Барбара Картленд - Рожденные в любви

Когда к ней подошел отец, она обвила его руку.

— Я понимаю, ты был слишком увлечен разговором о лошадях, папа, но я по тебе скучала.

— Я тоже скучал по тебе, дорогая моя. Завтра мы вместе отправимся смотреть их и, конечно, хоть что-нибудь подвергнем критике — мы ведь не можем допустить, чтобы здешние скакуны оказались столь же хороши, как мои.

Они рассмеялись.

Марсия, однако, заметила, что отец смотрит на герцога, словно заговорщик, заключивший с дочерью негласный союз.

Герцог тем временем, как она и ожидала, пребывал в компании очаровательной маркизы.

Она, конечно же, собиралась затмить присутствующих женщин.

На ней было ярко-розовое платье, подчеркивавшее белизну кожи и смоль волос.

Увидев ее, стоящую рядом с герцогом, Марсия подумала, что они — идеальная пара и что если ему так нужно на ком-либо жениться, то почему он не желает взять ее в жены. Этот вопрос не давал ей покоя, и она наконец решилась узнать, замужем ли маркиза.

Она задала этот вопрос Сардо, с удивлением обнаружив его рядом с собой.

Маркиза занимает положенное ей место, сидя по правую руку от герцога, подумала Марсия, хотя, как иностранка, обладающая титулом, это место должна занимать она.

Но герцог преднамеренно посадил ее между Сардо и еще одним неженатым молодым человеком.

«Полагаю, он хочет, чтобы меня похитили в тот момент, когда его все-таки вынудят просить моей руки».

Тем не менее ее ужасно забавляла мысль, что у нее с герцогом одинаковое отношение к их женитьбе.

— Разумеется, она замужем, — ответил Сардо на ее вопрос. — Но маркиз в настоящее время находится в Риме с важным поручением правительства.

Марсия поняла, что ее мечте о свадьбе герцога и маркизы не суждено сбыться.

Хотя маркиза полностью контролировала свои действия, она не могла контролировать свой взгляд.

По тому, как она смотрит на герцога, заключила Марсия, даже самый неискушенный наблюдатель может догадаться, чего она от него хочет.

Герцог вел себя гораздо сдержаннее. Не каждому сидевшему за столом было дано понять, насколько сильны его чувства к женщине, расположившейся по правую руку от него.

Но сама возможность того, что они могут быть любовниками, поразила Марсию.

Проведя целых два сезона в Лондоне, она все еще оставалась невинной девушкой. В отличие от сверстниц она никогда не разговаривала о любви и не интересовалась слухами.

Марсия считала, что обсуждение отношений между мужчиной и женщиной, о которых не сообщено в газете, занятие в высшей степени бесполезное. По той же причине она никогда не интересовалась слухами, возникавшими вокруг нее. Не реагировала она и на причитания молодых девушек, у которых уводили женихов более искушенные замужние дамы.

Ее размышления прервал Сардо.

— А зачем вы приехали сюда? — спросил он. — Насколько мне известно, ваш приезд не был запланирован.

— Боюсь, я здесь незваный гость, — ответила Марсия. — Герцог пригласил моего отца посмотреть своих скакунов, а тот, в свою очередь, пожелал, чтобы я сопровождала его.

Сардо нахмурился.

— А вы не встречались с дядей до этого? Она покачала головой.

— Но я, конечно же, слышала о нем и его лошадях.

— Полагаю, вам известно, — продолжал Сардо, — что все родственники убеждают его жениться второй раз. Вы никогда не представляли себя в роли его невесты?

Он столь бесцеремонно заговорил об этом, что Марсия окинула его изумленным взглядом.

— Могу вас уверить, — тихо произнесла она, — что не собираюсь выходить замуж ни за герцога ни, собственно говоря, за кого бы то ни было.

Сардо немного повеселел.

В то же время его подозрения, видимо, не рассеялись полностью; он перевел взгляд с Марсии на герцога и вновь на Марсию.

— У меня такое ощущение, — наконец изрек он, — что во главе всего этого стоит графиня.

— Во главе чего? — перебила его девушка. — Если вы пытаетесь сделать трагедию из моего появления, то могу вас заверить, что собираюсь вернуться в Англию с отцом, как только он захочет уехать, и вернуться такой же свободной, никому не обязанной, как и сейчас!

