В ночь на шестое декабря, день святого Николая, выпал снег. И он не растаял. Он так и остался лежать на земле. Курт — тоже. Снег, по мнению синоптиков, должен был растаять к обеду. С Куртом было сложнее.

Макс не выспался. Он долго не мог уснуть, потому что слишком старался ни о чем не думать. Потом его мозг бесцеремонно растолкали. Ранним утром, когда он (мозг) наконец понял, что организму необходим сон, за окном послышался стук лопат, разгребающих снег. И им было наплевать, спит Макс или нет. Перед этим его душил кошмар: он пытался поцеловать Катрин, ту самую молодую женщину, которая, скорее всего, не возьмет к себе на Рождество Курта. При этом ему стало дурно. Ему пришлось в последний момент резко отвернуть голову со страдальческим выражением на лице.

У этого сна была предыстория. Он преследовал Макса с самого детства. Макс видел его уже в сотнях вариаций. Точнее, сон всегда был один и тот же, варьировались только исполнительницы главной роли. Сначала это были школьницы, его соученицы, потом более зрелые тинейджеры, потом взрослые женщины, в том числе все его подружки и «женщины всей жизни», ни одна из которых не стала таковой. Стоило Максу встретить женщину, которая ему нравилась, которая казалась ему сексуально привлекательной или в которую он готов был влюбиться, как ему тут же снился злополучный сон: что он пытается поцеловать ее и ему при этом становится дурно. А при определенной степени интенсивности сна его могло даже вырвать. (В этот раз, когда в главной роли выступила Катрин, сон благодаря скрежету и стуку лопат за окнами был недостаточно интенсивным.)

В отношении содержания сна у Макса уже выработался иммунитет. Сам по себе кошмар уже не выводил его из равновесия. Гораздо хуже было то обстоятельство, что ему снилось реальное событие. Но с этим он жил уже двадцать пять лет.


Мальчишки всегда находят какие-то сверхбезумные формы испытания мужества, чтобы не помереть от скуки во время летних каникул.

Максу тогда было девять лет. Его банда «Кровожадные пираты» к тому времени уничтожила уже всех своих врагов в округе. «Уничтоженные» автоматически становились членами банды «Кровожадных пиратов». Для победителей это имело свои плюсы и минусы. С одной стороны — удовольствие унизить врага, с другой — враги постепенно вымерли. И вот, в зените этой победной скуки «Кровожадные пираты» приняли решение похитить жирную Сиси. Жирной Сиси было восемь лет, и толщина ее как минимум в три раза превосходила толщину любой толстой девчонки. Ее лицо состояло из пяти горизонтально расположенных слоев чистого свиного сала. Ее глаза заплыли жиром и не видели больше ничего, кроме самого необходимого — еды. Ее рот был похож на резиновую надувную лодку, заполненную подсолнечным маслом. В уголках губ желтели засохшие остатки яичницы. Запах изо рта представлял собой сложную комбинацию из ливерной колбасы с горчицей и селедки с чесноком. Точнее определить его никто не мог, потому что никто не решался подойти ближе.

План оказался проще, чем его реализация. В конце концов пять самых отважных «кровожадных пиратов» одолели жирную Сиси, поглощавшую в тот момент кусок тминного пирога с мясом, тщательно упаковали ее в три связанных вместе куска брезента и доставили в свою штаб-квартиру. К удивлению похитителей, эта акция привела Сиси в восторг, и она с любопытством ждала продолжения. Единственное, что ее могло испугать, — это пытка голодом.

Идею с поцелуем взасос подал Макс. Сегодня он готов был отрезать себе за это язык.

«Кровожадные пираты» признали идею поцеловать Сиси гениальной. Это должно было стать гвоздем их летней программы. Макс, конечно, имел в виду не себя, а какого-нибудь особенно вредного врага, который честно заслужил эту леденящую кровь пытку. Но как уже было сказано, враги давно кончились. И тут вдруг все пришли к выводу, что Макс — самый подходящий кандидат на роль подопытного кролика. Он был самый хорошенький, самый нежный и самый чистый из всех «Кровожадных пиратов». Он считался у них эстетом, поэтической натурой, интеллектуалом, мозгом «Кровожадных пиратов». Поэтому контраст между ним и жирной Сиси был особенно разительным, что гарантировало особую остроту ощущений всей банды при виде этого принудительного поцелуя.

