверенны в себе и потому не можете быть на открытии вашей собственной выставки?

– Нет! – В отчаянии Мегги закрыла лицо руками. – Он заманил меня в ловушку! С ловкостью и хитростью змеи. Он просто ненасытный, жадный человек с загребущими руками! Вот он кто! Извините меня за эти слова.

Мегги отняла руки от лица, выпрямилась и застыла – являя собой статую под названием отчаяние. Миссис Суини подавила желание улыбнуться.

– Вы совершенно правы, – сказала она деловым тоном. – Так, значит, я пойду и скажу Рогану, чтобы он отправлялся без нас. Он давно внизу в холле, ходит, как тигр по клетке, и, наверное, протоптал уже тропинку в паркете.

– Никогда не знала никого, кто бы так много внимания обращал на время, – пробурчала Мегги.

– Это свойственно всем в семействе Суини. Мой муж сводил меня с ума своей пунктуальностью. – Она похлопала Мегги по руке. – Я сейчас вернусь и помогу вам, если нужно, советом по части одежды.

– Миссис Суини! – Мегги, как утопающий за соломинку, ухватилась за ее рукав. – А не могли бы вы просто сказать ему, что я умерла? Мои похороны были бы неплохим добавлением к вернисажу. Ведь хорошо известно, что мертвый художник всегда лучше и талантливей, чем живой.

– Вот это уже другой разговор. – Миссис Суини сняла руку Мегги со своего плеча. – Сразу видно, вы себя лучше почувствовали. А теперь бегите и умойте лицо.

– Но…

– Я сделала ставку на ваш успех сегодня. – Голос миссис Суини звучал очень твердо. – И, уверена, ваша бабушка Шарон тоже поставила бы на вас, если б знала. Идите умойтесь, я ведь сказала вам!

– Да, мэм. Миссис Суини… – Мегги нерешительно поднялась с постели. – Только ничего не говорите ему, ладно? Я буду очень благодарна вам, если вы не скажете Рогану, что я…

– Я скажу, что каждая женщина в такой день, как этот, уделила бы как можно больше времени своему туалету.

– Да, конечно. – Подобие улыбки показалось на лице у Мегги. – Извините за эту сцену, но я ничего не могла с собой поделать. И пусть Роган не очень бесится там.

– Я возьму его на себя.

– И еще одна просьба, миссис Суини. Совсем о другом. Не могли бы вы найти те газетные вырезки по поводу моей матери, о которых говорили?

– Попробую. Обычно у меня сохраняются все реликвии. Особенно, если они касаются детства и юности.

– Я была бы вам так благодарна.

– Обязательно поищу. А теперь займитесь своим лицом. Я иду к Рогану.

Она одарила Мегги обнадеживающей улыбкой и удалилась.

Как она и думала, Роган, еле сдерживая ярость, продолжал мерить шагами переднюю.

– Где она, дьявол ее дери? – рявкнул он, увидев спускавшуюся по лестнице бабушку. – О чем она думает, хотел бы я знать? Черт…

Миссис Суини величавым жестом остановила его словоизвержение.

– О том, что надеть, чтобы произвести наилучшее впечатление на публику. Неужели ты не понимаешь этого?

– О, конечно, это так важно. – Ему тоже хотелось, чтобы его опекаемая не ударила лицом в грязь, не подвела своего патрона, но все-таки сколько можно? – Никогда не думал, что провести рукой по волосам и натянуть платье может занять столько времени, – проворчал он.

– Ты слишком долго ходишь в холостяках, мой дорогой. Если, конечно, не решил возвести это в принцип. – Она поправила на нем галстук, вовсе не нуждавшийся в этом. – Как изумительно ты выглядишь в смокинге!

– Бабушка, не трать времени на восхваления.

– Я пришла как раз сказать тебе, чтобы ты отправлялся без нас. Мы приедем с Мегги, когда она будет готова.

– Она должна была быть готова полчаса назад!

– Но этого не произошло. Разве не эффектней будет, если она явится, когда все будут в сборе? Ты же так любил театральные представления, мой мальчик.

