Время до обеда прошло незаметно. Один больной печенью, одна глаукома на ранней стадии, один юнец с прогрессирующей дальнозоркостью, сразу на две диоптрии больше, чем в прошлый раз; бедный мальчишка — всего пятнадцать лет, а уже по хрустальной пепельнице на каждом глазу. Семь остальных пациентов были здоровы и не нуждались ни в каких очках. Скорее всего, они знали это еще до приема.

Без десяти час Катрин уже сидела в «Меланже» в ожидании рождественской собаки и в надежде на то, что она будет на поводке и в надежном наморднике. Эти десять минут ей нужны были для того, чтобы разведать пути к отступлению на тот случай, если собака будет не на поводке и без намордника.

Катрин терпеть не могла одной сидеть в кафе и делать вид, как будто она действительно читает журнал, за которым прячет лицо. Она терпеть не могла, когда с ней заговаривали мужчины, с которыми ей совсем не хотелось общаться, но с ней только такие и заговаривали. Она ненавидела их трусливо-похотливые взгляды (глаза — грудь — нога — глаза — грудь — грудь), их вывернутые в ее сторону шеи, их кобелиное подмигивание, их жадно поднятые брови, раскрытые от вожделения рты с зазывно высунутым языком. Больше всего ее бесила мысль о том, что кое-кто из них, наверное, даже думает, что она только для того и сидит одна в кафе, чтобы упиваться таким вниманием.

Однажды, когда ей было двадцать шесть лет и она как раз переживала печальный финал своего четвертого неудачного романа, с Хервигом, она тоже сидела одна в кафе и покорно принимала знаки этого внимания. Во-первых, у нее просто не было сил сопротивляться. Во-вторых, ей хотелось наказать Хервига за то, что он был таким, каким был. В-третьих, она уже шесть месяцев не спала с мужчиной. В-четвертых, ей этого хотелось — необязательно спать с мужчиной, а хотя бы просто обыкновенного, нормального секса.

Тот тип за зеркальными очками — Георг, как он представился (это было чуть ли не единственное слово, произнесенное им грамматически и фонетически правильно и без особых интеллектуальных усилий), — был одним из тех мужчин, которых женщины называют Адонисами — идеальный кандидат на роль Тарзана и к тому же мог бы без ущерба для себя поделиться своей потенцией с другими. В жизни таких можно увидеть только на плакатах или фотообоях. Ради таких мужчин полчища сексуально озабоченных женщин и мамаш не очень маленьких детей каждый год летят в Тунис и скачут там на верблюдах. Многие там и остаются.

В тот момент Катрин было все равно. Поэтому она отвечала — коротко, но терпеливо — даже на такие вопросы, как: «Почему ты одна?», «Сколько же времени нужно, чтобы высушить такие волосы феном?», «А чем ты еще занимаешься?» В конце концов Георг спросил:

— А какое у тебя хобби?

— Трахаться, — ответила Катрин.

При этом она осознанно и с наслаждением подумала о Хервиге. Она много бы дала за то, чтобы он присутствовал при этом разговоре.

Георг, похоже, не ожидал такого ответа, но он ему явно понравился.

— Это и мое хобби! — сообщил он, заговорщически ухмыльнувшись, и попросил счет.

Катрин не жалела, что он тогда подвернулся ей под руку. Она сразу вспомнила, как у них с Хервигом все начиналось и почему она в конце концов поставила на нем крест.

В дешевом отеле для любовных свиданий были шампанское, арахис и мягкая мебель для любой позы. Ей льстило возбуждение Георга. И было приятно осчастливить мужчину именно тем, что он считает самым большим счастьем в жизни. Она порадовалась за него, когда он быстро кончил, и за себя — когда он быстро ушел. Он посмотрел на часы, тоже, судя по всему, вполне довольный.

— Завтра в это же время? — сказал он, пожимая ей на прощание руку.

— Пожалуй, чуть позже, минут на пятнадцать, — ответила Катрин.

Ответ показался ей настолько остроумным, что она с трудом сдержалась, чтобы не расхохотаться.

Во всяком случае, это кафе она навсегда вычеркнула из своей жизни. А Георга и подавно.

История с рождественской собакой, судя по всему, тоже была пройденным этапом. Этот тип опаздывал уже на двадцать минут. Вполне достаточно, чтобы с чистой совестью уйти. Встреча не состоялась, зато она благополучно унесла отсюда ноги, цела и невредима. На улице шел ледяной дождь. Ей сегодня еще предстояло принять семь пациентов. Вечером можно будет сходить с друзьями в кино.

