Итак, он нашел ее!

Если бы еще она ответила наконец на его стук!

Он отошел от передней двери и, ступая по мокрой траве, прошел к задней стороне домика. Повсюду, где только могли и хотели, росли цветы – свободно, без всяких клумб и грядок. Дикие, как сорняки. Мисс Конкеннан не тратила свое драгоценное время на прополку и на устройство клумб.

Возле задней двери, под навесом, были сложены брикеты торфа. К стене прислонен древний велосипед со спущенной шиной, рядом стояли высокие сапоги «веллингтон», с грязными до самого верха голенищами.

Роган снова начал стучать в дверь, но обернулся, различив какой-то шум позади себя. Не удивительно, что он сразу не услышал его, – это был постоянный ровный шум, напоминавший о море, и доносился он со стороны другого дома, стоявшего в некотором отдалении от первого. Роган увидел дым, выходящий из трубы и растекающийся в свинцовом небе.

В здании было несколько окон, два или три открытых, несмотря на промозглую погоду. Конечно, это мастерская, решил Роган и зашагал туда, предвкушая удивление хозяйки и собственное умелое и дипломатичное объяснение цели своего неожиданного появления.

Постучав и снова не дождавшись ответа, он распахнул дверь. Сразу же в лицо пахнуло жаром, он ощутил необычные запахи и увидел небольшого роста женщину. Она сидела в огромном деревянном кресле, в руках у нее была какая-то длинная трубка.

Первое, о чем он подумал: да, тут происходят чудеса!

– Закройте дверь, будьте вы прокляты, здесь сквозняк!

Он машинально выполнил приказание, подчиняясь яростному окрику, однако не мог не возразить:

– У вас же открыты окна.

– Это тяга, глупец!

Больше она ничего не добавила, даже не удостоила его взглядом. Приникнув ртом к трубке, она принялась в нее дуть.

Роган наблюдал за рождением стеклянного пузыря, против воли завороженный зрелищем. В сущности, простейшая процедура, думал он. Только дыхание собственных легких да жидкое стекло. Пальцы ее играли на трубке, как на музыкальном инструменте, она поворачивала ее, вращала, снова поворачивала, борясь с силой тяжести и в то же время используя эту силу до той поры, пока не оставалась довольна получившейся формой.

Она совершенно не думала о вошедшем, не замечала его, погруженная в работу: выдувала, отрезала шеи пузырькам, наносила узоры на стекло особыми приспособлениями, делала еще десятки разных вещей, различных операций – и все это спокойно и хладнокровно, как если бы знала и определила заранее каждое свое движение, каждый вдох и выдох.

Потом, у печи, она втолкнула рожденный пузырь под слой расплавленного стекла, нагревавшегося там для второй плавки, которую она влила затем в деревянную форму, где та делалась тоньше и остывала.

Она терпеливо повторяла эту процедуру множество раз, и сейчас главную роль выполняли ее руки, в то время как в предыдущей операции основная работа осуществлялась с помощью дыхания.

Роган смотрел на все это, застыв у дверей. Зрелище было впечатляющим. В комнате стояла удушающая жара, несмотря на открытые окна. Он снял намокшее пальто, от которого, как ему казалось, шел пар.

Хозяйка после того, как обозвала вошедшего глупцом, больше не обращала на него никакого внимания, напрочь позабыв о его присутствии. Огромное кресло, по-видимому домашней работы, на котором она сидела, было утыкано гвоздями и крючками с висящими на них инструментами. Возле кресла стояли ведра с водой, песком, горячим воском.

Временами она вставала, чтобы подойти к печи, и тогда он пробовал заговорить, но звуки, похожие на глухое рычание, вырывались в ответ из ее горла, и Роган замолкал.

Ладно, говорил он себе, подождем, черт ее возьми! Час, два, сколько нужно! Если это существо, рожденное женщиной, в состоянии терпеть такую адскую жару и все эти запахи, выдержу и я.

Сколько прошло времени, он не знал. Он чувствовал себя как в театре, на захватывающем спектакле, когда не думаешь о часах и минутах, о жаре и духоте в зале.

Но вот изделие, над каким она трудилась, находится уже на понтии, длинном железном пруте стеклодува, с помощью которого она забрасывает его в электрическую печь для отжига. Включив регуляторы времени и температуры, она, по-прежнему не глядя на гостя, прошла к небольшому холодильнику, стоящему прямо на полу. Роган, не спускавший с нее глаз, увидел, когда она нагнулась, как вытерты ее джинсы и почти расползлись на самых интересных местах.

