Когда я начинал работать в этой фирме, телефонные счета, коммунальные услуги и офисные принадлежности оплачивались компанией как общие расходы. Теперь все — факсы, ксероксы, телефоны — имело особый код. (Я был готов к тому, что скоро закодируют даже мой пейджер.) В результате простейшие действия вроде набора номера превратились в многоэтапные манипуляции — а все ради того, чтобы фирма смогла выставить нашим клиентам счет за каждый потраченный на них пенни.

— Ох, просто соедини меня с Дугом Креншо! — прорычал я.

Я работал в юридической фирме «Мэйтерс, Уильямс и Херст» уже тринадцать лет, с того момента как пришел сюда вскоре после окончания юридического факультета — с горящими глазами, полный наивного оптимизма. Тогда это была маленькая контора, всего шестнадцать адвокатов, но офис располагался в очень удобном для меня месте — в нескольких милях от дома матери. Пятью годами раньше от сердечного приступа скончался отец, и я хотел быть поближе к маме, чтобы приглядывать за ней. И родственники моей жены Кейт жили недалеко, в трех часах езды, так что она тоже очень обрадовалась, когда я устроился именно в эту фирму.

Первый рабочий день в «Мэйтерс, Уильямс и Херст» я провел на совещаниях. Эти совещания проходят до сих пор: совещания с клиентами, совещания с партнерами, совещания с адвокатами противной стороны, совещания с секретарями, совещания с ассистентами, совещания во время обеда, совещания по телефону. Мечты о том, как мое красноречие повергает зал суда в немой восторг, постепенно тускнели, а мой стол заваливали все новые и новые дела о банкротстве. Поначалу я не возражал. Я рассматривал эти дела как возможность помочь владельцам небольших предприятий и фирм погасить долги и искренне радовался, когда внушительная сумма их задолженности превращалась в ноль. Но с годами моя неформальная специализация внутри фирмы — «адвокат, помогающий в делах о банкротстве» — изменилась: я стал «специалистом по банкротству». Затем я окончательно осознал, что моей мечте покорять мир скандальными победами не суждено сбыться (те немногие дела о банкротстве, которые доходят до зала суда, неизменно сводятся к скучной констатации фактов, а отнюдь не являются столкновением интеллектов, как мне представлялось). Справившись с разочарованием, я с еще большим усердием зарылся в папки с делами о все тех же банкротствах — теперь уже с целью произвести впечатление на коллег. Упрочив свое положение в компании, я сконцентрировался на задаче, стоящей перед всеми молодыми юристами: за семь лет стать полноправным партнером фирмы.

Мой жизненный опыт показывает, что если я, поставив перед собой цель, неуклонно работаю над ее достижением, то рано или поздно у меня все получается. И в случае с женой это правило сработало.

Я встретился с Кейт Эббот на последнем курсе университета и с первого же взгляда влюбился. Она поселилась по соседству с домом, который я снимал на время учебы с пятью другими студентами. За книги и обучение платили мои родители — при условии, что средства на все остальное (еду, одежду, аренду жилья и старенький автомобиль) я буду зарабатывать сам. Питался я в те дни в основном макаронами, супами из пакетиков и только изредка позволял себе роскошь съесть в соседней закусочной котлету. Из одежды в моем распоряжении имелись: один костюм, который родители подарили мне в честь окончания школы, три пары джинсов, несколько дешевых свитеров, две рубашки, пара ботинок со стоптанными задниками и полуразвалившиеся кроссовки. Я бы стыдился своего гардероба, если бы у всех моих соседей дела не обстояли точно так же.

Так вот, Кейт я впервые увидел, когда она выгружала из фургона коробки и старую мебель. Я тут же решил, что познакомлюсь с ней, а познакомившись, решил, что она станет моей женой. Ее иссиня-черные волосы и прелестные черты лица сразили меня наповал. Когда она смеялась, мне слышался нежный перезвон колокольчиков. И неделю спустя после окончания мною университета мы поженились.

Как большинство выпускников, я был беден и обременен долгами. Пока я искал работу, Кейт продолжала работать в отделе маркетинга небольшой местной больницы. Ее скромной зарплаты хватало только на то, чтобы оплачивать аренду крошечной квартирки и иногда заливать бензин в наш видавший виды «плимут-чэмп». Мы оба понимали, что в ближайшие несколько лет нам придется несладко, но как только моя карьера начнет набирать силу, наша финансовая ситуация изменится.

