Нора Робертс - Рожденная в огне

Роган мерил шагами затемненный холл и продолжал растравлять себя мыслями о недостойном поведении Мегги. Нужно было гораздо раньше, корил он себя, разобраться с ней и не заходить слишком далеко в своем желании помогать, продвигать, ставить на нее, на ее талант. В конце концов, не сошелся на ней свет клином!

Черт побери, как сможет он создать галерею чисто ирландского искусства, когда первый же чисто ирландский художник, которого он нашел и, можно сказать, пригрел, выкидывает такие номера, ведет себя, как невоспитанный ребенок?!

Сейчас уже середина ночи, а ее все нет, и неизвестно, где она. Хотя бы предупредила, рыжая чертовка! Не дай Бог, что-нибудь с ней случилось!

Из-за ее дурацкого поведения в его глазах даже померк успех сегодняшней выставки, он почти не чувствовал удовлетворения от своей работы, не говоря уже о заслуженном покое. Да и о каком покое можно говорить, если ее нет в такой поздний час! Она ведь совсем не знает Дублина, а в городе немало мест, где женщине, да и не только женщине, ходить небезопасно. Особенно одной. Но, может, она вовсе не одна? А, чепуха, с кем ей быть! И, вообще, пускай ведет себя как хочет. Но все-таки вдруг что-то произошло? Несчастный случай! Необходимо выяснить!

Он бросился к телефону, и в это время в другом конце холла раздался звук открывающейся двери. Роган устремился туда.

Мегги стояла в полумраке у порога и, насколько он мог разглядеть, была в полном порядке. Не убита, не ранена.

– Где вы болтались столько времени? – рявкнул он.

Она-то была уверена, что он еще кутит с приятелями в каком-нибудь фешенебельном клубе, где шампанское льется рекой, а он, оказывается, дома, и, видимо, давно. Поэтому ответила вполне миролюбиво:

– Побродила по городу. Он такой красивый ночью.

Роган свирепо смотрел на нее, руки у него непроизвольно сжимались в кулаки.

– Уже второй час! Неужели вы не понимаете?

– Правда? Я потеряла счет времени. Извините и спокойной ночи.

– Нет, подождите! – Он сделал шаг, преграждая ей путь. – Вы должны объяснить мне ваше сегодняшнее поведение!

– Это как раз то, чем я обычно не занимаюсь, но для вас сделаю исключение. Если вы будете выражаться ясней.

Она еще позволяет себе этот иронический тон! Нет, так дальше нельзя!

– Ради вас собралось сегодня около двухсот человек. – Он говорил со злостью, медленно, почти по складам. – Вы обошлись с ними отвратительно грубо!

– Ничего подобного. – Внезапно она ощутила страшную усталость, особенно в ногах, на которых были эти проклятые туфли на шпильках. Она скинула их и с облегчением опустилась на один из плетеных стульев, поставив горящие ступни на низкую скамеечку. – По-моему, совсем наоборот. Я была так непривычно любезна, столько улыбалась, что у меня чуть не вывалились все зубы. Наверное, весь следующий месяц я не смогу выдавить из себя ни одной улыбки. Я не отказалась бы сейчас от рюмки бренди, Роган. Ночь довольно прохладная.

Он только сейчас обратил внимание, что она была в одном своем тонком, облегающем черном платье.

– Куда вы подевали свой плащ?

– У меня его нет. Занесите этот факт в вашу записную книжку, Роган.

Она протянула руку за бокалом.

– Черт! Какие у вас холодные руки! Вы хоть что-нибудь соображаете?

– Они быстро согреются. Я ведь крестьянская дочь, как правильно подметила миссис Коннели. – С некоторым удивлением она наблюдала, как он, подойдя к камину, пытается разжечь огонь. – Разве нет слуг?

– Замолчите! Ваша язвительность неуместна. Особенно сегодня, когда все получилось так, как я задумал. Не считая вашего взбрыкивания, конечно.

Пламя в камине занялось, его огненные языки радостно лизали сухие дрова. Теперь, когда лицо Рогана было освещено, Мегги увидела, какое оно напряженное и недоброе. Но она всегда считала, что лучший способ защиты – нападение, а потому сказала:

– Думаю, я вам ничего не должна. – Мелкими глотками она отпивала бренди, тепло от камина уже начинало смешиваться с теплом внутри ее, и все было бы хорошо, если б не этот непрощающий взгляд Рогана. – Я посетила вашу выставку, – рассуждала она, – не так ли? В подходящем платье, с подходящей идиотской улыбкой во все лицо.