— Но тем не менее, — разматывал клубок своих умозаключений Сардо, — вы остаетесь прекрасной кандидатурой на роль невесты дяди Армона.

— А я слышала — хотя, быть может, это не правда, — заметила Марсия, — что герцог не собирается ни на ком жениться.

— Он так говорит, — объяснил Сардо, — но ему в конце концов придется произвести на свет наследника, что, в свою очередь, означает уменьшение доли наследства для таких родственников, как я.

Марсия вспомнила, что о нем говорила графиня, и насмешливо ответила:

— Я не вижу за этим столом людей, живущих в нищете.

— Это все бутафория, — возразил Сардо. — Если вы хотите услышать правду, то вот она: меня собираются отправить в тюрьму за неоплаченные долги.

— Я не могу поверить, что герцог позволит этому произойти, — улыбнулась Марсия.

— На это же надеюсь и я. Но когда речь заходит обо мне, он становится скупым и мелочным. Он буквально выплевывал каждое слово. Марсия задумалась над ответом, но в этот миг к ней обратился молодой человек, сидевший с другой стороны.

— Леди Марсия, вы совершенно не замечаете меня.

Она с улыбкой повернулась к нему.

— Что ж, придется немедленно исправить такое положение вещей. Предположим, вы уже начали рассказывать мне о ваших интересах.

— Интересах? Их всего два. Первый — это превосходное вино, изготовленное на винодельнях герцога, и второе — лошади, ради которых вы, собственно, и приехали сюда с отцом.

— О да, вы правы! — воскликнула Марсия. — Я с нетерпением жду того момента, когда смогу увидеть их.

Разговор о лошадях увлек ее, и она почти забыла о Сардо. Но, когда ужин уже подходил к концу, он тихо шепнул ей:

— Если вы действительно не собираетесь выходить за него замуж и не желаете быть заточенной здесь до конца жизни, то должны быть очень осторожны. Родственники сделают все возможное, чтобы обвенчать вас с моим дядей.

— Мне кажется, вы несете полную ерунду, — отрезала Марсия.

Какие-то нотки в голосе Cap до заставили ее вздрогнуть. Она подумала, как и при первой встрече с ним, что от него исходит не просто холод — он источает зло.

Она почти обрадовалась, когда пришло время уходить из столовой.

Во Франции месье обычно не оставались за столом после ухода дам.

Все перекочевали в салон, где уже были расставлены карточные столы.

Пианист заиграл что-то легкое, создавая фон для беседы.

«Весьма приятное времяпровождение, — подумала Марсия.

И тут она заметила, как смотрит на нее графиня. Этот взгляд не оставлял сомнений, что нынешний вечер организован с одной-единственной целью: сделать первый шаг к объявлению ее и герцога мужем и женой.

Рассадив гостей за карточные столы, графиня заметила графа, устроившегося на софе в дальнем конце салона — в полном одиночестве.

Она подошла к нему со словами:

— Не вставайте. Мне кажется, вы не сильно горите желанием играть в карты.

— Мне больше хотелось бы поговорить с вами.

— На это я и надеялась. Она села рядом с ним.

— Очень мило, что вы откликнулись на мое приглашение. Я так волновалась и так долго не могла решить, к кому обратиться, пока наконец не вспомнила о вас.

— Я польщен, — ответил граф. — Но мне больно видеть вас расстроенной или встревоженной. Вы всегда казались такой жизнерадостной!

— Я пыталась быть жизнерадостной, но возникает столько проблем. Я так беспокоюсь за Армона!

— Из-за его отказа жениться?

— Это первая причина. Потому я попросила вас взять с собой вашу прелестную дочь.

Граф хотел было объяснить, что его дочь столь же пессимистично относится к браку, но сдержался, решив, что это будет ошибкой. Сначала нужно до конца выслушать графиню.

Она выглядела такой обескураженной, что он был почти уверен — дела обстоят куда более серьезно, чем кажется на первый взгляд.

В неполные пятьдесят лет графиня все еще оставалась красивой женщиной. Она вышла замуж совсем юной за человека, гораздо старше ее. Графу казалось, что из-за разницы в возрасте их брак был неудачным и, когда графиня овдовела, думал, она снова выйдет замуж. Но из ее писем он узнал, что она посвятила себя воспитанию молодого герцога.

Так как он не был женат, она стала хозяйкой дома.

Заметив тревогу в глазах графини, граф накрыл ее руку своей.