Так и вышло: я не проработал в конторе «Мэйтерс, Уильямс и Херст» и полугода, а с деньгами у нас стало заметно лучше. Кейт предложила, чтобы мы начали откладывать средства на будущее. Я не согласился: мое положение обязывало время от времени приглашать в гости коллег, а в нашем тесном жилище, обставленном мебелью с благотворительных распродаж, это было бы невозможно. Тут уж ничего не поделаешь: хочешь быть успешным юристом — выгляди таковым, и мне казалось, что мой дом также должен производить соответствующее впечатление.

Мы купили большой кирпичный коттедж в респектабельном районе и обставили его новой мебелью. Мой студенческий гардероб быстро сменился свеженакрахмаленными рубашками-поло, дорогими костюмами и кожаными ботинками. Старенький «плимут-чэмп» я счел недостойным нового статуса Кейт, продал его за пятьсот долларов и купил ей подержанный «вольво». Кейт называла «вольво» безликим, но тем не менее он занял место в нашем гараже на две машины рядом с моим новым «БМВ».

Оба автомобиля, дом и мебель приобретались в кредит. А Кейт выросла в семье, где в долг никогда и ничего не покупали. У ее родителей даже не было кредитной карточки. И как ни старалась Кейт, она не могла понять, зачем нам нужны новейший проигрыватель компакт-дисков, магнитофонная дека, усилители и предварительные усилители, мощные динамики, высококачественный видеомагнитофон или двадцатисемидюймовый телевизор. Но я всегда настаивал на своем. Аппаратура была самая дорогая из той, что мы могли себе позволить, и я оправдывал покупки, говоря: «Денег у нас достаточно, детей мы еще не завели, так давай побалуем себя, пока есть такая возможность». А когда Кейт жаловалась на то, что дом слишком велик, я напоминал ей, что с появлением детей лишнего места не останется.

Незадолго до пятой годовщины нашей свадьбы Кейт забеременела. Я-то надеялся, что мы подождем еще хотя бы пару лет, прежде чем заведем ребенка. Однако уже через несколько месяцев мною завладела идея необходимости переезда поближе к хорошим школам.

— Роберт, школьные проблемы не будут нас волновать еще несколько лет, — возражала Кейт.

— С рождением ребенка у нас станет вдвое больше вещей, а значит, переезжать будет в два раза сложнее, — сказал я. — Сейчас самое время.

Мы выставили наш дом на продажу и приступили к поискам нового жилья. Некоторые из моих друзей-адвокатов жили в Адамс-хиллс — довольно старом районе, похваляющемся еще более старыми деньгами. Его назвали в честь Томаса Адамса, одного из первых тамошних жителей, который якобы был родственником президента Джона Куинси Адамса, чего, впрочем, никто никогда не проверял.

С начала века в Адамс-хиллсе селятся люди с достатком и властью. Улицы там прячутся в тени красных кленов и гигантских дубов, возраст которых превышает возраст самых старых жителей округи. За газонами неустанно следят, кусты подстригают, дорожки подметают. Ухоженные дома построены из кирпича, камня или дерева, здесь не найдешь ни одной виниловой панели. Скрытые дубами огромные викторианские поместья, окруженные по всему периметру верандами и портиками, чередуются с кирпичными зданиями в колониальном стиле с высоченными колоннами вдоль фасада. У каждого дома своя история. Рядом с некоторыми даже стоят таблички, сообщающие год постройки здания и иную информацию, достойную того, чтобы поделиться ею со счастливчиками, удостоившимися чести приблизиться к входной двери. Купить дом в Адамс-хиллсе практически невозможно: недвижимость здесь не продают, а передают по наследству.

И поэтому когда наш агент увидел в свежем бюллетене объявление о продаже дома в Адамс-хиллсе, то сначала не поверил своим глазам, а потом рванулся к телефону звонить нам. У меня от известия вспотели ладони. Даже Кейт не удержалась от восхищенной улыбки, когда нам впервые показывали наше будущее жилище. Фасад был выполнен из серого камня и желтоватого дерева, весь дом опоясывала прекрасная двухъярусная веранда. Это было большое здание, что, естественно, означало большой ипотечный кредит, но мне хотелось, чтобы Кейт имела свободу и пространство, создавая идеальный дом для нашей растущей семьи. Дом, который каждое Рождество, так же как дом моей матери, озарялся бы огнями гирлянд и благоухал елкой.