В эти немногие оставшиеся от обеденного перерыва минуты она вдруг ощутила непреодолимую потребность вознаградить себя чем-нибудь. К счастью, до ближайшего итальянского магазина обуви было всего несколько шагов. Прохожие напоминали замерзшие водяные столбы. Под козырьком киоска с глинтвейном Санта-Клаус отжимал мокрую шапку. Рядом с ним лежала, свернувшись калачиком, крупная собака на поводке. Поводок, натянутый как струна, был в руках у хозяина, который тянул его на себя, изогнувшись, как серфингист в эпицентре торнадо. «Чего только не увидишь!» — покачала головой Катрин.

Пятое декабря

Утром ледяной дождь перешел в снег с дождем, снег с дождем перешел в дождь со снегом, дождь со снегом — просто в снегопад. К обеду снегопад перешел в град, град перешел в ливень, ливень перешел в дождь со снегом, дождь со снегом перешел в град, потом с неба посыпалась снежная крупа, которая опять превратилась в снегопад. После обеда осадки прекратились, и при нулевой температуре выросла стена тумана высотой в одиннадцать тысяч пятьсот метров. Над которой якобы светило солнце.

Между тем у Макса появился еще один шанс встретиться с женщиной, которая вызвалась взять к себе на Рождество Курта. И хотя надежды на положительный результат было мало, он не мог упустить этот шанс. Потому что у него было достаточно друзей, с которыми он мог хоть каждый день «ходить в разведку», но ни одного, который бы согласился два раза в день выволакивать Курта на прогулку. Родители Макса каждый год улетали на Рождество в Хельсинки, к дедушке с бабушкой. Те жили там, потому что в плане погоды это было все равно — что Вена, что Хельсинки. Во всяком случае, они ни за что не приедут, чтобы встречать Рождество в Вене, ни ради родителей, ни ради Макса, ни тем более ради Курта, которого они знали только по рассказам, вернее, по рассказу о его неподвижности.

Сестер у Макса не было. У него не было никого, кто мог бы чувствовать себя обязанным сделать ему одолжение (кроме Курта). Приюты для бездомных животных были исключены: там Курт заснул бы и уже никогда не проснулся. Хотя почему, собственно, не попробовать? В Интернете он тоже больше не нашел ничего подходящего. Чаще всего люди просто хотели узнать, почему собаку зовут Куртом, не тот ли это легендарный Курт из «Лая на ветер» в «Горизонте».

Еще вчера вечером Макс отправил Катрин длинный мейл, похожий скорее на отрывок из романа. Извиняясь за неявку, он, между прочим, писал:

…Понимаете, Курт, мягко выражаясь, — флегматик. Бывают моменты, когда ему не хочется идти на улицу. Вчера в обед как раз был такой момент. А если ему не хочется идти на улицу, то он и не идет. Тут он проявляет удивительную последовательность. Кроме того, Курт немного боится воды, а вчера шел дождь. Поэтому мы и не пришли. Мы, правда, вышли из дома, но до места так и не добрались. Нам очень жаль. То есть мне очень жаль. Но Курт действительно хорошая собака. Может, Вы все-таки захотите на него взглянуть? Может быть, завтра? Завтра наверняка не будет дождя. Завтра Курт наверняка согласится выйти из дома. Мы можем и сами прийти к Вам, скажите только, когда и куда. Мы подстроимся под Ваш график.

С сердечным предрождественским приветом.

Макс и Курт

Заключительные слова он удалил и написал: «С дружеским приветом. Макс».

Эта Катрин, которая теоретически готова была взять собаку, ответила рано утром:

Хорошо. Приходите в офтальмологическую клинику доктора Харлиха. Я там работаю.

И указала адрес. И время: с 15 до 17 часов. И прибавила:

Пожалуйста, держите Курта на поводке и наденьте ему намордник, иначе пациенты могут испугаться.

А потом еще приписала:

Пожалуйста, убедитесь в надежности намордника и в том, что Курт не сможет сквозь него укусить.

Утро Макс провел в конторе номер один за составлением очередного кроссворда для «Уголка любителей кроссвордов от Макса». В целях экономии времени он воспользовался прошлогодним августовским номером. К счастью, аббревиатуры не имели срока годности. В обед он сдал во второй конторе очередную кинопрограмму. После обеда купил намордник. Он, конечно, предпочел бы сделать это вместе с Куртом, чтобы не ошибиться в размере. Но сегодня, к сожалению, шел то снег, то дождь.