— Вы знаете, — убежденно произнес он, — я сделаю все от меня зависящее, чтобы помочь вам, но, так как мы старые друзья, позвольте называть вас Ивон, как это делала моя жена.

— С удовольствием разрешаю, — ответила графиня. — И спасибо, Лайонел, я знала, что на вас всегда можно положиться.

— Надеюсь, — улыбнулся граф. — Но вы так и не рассказали мне о главной причине вашей печали.

Графиня оглядела столы с играющими, словно проверяя, что никто не сможет подслушать их разговор.

— Я думаю, вы уже догадываетесь, что главной проблемой является Сардо.

— Я нисколько не удивлен. Он очень назойлив и был таким, сколько я его помню.

— И не только назойлив! Он тратит так много денег, что помимо Армона все наши родственники доведены до безумия, ибо такими темпами он вскоре разорит все поместье.

Граф в изумлении посмотрел на нее.

— С трудом верится, что такое возможно, — заметил он, — особенно если принять во внимание тот факт, что герцог — один из самых богатых людей Франции.

— Конечно, он обладает великолепной усадьбой и прекрасным chateau, в котором накоплено немало сокровищ. Но что касается денег — он совершенно честно делит их между всеми родственниками.

Она вздохнула.

— При этом Cap до приходится давать суммы, намного превосходящие совместную долю его и его матери.

— Но это же недостойно! — воскликнул граф. — Надеюсь, ваш племянник пытался хоть как-то воздействовать на него?

— Последний раз, когда Сардо приезжал сюда, Армон заявил, что впредь, приехав за деньгами, он уедет ни с чем. Пусть уж лучше он умрет с голоду, чем и дальше будет лишать своих родственников законных денег.

— И, полагаю, он опять приехал сюда, чтобы просить денег.

— Нет, все гораздо хуже.

— В чем дело?

— Мои парижские друзья постоянно снабжают меня информацией обо всех делах Сардо.

Графиня посмотрела на графа и как бы извиняясь добавила:

— Я не шпионю за ним, я просто хочу уберечь Армона от лишнего беспокойства.

— Я понимаю вас, — успокоил ее граф.

— Так вот, несколько недель назад, — продолжала графиня, — мне сообщили, что Сардо — в который уж раз — оказался в безвыходном положении. Его долг составил многие тысячи франков, и кредиторы начали волноваться.

Граф подумал, что этого и следовало ожидать: он слышал о связях Сардо с женщинами, для которых спустить целое состояние — дело трех-четырех дней.

— Это были, несомненно, плохие новости. — В голосе графини сквозило отчаяние. — Но за ними последовали еще более ужасные.

— Как, еще хуже?!

— Мне по секрету сообщили, что Сардо уверяет своих кредиторов, будто дни его дяди сочтены. С его смертью — так как у герцога нет прямого наследника — все его деньги и земли перейдут во владение его сестры — матери Сардо.

— Неужели это правда? — вскричал граф.

— Я об этом не задумывалась, поскольку была уверена, что рано или поздно Армон вновь женится, а потому даже не интересовалась, что будет в случае его смерти. В конце концов, ему всего тридцать!

— Мне это известно, но никогда нельзя исключать вариант, что у него не будет сына.

— В этом случае Армон станет последним из герцогов Рукских, и именно это внушает семье серьезные опасения.

Она на миг задумалась.

— Мой брат, отец Армона, хотел иметь большую семью. Как это принято, он женился очень молодым на очаровательной девушке, которая понравилась всем нам.

Граф кивнул.

— После рождения дочери она больше не могла — так считали врачи — иметь детей.

— Впервые об этом слышу! — изумился граф. — Я думал, Армон — ребенок от первого брака.

Графиня покачала головой.

— Нет, Элеонора умерла от лихорадки через несколько лет после свадьбы. Граф весь превратился в слух.

— К нашей общей радости, мой брат женился вторично и, хотя мы все чрезвычайно любили его первую жену, нам очень понравилась Дороти, милейшая девушка, почти столь же очаровательная, как и ваша жена.

— И что произошло дальше? Графиня вздохнула.

— Она родила Армона через год после свадьбы. Можете представить, какое счастье испытал мой брат! Армон был не только его прямым наследником, но и самым обожаемым ребенком в семье. С момента рождения он стал воплотившейся в реальность мечтой своих родителей. На самом деле Дороти хотела иметь еще детей — чтобы Армону не было одиноко.

— Но это было невозможно?