Бабушка была, как всегда, права. Ну, если не всегда, то часто.

– Хорошо, – проворчал он и взглянул на часы. – Мне уже нельзя больше задерживаться. – Однако ему хотелось задержаться и войти в галерею вместе с Мегги. Ради нее, разумеется, не для себя. – Оставляю ее в твоих надежных руках. Я пришлю за вами машину, сразу как приеду в галерею. Ни в коем случае не задерживайтесь больше, чем на час. Обещаешь?

– Можешь положиться на меня, дорогой.

– Я знаю. – Он поцеловал ее в щеку. – Кстати, миссис Суини, я еще не говорил вам сегодня, что вы превосходно выглядите?

– Еще нет. Но теперь сказал.

– И готов повторить это много раз!

– А сейчас беги и оставь Мегги на моем попечении.

– С удовольствием. – Подходя к входной двери, он еще раз взглянул на пустой лестничный пролет, и во взгляде снова мелькнуло раздражение. – Желаю тебе справиться с ней, – сказал он на прощание. – Клиент не из легких.

После его ухода миссис Суини вздохнула с некоторым облегчением, но подумала, что последние слова внука были совершенно справедливы.

Все было сделано как надо, как ему хотелось. Все предусмотрено. Освещение отличное – ни один изгиб, ни одна грань стекла не оставалась неосвещенной. Музыка – сейчас играли вальс – лилась по залу, словно тихие счастливые слезы. На серебряных подносах изящные официанты в ливреях разносили искрящиеся бокалы с шампанским. Легкий звон хрусталя и негромкий рокот голосов, соединяясь со звуками музыки, создавали приятную полифонию.

Да, ничего не упущено. Все на месте. Кроме, хмуро подумал Роган, оглядывая зал, самого художника.

– Все очень хорошо, Роган, – одобрила стоявшая рядом с ним Патриция, как обычно элегантная, в узком белом платье, отделанном стеклярусом. – Успех обеспечен.

Он повернулся к ней.

– Ты думаешь? Время покажет. Его пристальный взгляд задержался на ней, и она вдруг почувствовала себя неловко.

– В чем дело? – поинтересовалась она с легким смехом. – У меня измазан нос сажей?

– Совсем нет.

Он поднял бокал с шампанским, одновременно проклиная Мегги за мысли, которые та постаралась поселить в его голове и которые могли вбить клин между ним и Патрицией и усложнить, если не омрачить, их долголетнюю дружбу.

Она влюблена в меня? Какая чепуха! У Мегги просто больное воображение.

– Извини, – сказал он. – Немного задумался. Не понимаю, почему до сих пор нет Мегги.

– Она будет с минуты на минуту, я уверена. А пока люди и так ослеплены представившимся зрелищем.

– Надеюсь. Но какое несерьезное отношение ко времени!

– Роган, дорогой, наконец-то я вас нашла! Вернее, это уже сделала моя Патриция.

– Добрый вечер, миссис Коннели. – Роган пожал протянутую руку. – Рад видеть вас. Ваше присутствие всегда приносит успех моим выставкам.

– Льстец!

Энн Коннели, мать Патриции, сбросила с плеч норковую накидку и беспечно рассмеялась.

Это была женщина, чьим главным принципом в жизни являлось поддержание своей красоты, которую она приравнивала к чувству собственного достоинства и считала таким же важным, как воспитание детей и управление домом. Она никогда не пренебрегала своими обязанностями, а потому ее дом, ее дети и ее красота оставались на должном уровне. Впрочем, красоту она бы поставила на первое место. За нее она боролась уже не менее половины века и пока еще выходила из этой битвы победительницей.

– А ваш супруг? – учтиво спросил Роган. – Тоже пришел?

