Дженни съела пятый пирожок, думая о том, что это соответствует пятнадцати минутам ее предрассветного труда. Скоро придет Дэвид. Он устал и захочет вечером отдохнуть и расслабиться. А она после возвращения домой еще не повидала своего дорогого Тимми!

По всей стране люди сейчас готовились к Рождеству. Да, у некоторых случались неприятности, иногда в семье бывают натянутые отношения… Но ни в одной из них нет Элисон. Это ведь мина замедленного действия. В любой момент в течение четырех лет она может взорваться и в клочья разнести их семейное счастье.

По всей комнате были разбросаны сумки с вещами падчерицы. Надо будет договориться с Дэвидом, чтобы его дочь все свое хозяйство держала в своей комнате. Ах да, комната! В своей комнате! Но ведь она еще не подготовлена!

Эта комната была заполнена коробками и пакетами. Хуже того, там лежала всякая всячина для украшения дома — мешки с еловыми шишками и остролистом. Дженни почувствовала себя виноватой: она не успела все убрать, и теперь ребенок почувствует, что его здесь не ждали. Даже место не расчистили. А ведь Дженни хотела освободить шкаф, принести побольше вешалок для одежды, поставить вазу с небольшим букетом — просто знак внимания, как бы говорящий «С приездом!». Ведь это нельзя было бы счесть дурным вкусом, показухой, или какие там еще ярлыки подростки навешивают на все человеческие поступки.

Все это время Дженни сидела молча и мрачно отметала разные варианты налаживания отношений с приемной дочерью. Элисон, вероятно, обратила внимание, что пауза затянулась. Она проследила за взглядом Дженни, застывшим на ее сумках.

— Думаю, вы хотите, чтобы я убрала это подальше? — Она произнесла это голосом мученика, который встретил особенно неприятного ему палача.

— Я хотела сказать насчет твоей комнаты… — начала Дженни.

— Я буду закрывать дверь, — пробурчала девочка.

— Да нет, я не об этом…

— И кроме того, я не буду громко включать музыку. — Элисон закатила глаза и с этими словами двинулась к двери в свою будущую спальню. — Боже мой, Дженни, что такое? Чего еще мне нельзя делать?

На плечи Дженни навалилась усталость. Казалось, она сейчас заплачет.

— Я просто хотела объяснить, что там… — прошептала она.

Элисон уже открыла дверь. Она стояла на пороге, удивленно озирая все, что было подготовлено для праздника, — все эти игрушки, венки и прочие мелочи для веселой и нарядной рождественской сказки. Она взяла еловую шишку и вдохнула ее запах. Девочка снова и снова обводила глазами комнату, как бы не веря, что все, что она видит, — явь.

— Мы думали, что ты приедешь только завтра, — сказала Дженни извиняющимся тоном.

— Вы собирались украсить мою комнату? — Это было произнесено сдавленным голосом.

— В общем, да. Может, что-то из этого подошло бы… ну, ты понимаешь… — Дженни была озадачена.

— Все это для меня? — Элисон посмотрела вокруг.

Дженни молчала. Там было столько веток и гирлянд, что ими можно было украсить весь трехэтажный дом — а они жили именно в таком большом доме. Даже ребенку, наверное, было бы ясно, что все это предназначено не только для ее комнаты.

И тут она взглянула на светящееся радостью лицо девочки и вдруг поняла — эта высокая, изящная, хоть и угрюмая юная красавица с шапкой непослушных волос, как бы сошедшая с полотен художников-прерафаэлитов, была просто ребенком. Лишившейся матери сиротой, комнату которой впервые в ее жизни кто-то собирался принарядить к празднику.

Издатели часто говорят, что лучшие книги появляются случайно. Так и лучшие решения приходят спонтанно, без долгих раздумий и планирования.

— Да, это все, или почти все, — для тебя. Мы хотели, чтобы комната выглядела нарядной и чтобы тебе приятно было там находиться. Но раз уж ты приехала раньше… может быть…

— Может, мне тоже поучаствовать? — Глаза Элисон искрились от счастья.

Да, Дженни понимала, что все это ненадолго. Впереди трудная дорога, не гладкая и ровная и не залитая волшебным светом, как это бывает в кино. Они не упадут друг другу в объятия. Но первый шаг навстречу сделан. На какое-то время они останутся друзьями. Хотя бы сейчас, перед приемом гостей, и, может, в день Рождества.