Однако длительным это зрелище не было. Она выпрямилась, повернулась к нему, и в него полетел один из предметов, вынутых ею из холодильника. Это была банка с холодным напитком, которую он сумел все-таки поймать, прежде чем она угодила ему в нос.

– Вы еще здесь? – услышал он ее голос. Она открыла крышку, начала жадно пить. – Наверное, изжарились в своем прекрасном костюме?

Теперь, когда она не была поглощена работой, когда ее руки и голова освободились от бремени, он как бы заново увидел ее. Но и она смотрела на него изучающим взглядом.

Перед ней стоял высокий худощавый мужчина с темными волосами. Очень темными и хорошо ухоженными, а глаза были синие, как озеро Керри. Не так уж плохо смотрится, подумала она, допивая сок и постукивая пальцем по донышку банки. Приятная форма рта, что бывает нечасто, но вряд ли эти губы сплошь и рядом растягиваются в улыбку. И глаза тоже не из тех, что можно назвать смеющимися. В их синеве хладнокровие, расчетливость, уверенность.

Черты лица довольно резкие, хорошо очерченные. «Хорошие кости – хорошая кровь», – говорила ее бабушка. А у этого человека она еще, вполне возможно, и голубая.

Костюм, сразу видно, английского покроя. Галстук – выше всех похвал. В манжетах – крапинки золота. А выправка у него прямо солдатская, да еще такого солдата, грудь которого вся в медалях и орденах.

Теперь, когда работа благополучно окончена, Мегги позволила себе дружелюбно улыбнуться ему.

– Устали дожидаться?

– Нет, – ответил он коротко.

Улыбка делала ее еще менее реальной, больше похожей на какое-то сказочное существо, которому подвластны все волшебные силы. Он предпочел бы, чтобы она снова кривила губы и ворчливо обрывала его.

– Я проделал немалый путь, чтобы поговорить с вами, мисс Конкеннан, – учтиво сказал он. – Мое имя Роган Суини.

Ее улыбка постепенно сменилась чем-то, напоминающим усмешку. Значит, вот ты кто. Сам Роган Суини. Человек, желающий наложить лапу на ее работы. «Джекин» – как не слишком почтительно называют порою у них в провинции жителя Дублина. Что означает «наглец».

– Вы упорный человек, мистер Суини, – заметила она. – Отдаю вам должное. Надеюсь, поездка была приятной, по крайней мере?

– Отвратительной.

– Очень жаль.

– Но я не считаю ее напрасной. – Он открыл банку с соком, которую продолжал держать в руке, хотя предпочел бы сейчас стакан горячего чая. – У вас здесь интересная обстановка.

Он снова оглядел комнату – ревущую печь, сушильни, длинные скамейки, кучи металлического и деревянного инструмента, прутья, трубки, полки и шкафа с химическими препаратами.

– У меня сейчас неплохо идет работа, я вполне удовлетворена, – процедила она. – О чем уже сообщала вам как-то по телефону.

– Та вещь, над которой вы трудились, когда я вошел… Она мне очень нравится.

Он немного прошелся по комнате, наклонился над столом, заваленным набросками на бумаге и картоне, карандашами, углем и мелками. Взгляд его упал на эскиз того стеклянного изделия, которое сейчас сушилось в печи. Нежное, воздушное. Нет, скорее текучее, льющееся.

– Вы продаете ваши эскизы?

– Я художник по стеклу, мистер Суини. Не график и не живописец.

Он внимательно посмотрел на нее, взял в руки эскиз.

– Если вы подпишете, – твердо сказал он, – я дам за него сто фунтов.

Она недоверчиво фыркнула и точно метнула пустую банку из-под сока в мусорное ведро.

– А за ту работу, что вы сейчас окончили? – спросил он спокойно. – Сколько вы за нее возьмете?

– Какое, собственно, вам дело?

– Возможно, я купил бы и ее тоже.

Она немного задумалась, сидя на краю скамейки и болтая ногами. В самом деле, кто может назвать ей истинную цену того, что она делает? Никто. В том числе и она сама. Но стоимость в денежных знаках – дело другое. В конце концов, она тоже человек, и ей надо есть и пить.

Ее подход к назначению цены был простым и весьма гибким. И не имел ничего общего с наукой или мастерством, каковые присутствовали в ее работе. Здесь действовали три нормальных фактора: потраченное время, собственное отношение к нему и мнение о покупателе.

У Мегги уже сложилось определенное мнение о Рогане Суини. Поэтому она рискнула запросить с него подороже.