– Разумеется. Деннис где-то уже дымит сигарой и обсуждает финансовые проблемы. О, спасибо, – добавила она, потому что Роган подозвал официанта и вручил ей бокал с шампанским. – Но вы же знаете равнодушие Денниса к искусству. Даже ради вас он не проявит к нему интереса. Ах, какая чудесная работа! – Миссис Коннели указала на скульптуру рядом с ними. – Привлекает и тревожит в одно и то же время, не правда ли? Патриция говорила, что познакомилась с автором, вчера, мельком. Я тоже очень хочу увидеть ее.

– Она должна уже скоро приехать. Пожалуй, вы обнаружите в мисс Конкеннан те же контрасты, которые так тонко подметили в ее работе.

– Предвкушаю удовольствие. Отчего вы так редко стали бывать у нас, Роган? Я все время пристаю к Патриции, чтобы она привела вас к нам.

Она кинула на дочь заговорщический взгляд, туманно говоривший: ну же, дорогая, пора проявить побольше активности. Не упускай его, иначе будешь очень сожалеть.

– Я был крайне занят последнее время, миссис Коннели, – оправдываясь, сказал Роган, – но обещаю исправиться.

– Прощаю вас. И ждем к обеду в один из дней на следующей неделе.

– С удовольствием принимаю приглашение. Джозеф! Извините, я вынужден отойти.

– Зачем так явно настаивать, мама? – недовольно сказала Патриция, когда Роган ушел.

– Кто-то ведь должен наконец это сделать, моя девочка. До каких пор он будет обращаться с тобой, как со своей сестрой? – Посылая улыбки через зал знакомым, она продолжала, понизив голос:

– Мужчина никогда не женится на женщине, к которой питает братские чувства. А тебе уже давно пора думать о новом замужестве. Да, да… О лучшей партии нельзя и мечтать. Будешь медлить, у тебя выхватят его из-под самого носа. И, пожалуйста, улыбнись. Ты такая хмурая, словно присутствуешь на похоронах.

Патриция покорно растянула губы в улыбке.

– Дозвонились? – нервно спросил Роган у Джозефа, как только подошел к нему.

– Дома их уже нет, но из машины мне ответили. Будут с минуты на минуту.

– Опаздывают больше чем на час. Как типично для этих вольных художников.

– На то они и вольные, Роган. Могу вас обрадовать: уже продано десять изделий. Особенно много запросов на «Сдачу». Или, может, назвать эту вещь «Поражение»?

– Как ни называйте, она не для продажи. – Роган, в который уже раз, оглядел скульптуру, стоящую в центре зала. – Мы сначала покажем ее в наших отделениях в Риме, Париже и Нью-Йорке, вместе с другими, уже отобранными. Их мы, конечно, продавать тоже не будем.

– Как скажете, дело ваше, но должен заметить, что генерал Фицсиммонс предложил за нее двадцать пять тысяч фунтов.

– В самом деле? Надеюсь, это уже стало известно многим?

– Можете не сомневаться. Кроме того, я побеседовал с несколькими искусствоведами. Вам, наверно, будет интересно…

Он замолчал, увидев, как потемнели глаза Рогана, каким восхищенным взглядом тот уставился на дверь. Повернувшись, Джозеф понял, куда смотрит его шеф, и слегка присвистнул.

– Она опоздала, – констатировал он, – но использовала лишнее время не зря.

Не он один был свидетелем реакции Рогана, заметила ее и Патриция. Заметила и женским чутьем поняла происходящее. Понял его и весьма наблюдательный Джозеф и искренне пожалел женщину, которая любит, но которую при этом рассматривают только как друга.

– Пойти ее встретить? – тихо спросил Джозеф.

– Что? Нет, нет. Я сделаю это сам.

Роган никогда не думал, что Мегги может так выглядеть: великолепной, сногсшибательной, чувственной, как сам грех.

Она была в черном платье, одноцветном, без всяких украшений. Просто кусок ткани, повторяющий все изгибы тела, прикрывающий его от плеч и до колен. Единственным украшением, если все-таки их можно так назвать, были пуговицы. Большие блестящие черные пуговицы, застегнутые таким образом, что позволяли видеть округлость груди и ноги немного выше колен.