Ровно без двух минут пять он достиг двери офтальмологической клиники доктора Харлиха. Снег и дождь прекратились в последнюю секунду, в буквальном смысле. Душевные и физические силы Макса в связи с этим были на пределе. Подниматься с Куртом по лестнице означало подниматься на каждую ступеньку пять раз. Приемная доктора Харлиха находилась на третьем этаже. Курт, правда, охотно входил в лифты, но категорически отказывался покидать их. А вызов пожарных, как показал опыт, — довольно дорогое удовольствие. Как бы то ни было, когда дверь открылась, Курт чудом оказался у ног хозяина. На его усталой среднегабаритной морде красовался спортивный намордник размера XXL. Таким прикольно-крутым Макс его еще никогда не видел. Он уже знал, как будет называться следующий выпуск «Верных друзей» — «Как Курт надел свой первый намордник».


Следующие минуты напомнили Катрин сцену из кинокомедии, в которой новый внештатный сотрудник фирмы по продаже электроприборов, выполняя свое первое трудовое задание, хотел продать клиентке пылесос вместо швейной машинки и с перепугу приволок в качестве демонстрационного образца морозильник. Она открыла дверь, и на нее обрушился словесный залп:

— Добрый день. Меня зовут Макс. А это Курт. — Молодой человек показал рукой на мохнатое темно-коричневое колесо у своих ног, в центре которого поблескивала решетка металлического намордника. — Курт вообще не кусается, — заверил молодой человек с неожиданной грустью в голосе. — Это очень добродушный пес. Он любит людей. Просто он не умеет это выражать. Курт немного пугливый. Да и погода эта его раздражает. То дождь, то снег, то снег с дождем. Для собаки это непросто — так быстро перестраиваться. А Курт очень чувствительный пес и тонко реагирует на…

— А меня зовут Катрин, — перебила его Катрин.

— Очень приятно, — сказал он, немного смутившись.

— Проходите, — пригласила Катрин.

Он помедлил, наклонился к мохнатому колесу, словно хотел получить разрешение войти внутрь. Потом бросил поводок и вошел в приемную.

— Собака тоже может войти, — сказала Катрин.

— Спасибо, ничего с ним не случится, если он полежит на лестнице, — ответил молодой человек.

Катрин подумала, что он явно перегибает палку, что это уж чересчур строгое воспитание.

— Если я его возьму, то сначала хотелось бы посмотреть, как он себя ведет, — сказала Катрин.

— Правда? — воскликнул хозяин.

«Кажется, у него нейропатия правого плечевого сустава», — подумала Катрин.

— Сколько раз в день его нужно выводить? — спросила она.

— Два раза, но… — Он помедлил.

— Что — «но»?

— Но он и сам забывает, когда ему нужно.

— А по ночам он спит?

— Да-а-а!.. — воскликнул хозяин и сжал кулаки, как звезда тенниса после реванша над противником.

— А что он ест?

— «Вильдбойшель».[3] Две большие банки раз в день, вечером. Он любит, чтобы ему подсовывали миску под нос.

Катрин отметила, что у хозяина здоровые зубы. И глаза, которые даже могут смеяться.

— А во что он любит играть?

— В прятки, — ответил хозяин после некоторой паузы. — И в жмурки. Причем водит всегда хозяин.

«Странный у него юмор», — подумала Катрин.

— А что с ним еще надо учитывать? О чем помнить?

— Ни о чем, — ответил хозяин. — Главное, не забывать… про него.

— И все?.. — удивилась Катрин.

— Да. Он хороший пес, — нервно ответил хозяин.

— Хорошо. Я еще раз подумаю и дам вам окончательный ответ в ближайшие дни.

— Был бы очень рад.

— И хотелось бы увидеть его в стоячем положении.

— Конечно, — ответил хозяин с горестной улыбкой и стал прощаться.

Мохнатое колесо перед дверью за это время не сдвинулось ни на миллиметр.

— Он хороший пес, — повторил хозяин и потянул за поводок.

У него были слегка оттопыренные уши. От собаки у Катрин не осталось вообще никакого впечатления. Это было лучшее впечатление, какое только могла произвести на нее собака.

Шестое декабря