– Так я все-таки приготовлю вам чай, – настаивал Джозеф. – Хороший, ароматный.

– Не надо. Я бы хотела, если можно… – Патриция тоже выглядела смущенной, – поговорить с Роганом.

– О, конечно, извините. – Идиот, кретин, недоумок! Что ты лезешь со своим чаем, не говоря уже о серьезных чувствах? Кому ты здесь нужен? – Я пойду вниз. Приходите, если передумаете насчет чая.

– Прости, что вторглась, – смущенно извинилась Патриция, когда Джозеф вышел. – Но я хотела… Пройдем к тебе в кабинет, не возражаешь? Я не задержу тебя надолго.

– Нет, конечно. С удовольствием, – пробормотал Роган.

Они спустились на один этаж, вошли к нему в комнату, Патриция тщательно закрыла дверь.

– Я не задержу тебя надолго, – повторила она, садясь на стул и складывая руки на коленях. – Я пришла, чтобы извиниться перед тобой.

– Пэтти… – Он ожидал всего, кроме этого. – Не надо. Пожалуйста.

– Нет, надо. И ты сделаешь мне одолжение, если выслушаешь.

– Пэтти… – Он тоже опустился на стул рядом с ней. Теперь он ясно видел следы недавних слез и бессонной ночи на ее лице. – Я заставил тебя плакать.

– Да, это так, Роган. Но когда я перестала лить слезы, то начала думать. Серьезно думать. – Она вздохнула. – То, чем занималась, видимо, слишком мало и редко. Ведь и мать, и дэдди так опекали меня все время и возлагали надежды на мое будущее.

Вполне определенные надежды, которые стали и моими тоже. А я так боялась огорчить родителей.

– Но ведь ты…

– Я просила тебя выслушать до конца, – произнесла Патриция таким резким тоном, что Роган посмотрел на нее с удивлением. – И ты обещал. Мне нелегко сказать то, что я решила, что должна… Ты ведь почти всегда был рядом со мной. Вспомни. Мне было тогда четырнадцать, пятнадцать. Потом появился Робби. Я так влюбилась в него, что ни о чем и ни о ком больше не могла думать. Он заполнил все. Затем у нас появился дом, семья. Когда я потеряла его, то хотела умереть. Один Бог знает, как я хотела этого.

Роган взял ее за руку.

– Я тоже любил его, – мягко сказал он.

– Знаю, именно ты помог мне справиться с горем. С тобой я могла говорить о Робби, вспоминать, смеяться и плакать. Ты был моим ближайшим другом, и я тебя любила. Это естественно. И, наверное, не менее естественной была мысль, что ты меня тоже любишь и что любовь дружеская может со временем перерасти в обыкновенную любовь между мужчиной и женщиной. Разве это не в природе вещей?

Его пальцы, сжимавшие ей руку, беспокойно задвигались.

– Если бы я только мог предполагать, если бы был внимательней…

– Не надо. – Сейчас он удивился спокойствию в ее тоне. – Ты этого не видел, потому что я, быть может, неосознанно, не хотела, чтобы ты видел. А еще потому, что этого не было, – добавила она, помолчав, и затем продолжила тем же спокойным тоном:

– По причинам, которые мы не обсуждаем, я решилась сама сделать первый шаг для выяснения наших отношений. Что и произошло, как ты понимаешь, вчера вечером. Когда я поцеловала тебя, я ожидала… О, я ждала, что увижу все небо в алмазных звездах, что душа возликует! Потому что вложила в свой поцелуй все чувства, все надежды и ожидания. Все, прости меня, вожделение, которое испытывала в мечтах. Но ничего не получилось…

– Патриция, я… – Он отпустил ее руку. – Что ты хочешь этим сказать?

Она рассмеялась, озадачив его еще больше.

– Когда я, наконец, утерла слезы и начала думать о том, что произошло, мне открылась вдруг странная вещь, которая меня удивила не меньше, чем тебя мой поцелуй. Я поняла, что не почувствовала всего того, о чем мечтала. Да, целуя тебя, я не испытала того, что должна была почувствовать, чего желала. Ничего…

– Ничего? – недоуменно повторил он полувопросительно.

– Кроме неловкости от того, что поставила нас обоих в довольно сложное положение. Мне открылось вот что: любя тебя все последние годы, я никогда не была в тебя влюблена. И тот, кого я целовала, оставался моим ближайшим другом, а не возлюбленным.

– Теперь я понимаю, – поморщился Роган. Ему было не слишком приятно испытывать такое чувство, словно твои мужские достоинства подверглись сомнению. Но он героически справился, как ему казалось, с этим ощущением и беспечно прибавил:

– Итак, все в порядке?

– Ну, вот, – сказала она со смехом и, взяв его руку, приложила к своей щеке. – Теперь ты считаешь себя оскорбленным.