Она услышала, что из другой комнаты к ней бежит сын.

— Где ты была, мама? — закричал он. — Почему не зашла ко мне сразу?

Дженни подхватила его на руки.

— Я решила поздороваться с твоей сестрой. Теперь наш дом — это ее дом, — при этом она боялась взглянуть в глаза Элисон.

А та наклонилась и пощекотала кончиком еловой ветки живот Тимми.

— С Рождеством, мой маленький братик! — сказала она.

Десять кадров

Перевод И. Крейниной


Мора обожала Рождество. А Джимми не выносил его. Когда Мора была маленькой, она любила предпраздничную возню. В декабре дети каждый день спорили, кто будет открывать окошки рождественского календаря[1]. Они читали вслух стихи и поздравления, развешивали открытки на нитке, как гирлянду. Еще в октябре начинали обсуждать, как будут ставить елку. Подарки упаковывались красиво и тщательно. Родители засовывали их поглубже под елку — страшно боялись, как бы кто не рассмотрел, что там припрятано.

Когда Мора и Джимми только поженились, все это казалось ему очень милым. Муж часто целовал жену в нос и говорил «моя сладкая». Но с годами, замечала Мора, праздник перестал ему нравиться. Впрочем, как и многое другое. Так что свое радостное предчувствие Рождества она старалась держать в секрете, приберегая его для себя и для детей. В этом году Санта-Клауса должна была встречать одна Ребекка. Ей было четыре, а Джон, Джеймс и Орла уже давно не малыши. Но разве большие дети не могут радоваться елке, лампочкам, свечкам и венку на двери? Мора с удовольствием в одиночку занималась подготовкой к празднику, не обременяя этим поздно возвращавшегося с работы Джимми. Она советовалась с ним только по поводу «большого подарка» для каждого из детей.

Джеймсу десять лет — ему купят велосипед. Джону восемь — он давно намекал, что хочет электронную игру. Ребекка получит несколько маленьких смешных игрушек, она еще слишком мала для «большого подарка». А Орла… Что же подарить высокой и красивой четырнадцатилетней девушке? Мора считала, что дочь обрадуется сертификату на покупку одежды в модном магазине, витрины которого могли часами рассматривать ее одноклассницы. А Джимми думал, что Орле нужна печатная машинка или оплаченный курс обучения машинописи. По этому поводу муж с женой никак не могли прийти к согласию. Мора говорила, что преподнести кому-то на Рождество курс по скоростному набору текста — все равно что подарить женщине книжку о диетах или членство в клубе похудения. А Джимми полагал, что вручить ребенку сертификат такого рода бутика немыслимо. Родители не должны поощрять дурной вкус, образцом которого является продающаяся там одежда, словно предназначенная для транссексуалов. В общем, ни один из вариантов не подошел. В конце концов решили купить девочке фотоаппарат поляроид. Тот самый, который сразу же выдает готовые фотографии. Актуально в праздник, к тому же современно. Фотоаппарат был куплен, упакован в несколько слоев бумаги и несколько коробок: как бы Орла ни ощупывала коробки, все равно не догадается, что там, пока не придет день праздника.

Своей матери, которая собиралась приехать погостить на рождественские каникулы, Мора купила термобигуди. С ее точки зрения, мама чрезмерно интересовалась модой и чересчур беспокоилась о своей внешности. Джимми же находил, что завитая и в каракулевой шубе теща похожа на глупую овцу, не умеющую с достоинством принять свой возраст. Он не возражал против ее приезда, но и не радовался ему. Своих родителей он держал на безопасном расстоянии: подарки посылались по почте, утром в день Рождества сын звонил со стандартными поздравлениями и пожеланиями. Вообще родственники Джимми были гораздо менее навязчивыми.

Для молодой француженки Мари Франс, приехавшей изучать английский язык и жившей в их семье, Мора купила красивую брошь фирмы «Тара». У девушки была неприятная привычка каждый раз спрашивать: настоящее ли это серебро? А это натуральный шелк? Достаточно ли старое у вас вино? Хорошие ли у нас места в театре? Во всяком случае, брошью она будет довольна — видно же, что это настоящий ирландский стиль, ручная работа. Мари Франс, по мнению Моры, была вполне ничего, но немного капризна. Она жеманилась и по всякому поводу закатывала глаза. А может, так и должна вести себя двадцатилетняя француженка, сосланная в далекие края на учебу? Девушка сидела с Ребеккой, тушила овощи, пылесосила прихожую. Она делала то, что ее просили, но ни на йоту больше. Мора часто думала, что стоило заранее выдвинуть более строгие требования. В конце концов, Мари Франс выделили отдельную комнату, прекрасно кормили три раза в день и оставляли много свободного времени для посещения занятий и выполнения домашних заданий.