– Двести пятьдесят фунтов, – решила она. Сотню накинула за его золотые запонки.

– Хорошо, я выпишу чек.

Он улыбнулся, и Мегги поняла, что должна быть благодарна ему за то, что он раньше не использовал это свое оружие. Достаточно смертоносное, не могла она не признать, глядя, как изгибаются его губы и одновременно темнеют глаза. Обаяние давалось ему легко, без видимых усилий.

Он заговорил вновь:

– Этот экземпляр я покупаю для моей собственной коллекции – под настроение, так сказать. И как воспоминание о первой встрече. Но я готов приобрести еще один, чтобы выставить его в моей галерее. И за двойную цену.

– Удивительно, как вы еще не прогорели, мистер Суини, если так балуете клиентов.

– Вы недооцениваете себя, мисс Конкеннан, – улыбнувшись, сказал он.

Внезапно он шагнул к скамейке, где она сидела, решительно, с уверенностью победителя. Подождав, пока она подняла глаза, чтобы видеть его лицо, он добавил:

– Поймите, я необходим вам.

– Я прекрасно знаю сама, что мне делать в этой жизни, – сказала она в прежнем резком тоне.

– Да, когда вы у себя в мастерской. – Он обвел рукой комнату. – В этом я убедился, проведя у вас уже немало времени. Но деловой мир – совсем иное.

– Он меня не интересует.

– Прекрасно. – Он вновь улыбнулся, как если бы услышал восхитивший его ответ. – Меня же этот мир, напротив, весьма привлекает. Уверяю вас, в нем есть свои радости.

Она должна была бы чувствовать себя не очень удобно, находясь где-то внизу, на скамейке, в то время как он почти нависал над ней, ведя разговор с вершины собственного роста. Но, по-видимому, такое не приходило ей в голову. Она ответила тем же неуступчивым тоном:

– Я не хочу, чтобы кто-то вмешивался в мою работу, мистер Суини. Я делаю то, что мне хочется, когда хочется и вполне довольна своей судьбой.

– Да, то, что хочется и когда хочется, – повторил он. – И делаете очень хорошо. Но беда, если ваши способности не будут замечены, если вы останетесь на том же месте. Что касается вмешательства в вашу работу, у меня нет ни малейшего намерения совершать то, чего вы так опасаетесь. А вот наблюдать, как вы работаете, очень интересно. – Он обвел глазами комнату и повторил:

– Да, очень интересно.

Она вскочила со скамьи, куда лучше беседовать, стоя на собственных ногах, и, чтобы не дать ему преимущества в разговоре, поспешно произнесла:

– Мне не нужен наблюдатель. И не нужен менеджер.

– О нет, именно он и нужен вам, Маргарет Мэри. Его-то вам и не хватает.

– Много вы знаете обо мне! – пробормотала она негодующе и принялась ходить по комнате. – Дублинский хитрец в модных ботинках!..

Он, кажется, сказал: за двойную цену! Она не могла перепутать. Вдвое больше, чем она просила. А ей ведь необходимо регулярно давать деньги для матери, оплачивать невесть сколько счетов, и химикалии стоят убийственно дорого.

– Что мне действительно нужно, – продолжала она, резко остановившись, – это тишина и покой.

И больше места. – Даже присутствие одного человека в мастерской, казалось ей, переполняет комнату до отказа, не оставляя свободного пространства. – Больше места, – раздраженно повторила она, – а вовсе не человек вроде вас, который заявляется сюда и начинает излагать свои заявки: три вазы – к следующей неделе, или двадцать пресс-папье, или полдюжины бокалов с розовой ножкой. У меня не конвейер, мистер Суини. Я художник!

С невозмутимым видом он вытащил из кармана блокнот и ручку с золотым пером и начал писать.

– Что вы там делаете?

– Записываю для памяти, что не следует давать вам приказания насчет ваз, пресс-папье и бокалов на розовой ножке.

Ее губы непроизвольно растянулись в улыбку, которую она все же подавила.

– Да, я не терплю никаких приказаний! Он внимательно посмотрел на нее.

– Что ж, это зафиксировано. Знаете, мисс Конкеннан, у меня, кроме галереи, парочка фабрик, и я немного представляю себе разницу между поточным производством и искусством. Я зарабатываю себе на жизнь и тем, и другим.

– Что ж, вам очень повезло. – Она взмахнула обеими руками перед тем, как упереть их в бока. – Примите мои поздравления. Но зачем вам понадобилась я?