– Это была ваша выставка! – отчаянно крикнул он. – Ваша! А вы – просто неблагодарное, эгоистичное, сумасбродное существо! Не стоящее внимания!

Какой бы утомленной она себя ни чувствовала, но такого стерпеть не могла. Вскочив со стула и резко выпрямившись, она бросила ему в лицо:

– Не собираюсь спорить с вами! Да, я такая, как вы сказали, и кое-кто в семье долдонил мне то же самое всю мою жизнь. К счастью, ваше внимание обращено только на мои работы, и этого достаточно.

– А вам не приходило в голову, что, получив ваши произведения, мы должны были проделать и еще кое-что? Пускай самую малость.

– Это уже ваша забота. Что касается меня, я больше двух часов упиралась в кого-то локтями в этой толпе совершенно чужих для меня людей.

– Пора вам понять, что те, кто поддерживает вас, не могут считаться чужими, а также, что грубость – не лучший способ общения.

Сейчас он говорил спокойно, немного устало, как учитель со строптивым поднадоевшим учеником.

– Мы не уславливались, сколько часов я там пробуду. Во всяком случае, речь не шла о целом вечере. И мне захотелось побыть одной.

– Почти до рассвета бродить по улицам? Пока вы здесь, я несу за вас ответственность, Мегги. Я уже готов был обзвонить все больницы и полицейские участки.

– Я сама отвечаю за себя, – упрямо сказала она, понимая уже, что в его глазах была не только злость, как она посчитала раньше, но и подлинное беспокойство. – Если я действительно заставила вас поволноваться, приношу свои извинения. Но мне так захотелось на воздух!

– И вы убежали, как ребенок? Никого не предупредив.

– Да! – Бокал выпал из ее рук и разбился о каминную решетку, прежде чем она поняла, что случилось. Брызги стекла разлетелись, как дождевые капли, застучали, словно пули, по железу. – Я должна была уйти! Я не могла там больше дышать! Не могла выносить всего этого – людей, музыку, свет! Все было так красиво, так хорошо! Никогда не думала, что это вызовет во мне такой страх. Думала, легко сумею пережить – когда вы меня до открытия выставки отвели туда и мне показалось, что все происходит во сне.

– Значит, вы испугались?

– Да, да, черт побери! Вам приятно это слышать? Испугалась в первый же миг, как вы втолкнули меня в зал и я увидела все, что вы для меня сделали! Оробела, струсила, душа ушла в пятки! – Она снова почти кричала на него. – Вы открыли ящик Пандоры [3], и оттуда посыпались все мои надежды, страхи и недостатки. Вы не можете представить, как это страшно! Когда вдруг увидишь в себе то, о чем никогда не подозревала.

Он неотрывно смотрел на нее – невысокую, стройную, в облегающем черном платье; по ее коже цвета слоновой кости пробегали багряные блики пламени.

– Могу, Мегги, – негромко ответил он. – Это я хорошо могу себе представить. Почему вы раньше не сказали?

Он сделал движение по направлению к ней, но она выставила вперед обе руки, как бы отталкивая его.

– Нет, не надо. Я не вынесу сейчас вашего добросердечия, когда его совсем не заслуживаю. Я не должна была поступать так, как сделала. Это и в самом деле неблагодарно, эгоистично. – Она уронила руки вдоль тела. – Но там, на лестнице, никого около меня не было. Ни одной души. Мне стало так тоскливо, так…

Она выглядела такой слабой, такой беспомощной в эти минуты, что он не осмелился коснуться ее. Казалось, если он это сделает, она разломится на кусочки.

– Мегги, если бы вы раньше сказали, как вам необходимо присутствие кого-то из родных, я бы постарался помочь.

– Вы бы не уговорили Брианну, не воскресили моего отца. – Голос у нее дрогнул, она устыдилась этого и, заглушая рвущиеся наружу всхлипывания, прижала руку ко рту. – Я просто очень устала. Извините еще раз. Слишком большое напряжение, не рассчитала силы. Спасибо за все, что вы сделали для меня. Такое невозможно забыть.

Роган предпочел бы сейчас, чтобы она кричала или плакала, а не говорила вот так: тихо, неестественно любезно.

Он постарался ответить в том же тоне:

– Теперь можете успокоиться. Самое главное произошло: выставка имела успех. Ее глаза блеснули в свете огня.

– Да, вы правы. Это главное. А сейчас, извините меня, я пойду спать.

– Конечно. Только еще одно, Мегги.

Она повернулась, почти уже дойдя до лестницы.

– Да?