В целом мою работу в фирме можно было считать успешной, но все же время от времени я жалел, что не открыл собственную компанию, как сделали многие из моих бывших сокурсников. Они наняли по два-три помощника и вывесили на дверях или на воротах таблички с золотыми надписями: «Джеральд Гриншо и партнеры», «Юридическое бюро Кертиса Говарда», «Адвокатская контора Томаса Микельсона». Тогда вместо того, чтобы по восемьдесят часов в неделю корпеть над бумагами ради кого-то, я бы работал на себя — на фирму «Роберт Лэйтон и К°» например. Однако менять что-либо было уже поздно, наш кредит на покупку дома только закрепил существовавшее положение дел. Да, я потерял свободу, нанявшись в крупную компанию, зато взамен получил уверенность в завтрашнем дне.


На седьмом году службы я стал партнером «Мэйтерс, Уильямс и Херст». Произошло это так: меня пригласили в конференц-зал, где за длинным столом вишневого дерева в кожаных креслах восседали владельцы фирмы. Они объявили о своем решении, похлопали меня по спине, поздравляя с новым статусом, пообещали как-нибудь собраться вместе с женами и разошлись по своим кабинетам заниматься текущими делами. Я остался один, думая о том, что долгожданное событие обернулось двумя минутами формальностей. Вернувшись в свой офис, я захлопнул дверь и углубился в очередное дело о банкротстве.

Остаток дня я был так занят, что совершенно забыл позвонить Кейт и сообщить ей новость. К тому моменту, когда я подъехал к дому, свет в окнах уже погас. Должно быть, Кейт, пребывавшая на седьмом месяце второй беременности, утомилась за день, проведенный в заботах о двухлетней Ханне, и легла, не дождавшись меня. Вторую беременность, как и первую, мы не планировали. Честно говоря, я бы предпочел подождать еще несколько лет. На детей у меня совершенно не хватало времени, и я боялся, что не смогу стать хорошим отцом для малыша номер два… если только за счет общения с Ханной, которая и так почти не видела меня.

Ну, а Кейт, разумеется, пришла в восторг. Рождение первой дочки сделало ее такой счастливой, какой она давно не была, и я не сомневался, что второй ребенок станет для нее таким же источником радости. Кейт обожала быть матерью. Я с готовностью признавал, что роль мамы давалась ей гораздо легче, чем мне — роль отца. Например, мне приходилось прикладывать неимоверные усилия, чтобы разобрать лепет Ханны, тогда как Кейт не запинаясь вела с нею долгие разговоры.

Я открыл дверь в комнату Ханны. Меня встретил огонек ночника. Подойдя на цыпочках к кроватке спящей дочери, я всмотрелся в ее лицо. Она была удивительно похожа на Кейт, когда спала, но стоило ей открыть глаза, как сразу становилось очевидным ее сходство со мной. Моя мать говорила, что в глазах Ханны горит тот же огонек, что горел и в моих, когда я был ребенком. Я поцеловал дочку в макушку, подобрал с пола ее любимого одноглазого зайчика и положил его на подушку, потом направился в нашу с Кейт спальню. Заглянув в дверь, я увидел, что Кейт тоже спит, тихонько похрапывая. Беременность и усталость свалили ее с ног, но все же, подумалось мне, раньше Кейт всегда дожидалась меня с работы.

Мне ничего не оставалось как спуститься на первый этаж и поискать на кухне чего-нибудь съестного. В холодильнике нашлась котлета и немного макарон с сыром. Поставив тарелку в микроволновку, я задумался, наступят ли времена, когда я смогу питаться, как нормальный взрослый мужчина. Не для того я работал днями и ночами, чтобы снова есть макароны, как в студенческие годы. В микроволновке что-то заскворчало и забулькало. Я выключил ее, поставил тарелку на стол остывать и налил себе молока. Большой свет в кухне я не стал включать, горела только подсветка над плитой, и так, в полумраке, я поднял стакан с молоком и произнес в свою честь тост: «За партнера Лэйтона». Часы пробили десять, и я приступил к своему одинокому ужину, состоявшему из того, что не доела в тот день моя дочь.


Однажды, незадолго до Рождества, я подъехал к дому и обнаружил, что свет уже везде погашен, только окна гостиной озарял работающий телевизор. Ханна, которой стукнуло восемь, и ее шестилетняя сестренка Лили, наверное, давно спали. В третий раз за неделю я приходил домой почти ночью: перед рождественскими праздниками у нас в фирме всегда было много дел. Все работали по восемьдесят четыре часа в неделю, и я не мог делать для себя исключение. Кроме того, сегодня утром Гвен расплакалась прямо у меня в кабинете. Бесконечная работа «измотала ее» и «совершенно не давала жить». Она пригрозила уходом, как делала уже восемь раз, обычно именно перед Рождеством, и я отпустил ее, зная, что утром она будет на месте, спокойная и довольная тем, что сумела наконец пройтись по магазинам.