Ну да ничего. Даже легкое недовольство француженкой не могло испортить Море праздник. Знакомое радостное возбуждение посетило ее в тот момент, когда в магазине зазвучали рождественские песни «Mary’s Boy Child» и «The Little Drummer Boy»[2]. Как-то рано в этом году начали… К моменту, когда весь город украсился огнями, Мора была уже вне себя от восторга.

Мать прибыла не в самом ужасном своем наряде, подруга Бриджид, недавно в очередной раз ушедшая от мужа, попросила разрешения присоединиться к семейному празднованию. Мора, конечно, не отказала ей: ведь в Рождество все должны чувствовать себя счастливыми, тем более близкие. А ведь Бриджид — подруга еще со школьных лет. Правда, Джимми был слегка раздосадован. Он сказал, что она чокнутая и что мужу повезло — он удачно от нее отделался. Однако потом заметил: много индейки и ветчины она не съест, к тому же праздник все равно испорчен присутствием тещи, так что, честно говоря, у него нет никаких причин возражать против присутствия Бриджид. И если она привезет с собой спальный мешок, то почему бы не разрешить ей переночевать на диване в гостиной — гостевую комнату, увы, уже оккупировала безумная мамаша жены.

В сочельник они пели рождественские гимны. Мора закрыла глаза от счастья и ощутила глубокую благодарность за все, что ей даровано в жизни. У нее было такое блаженное выражение лица, что все домашние присоединились к пению, хотя Орла считала, что это идиотизм, бабушка считала, что это перебор, Бриджид считала, что это откровенное сумасшествие, а Джимми считал, что это слишком патетично. Джеймс и Джон весело вторили хору, пытаясь перекричать друг друга. А Ребекка сочла все происходящее игрой и била в бубен, как ей казалось, в такт музыке.

На следующее утро после мессы все сели в кружок и вместе открыли подарки. Матери Моры очень понравились бигуди, и она тут же вытащила из розетки гирлянду, чтобы нагреть их и опробовать. Мари Франс вздыхала и пожимала плечами, рассматривая брошь. Джимми был искренне рад получить осеннюю куртку с капюшоном — он любил практичные подарки, а куртка как раз была ему необходима. Мора выразила удовольствие по поводу врученной ей коврочистки — муж счел, что эта вещь будет полезна в тех случаях, когда не хочется вытаскивать пылесос.

Орла не проронила ни звука, когда все открывали подарки, так что ее мать снова начала жалеть, что не настояла на покупке сертификата того бутика. С девочкой все сложнее было найти общий язык, но ведь на это жалуются все родители подростков. Сама Мора лишь сейчас, прожив долгие годы в благополучном браке и имея свою собственную большую семью, наладила отношения с матерью. А может, ей уже никогда не удастся сблизиться с дочерью. Не исключено, что то же самое произойдет лет через десять с милой и ласковой Ребеккой. Орла не грубила, да и вообще вела себя лучше, чем многие другие дети ее возраста. Она никогда не перечила и не проявляла упрямства, настаивая на своем любой ценой. Просто в последнее время ей — как бы точнее сказать? — было скучно в семейном кругу. Как будто она не очень высоко ценила своих домашних. При этом она не делала ничего такого, что можно было бы вменить ей в вину. И уж точно ничего, на что можно было бы сослаться в спорах с Джимми, который вообще был уверен, что его старшая дочь — звезда. Ее не за что было критиковать, да никто этого и не пытался делать. В этот раз, как и во многих других ситуациях, Мора решила промолчать. Но она с беспокойством следила, как Орла склонила голову, а длинные светлые волосы волной упали на подарок, который она старательно разворачивала. Наконец она освободила фотоаппарат от упаковки.

— Очень красивый. Спасибо, папа, спасибо, мама. — Орла произнесла это примерно тем же тоном, которым Мора благодарила за коврочистку.

— Попроси окружающих, чтобы тебя время от времени фотографировали, и через некоторое время по этим снимкам ты сможешь отследить свое превращение из гадкого утенка в прекрасного лебедя, — сказала мать Моры.