– Между прочим, я искал вас.., там, на лестнице.., везде. Возможно, если вы когда-нибудь вспомните мои слова, они принесут вам хоть какое-то удовлетворение.

Она не ответила и стала быстро подниматься наверх. Роган услышал, как закрылась дверь в спальню.

Он продолжал стоять возле камина, глядя в огонь, где длинное полено с треском переломилось пополам под силой огня и жара. Струйки дыма унеслись в трубу, ливень искр ударился в экран отражателя, рассыпался и погас.

Она такая же, как этот огонь, подумал он. Переменчивая, взрывная, опасная и странная. И в то же время простая.

А он.., он совершенно отчаянно влюблен в нее.

– Что вы имеете в виду под словом «улизнуть»? – грозно вопросил Роган, отодвигаясь от своего стола. – Никуда она не денется!

– Но она действительно уехала. Зашла на минуту в галерею попрощаться и улизнула. Час тому назад. – Джозеф достал из кармана конверт. – Просила передать вам.

Роган взял конверт, швырнул на стол.

– Хотите сказать, она поехала к себе в Клер? На следующее утро после выставки?

– Да, и в жуткой спешке. У меня даже не было времени показать ей отклики в некоторых газетах. – Он дотронулся до небольшого золотого кольца в своем ухе. – Заказала билет до аэропорта Шеннон. Говорила, что опаздывает на рейс, и потому быстро попрощалась, вручила мне записку для вас, запечатлела прощальный поцелуй – и адью. Налетела как ураган и так же исчезла. – Увидев, что Роган остается серьезен, добавил:

– Если бы я знал, что она вам еще нужна, то задержал бы ее как-нибудь. Не уверен, получилось бы у меня, но попытался бы.

– Неважно. – Роган снова откинулся на спинку кресла. – Какой она вам показалась?

– Какой? Нетерпеливой, яростной, полубезумной. Как всегда. Единственное, что я понял с ее слов: ей совершенно необходимо срочно вернуться домой и приступить к работе. Я не был уверен, что вы уведомлены о ее отъезде, и потому счел нужным сообщить. А вообще-то у меня сейчас встреча с генералом Фицсиммонсом.

– Отлично. Передайте ему мои наилучшие пожелания.

– Лучше, если он передаст мне деньги за свою покупку, – осклабился Джозеф. – Между прочим, он предлагает еще пять тысяч сверх за «Капитуляцию».

– Она не продается. Я уже говорил.

После ухода Джозефа Роган вскрыл конверт, вынул оттуда листок бумаги, вырванный из блокнота, лежащего в его комнате для гостей, и покрытый быстрым, но довольно разборчивым почерком Мегги.

"Дорогой Рогам!

Понимаю, вы будете раздражены моим внезапным отъездом, но я ничего не могла поделать. Мне нужно быть дома и приступить к работе тотчас же. За это я даже не считаю необходимым извиняться. Предполагая, что вы можете звонить и посылать мне телеграммы, хочу предупредить заранее: я не стану на них отвечать. По крайней мере, какое-то время. Пожалуйста, передайте мой привет вашей бабушке. И я не буду против, если вы время от времени станете думать обо мне.

Мегги.

Р. S. Да, еще одно. Быть может, вам будет интересно узнать, что я увожу с собой полдюжины рецептов от Жюльена (таково имя вашего повара, если вы этого не знаете). Он считает меня очаровательной"

Роган прочитал записку во второй раз, прежде чем бросить ее в корзину для бумаг. Что ж, оно и к лучшему, решил он. Им обоим станет легче, если их будет разделять вся Ирландия. Ему, во всяком случае. Трудно быть в хорошем рабочем состоянии, когда рядом с тобой женщина, в которую влюблен и которая нарушает твои планы в любую минуту и по любому поводу.

Теперь же те чувства, что зародились в нем, неминуемо притупятся, а там и вовсе исчезнут благодаря двум выигрышным факторам – времени и расстоянию.

Итак, он должен быть доволен. Она уехала, план его удался – во всяком случае, начало нового направления в галерее положено; теперь он может спокойно жить и работать, и приводить в порядок свои сумбурные чувства.

Черт! – в сердцах подумал он, а ведь мне уже ее недостает!

Небо напоминало цвет яйца красногрудой птицы малиновки и такое же чистое и прозрачное, как горный ручей. Мегги сидела на маленькой скамейке возле двери своего дома, сложив руки на коленях, и просто вдыхала утренний воздух. За калиткой ее собственного сада, в котором ярко цвели фуксии, простирались зеленые поля и долины. А еще дальше – ведь день выдался таким ясным – можно было увидеть темные очертания гор.