– Нет. Но, признаюсь, немного огорчен. – Ее ласково-снисходительный взгляд сказал ему, что она видит его насквозь. – А, черт, ты права. Я, конечно, задет. Есть ведь у меня как-никак мужская гордость! – Он улыбнулся, удивившись, что большого усилия ему для этого не потребовалось. – Значит, друзья?

– Навсегда! – Она глубоко вздохнула. – Представить себе не можешь, какое облегчение я сейчас испытываю. Вот мы прошли и через это, дорогой. А теперь я, пожалуй, загляну к Джозефу, который так мечтал угостить меня чаем. Ты присоединишься к нам?

– Нет, извини. Нужно принять груз из Инвернесса.

Патриция поднялась.

– Знаешь, Роган, в одном я согласна со своей матерью: ты слишком много работаешь. И выглядишь последнее время неважно. Тебе необходимо отдохнуть.

– Сделаю это через месяц или два. Она покачала головой и наклонилась, чтобы поцеловать его.

– Ты постоянно так говоришь. Хотелось бы верить тебе на этот раз. – С чуть лукавой улыбкой она добавила:

– Мне кажется, твоя вилла на юге Франции неплохое место не только для отдыха, но и для творческого вдохновения. Пейзаж и краски там воодушевят любого художника.

Он приоткрыл рот, закрыл его снова. Ну и ну! Ай да Патриция!

– Ты слишком хорошо знаешь меня, – пробормотал он, едва оправившись от изумления.

– Согласна, поэтому воспользуйся моим добрым советом.

Патриция оставила его приходить в себя и отправилась на кухню. Джозефа там не было, она стала сама готовить чай.

Когда тот вошел, Патриция допивала первую чашку.

– Прошу прощения, – извинился он. – Клиентов нельзя торопить. Чем больше торопишь, тем неохотней расстаются они с лишним фунтом.

– Выпейте чаю и успокойтесь.

– Да, спасибо. Но что с вами? – Патриция повернулась к свету, и Джозеф увидел ее лицо. – Что-нибудь случилось?

– Ничего особенного. Почему вы спрашиваете? Патриция поставила чашку на стол и опрокинула бы ее, если бы Джозеф не придержал ее за руку.

– Вы плакали? – забеспокоился он. – Или сдерживаетесь, чтобы не заплакать? Ни он, ни она не садились.

– Не знаю, почему косметика так дорого стоит, если не в состоянии скрыть следы слез? – сказала Патриция, силясь улыбнуться. – Бедная женщина даже не может выплакаться как следует, чтобы этого не заметили внимательные мужчины.

Она собралась сесть, но он положил обе руки ей на плечи, пристально всматриваясь в ее лицо. Это был тот редкий случай, когда Джозеф не ответил шуткой на шутку.

– Кто вас обидел?

То, что она прочла в его глазах, повергло ее в смятение.

– Никто, – ответила она. – Все прошло. Я уже в полном порядке.

Он так не думал, но допытываться не стал. Конечно, и раньше ему случалось прикасаться к ней, обнимать за плечи, за талию. Они не раз танцевали вместе. Но сейчас музыки не было. Сейчас она одна. С заплаканными глазами. И он испытывал безумную жалость к ней, к ее горю, каким бы пустячным оно ни было.

Медленно он поднял руку, нежно провел пальцем у нее под глазами.

– До сих пор горюете о нем. О Робби.

– Да. И всегда буду. – Но сейчас она говорила не правду. Облик Роберта, который она продолжала носить в сердце, поблек. Его заслонило милое участливое лицо Джозефа. – Нет, – призналась она. – Я плакала не о Робби. То есть не совсем так. Я плакала о том, чего нет и не может быть.

Как она хороша сейчас, думал он. Какие прекрасные глаза – мягкие, слегка сконфуженные. И какая нежная кожа. Нежнее, чем у всех женщин, каких ему довелось знать. А их, видит Бог, было немало.

– Не надо ни о чем плакать, Пэтти, – услыхал он свой собственный голос, которого не узнал – столько в нем было нежности и сдерживаемого волнения. – Обещайте мне…

И потом его губы прикоснулись к ее губам и задержались на них, а пальцы трепетно перебирали ее темные волнистые волосы, и он вдыхал запах, ее запах…

Она с удивлением раскрыла губы, от которых он не мог оторваться, а потом сама прильнула к нему всем телом, как бы в поисках защиты, успокоения, умиротворения.

Ее вздох, в котором, как ему показалось, смешались удивление и негодование, заставил его резко отойти от нее.

– Простите… – пробормотал он. – Извините, я сам не знаю, что на меня нашло. Это непростительно с моей стороны.

Она ничего не говорила, только молча смотрела на него.

– Простите, если можете, – повторил он и, повернувшись на каблуках, вышел из комнаты, прежде чем она что-то ответила.

Патриция сделала шаг к двери, его имя чуть не сорвалось с ее губ, но она не произнесла ни слова, только прижала руку к сердцу, готовому вырваться из груди. Ноги у нее подкашивались, она была вынуждена сесть.

Джозеф?.. Ее рука дотронулась до пылающей щеки. Джозеф? Как все странно! Как нелепо! Они даже мало знакомы. И виделись-то лишь здесь, в галерее, когда она заходила к Рогану, или на вернисажах. Если их что и объединяло, то, пожалуй, симпатии к владельцу галереи и интерес к искусству. Да и что она о нем знает? Говорят, Джозеф склонен к богемной среде с ее неупорядоченностью, безалаберным образом жизни; что пользуется немалым успехом у женщин. Он хороший честный работник, за которым Роган как за каменной стеной.

Всего один поцелуй. Случайный. Возможно, спровоцированный чувством жалости к ней. Обыкновенный поцелуй.

Уговаривала она себя, протягивая руку за чашкой, но рука опять предательски дрожала, и немного чая пролилось на стол.

Но этот поцелуй, вдруг ясно поняла она, испытывая внутреннее волнение, этот поцелуй заставил ее увидеть то самое небо в алмазных звездах, которое не увидела вчера! Как будто лунный свет прорвался сквозь застилающие его тучи.

И это все – Джозеф, которого она так давно и так мало знает.

Отставив чашку, Патриция ринулась из комнаты. Она не знала, что сейчас сделает, но ей хотелось немедленно найти Джозефа. Во что бы то ни стало.

Она увидела его в одном из залов и бросилась к нему, не обратив внимания на Рогана, который был тут же.

– Джозеф!

Тот замер, затем повернулся на звук ее голоса, кляня себя за все, что только что произошло. Сейчас она, чего доброго, влепит ему пощечину, да еще при людях, и правильно сделает. Нет, скорей всего при людях она не станет устраивать скандала, не такой она человек. Однако не мешает все же скрыться, пока не поздно. Он инстинктивно старался не отходить далеко от появившихся уже посетителей галереи, нервно откинул назад свои длинные волосы, остановился, повернувшись вполоборота к Патриции.

Она подошла к нему, запыхавшись от быстрой ходьбы.

– Я…

Она совершенно не знала, вернее, забыла, что хотела сказать, пока разыскивала его.

– Вы имеете все основания злиться на меня, – сказал он не свойственным ему виноватым тоном. – Но, поверьте, я не хотел ничего.., я только… Черт, а чего же вы ожидали? Войдя, вы выглядели такой несчастной и такой красивой, черт возьми! Такой взывающей об участии. Я просто не выдержал. Я забыл обо всем. Извините еще и еще раз.

Она слушала его сбивчивую речь, и ей почему-то казалось, что он прекрасно понимает ее состояние, лучше, чем она сама. И она тоже понимает, почему он это сделал. Но если они понимают друг друга, если он считает ее красивой, а его поцелуй так взволновал ее, то…

– Не хотите сегодня пообедать со мной? – неожиданно спросила Патриция.

Он моргнул, отступил на несколько шагов, уставился на нее в изумлении. Шутка? Издевка?

– Что вы сказали? – переспросил Джозеф. Она повторила:

– Хотите пообедать со мной? – Патриция испытывала легкое головокружение. Как на качелях. И чувство безумной отваги. – Сегодня. Через несколько часов.

– Вы хотите пообедать? Со мной? – Он говорил так, как будто только учился разговаривать. – Сегодня?

У него был такой ошеломленный вид, что она не могла сдержать смеха.

– Да. Я уже дважды сказала вам об этом. Вернее, нет. Я хочу совсем другого.

– О, ну, конечно. Простите. Он повернулся и пошел к двери.

– Я не хочу обедать, – быстро сказала она ему вдогонку так громко, что некоторые из присутствующих в зале обернулись. – Я хочу… Слышите? Чтоб вы повторили то, что недавно сделали.

Джозеф замер на месте. Патриция прошла мимо него в коридор, который, к счастью, был пуст. Он как привязанный шел за ней.

– Я не совсем понял… – начал он.

– Тогда я объясню. – Ее захлестнула волна безрассудства, радостного безумия и гордости за свою смелость. – Я хочу.., чтобы вы отвезли меня к себе домой, Джозеф. И чтобы снова целовали меня. Если я не ошибаюсь в том, что мы оба чувствуем друг к другу. Хочу, чтобы вы любили меня и делали то, что под этим подразумевается. – Она подошла вплотную к нему. – Теперь вам понятно или нужны дальнейшие объяснения?