Два часа Макс упорно сопротивлялся. Потом вынужден был сдаться. Ему пригрозили, что в случае отказа его не только исключат из банды пожизненно, но еще и развесят в школе плакаты с сообщением, что он, Макс, через день писает в штаны и что он втрескался в госпожу Обермайер, учительницу с паучьими ручками. Максу не оставалось ничего другого, как сдаться и приступить к выполнению смертельного номера.

Он крепко зажмурил глаза, стараясь думать о сливочном слоеном пироге с ванильным соусом. Вдруг он почувствовал, как вокруг его языка сомкнулась какая-то мерзкая на вкус студенистая масса и во рту вместе с чужой слюной распространился теплый гнилой экстракт ливерной колбасы и селедки. Он в ужасе распахнул глаза, увидел перед собой маленькие, сладострастно поблескивающие свиные глазки и мгновенно осознал масштаб произошедшей катастрофы. Жирная Сиси жадно присосалась своей надувной лодкой к его губам и мощными сосательными движениями пыталась заглотить все его лицо. Потом, жадно лизнув его в нос, в глаза и виски, снова с силой впилась в его губы. Восторженный хор зрителей — «Браво, Макс, король поцелуев! Макс, крутой чувак! Давай-давай, Макс, лови кайф!» — становился все громче и громче, пока не принял галлюцинаторный характер.

Макс потерял сознание и мягко приземлился на жирную Сиси. Очнулся он в больнице Святой Елизаветы. Врачи поставили диагноз: тяжелое отравление рыбной или мясной пищей. Выписали его только через неделю. На восстановление кишечной флоры ушло три года. Еще через пять лет Максу впервые удалось принять мясную и рыбную пищу без последующего ее возврата. «Сливочный слоеный пирог с ванильным соусом» он больше даже не пытался пробовать.

После этого происшествия банда «Кровожадных пиратов» прекратила свое существование. Ее члены отправились в церковь — молиться и каяться. Сиси, по слухам, похудела за эти годы на сто килограммов, то есть должна была превратиться в пухленькую женщину. Макс же с тех пор при одной лишь мысли о поцелуе взасос испытывал острые приступы тошноты. Как бы он ни влюблялся, какой бы силы возбуждение ни испытывал, как бы того ни требовала ситуация — целоваться Макс не мог.


Однажды он попытался это сделать. Ему было восемнадцать, на горизонте уже замаячил аттестат зрелости. Ее звали Финни, она училась в шестом классе и была самой гордой и, вероятно, самой красивой девчонкой в школе. У нее были короткие светлые волосы, и она носила самые облегающие футболки, какие только могла в то время носить девчонка, если их вообще можно было считать одеждой. Макс к тому моменту уже несколько недель переваривал слух о том, что Финни будто бы положила на него глаз. Уже одна только эта формулировка вышибала его из равновесия и вызывала усиленное сердцебиение. Потому что положенный на кого бы то ни было глаз Финни был среди ее многочисленных поклонников предметом жгучей зависти. А круг поклонников Финни охватывал все старшие классы — около сотни лихорадочно пубертирующих мальчишек, в чьих головах ежедневно рождались тысячи нереализуемых фантазий на тему Финни, девяносто девять процентов которых детям до шестнадцати лет противопоказаны.

Макс никогда бы не решился заговорить с Финни, тем более в школьном дворе, на глазах у своих гормонально разбалансированных товарищей. Финни сама вдруг подошла к нему и спросила:

— Как тебя зовут?

— Его зовут Макс! — ответил за него главный болтун Гюнтер, который мгновенно сориентировался и решил извлечь из секундного паралича Макса личную выгоду.

Но Финни смотрела только на Макса. Да еще как смотрела! Ее взгляд, как луч прожектора, выпущенный из завораживающе ясных глаз, вонзился в него снизу (Финни была почти на две головы ниже его ростом), потом поднялся к переносице, мягко скользнул по ней, опустился вниз, вновь взмыл вверх, нежно погладил его брови и, выгнувшись, как змея, сверху, под острым углом вошел в его глаза, ослепил его и проник в мозжечок, где моментально занял обширное пространство. В литературе такой взгляд называют обольстительным, пленительным или жгучим. Но это все лишь жалкие штампы, не передающие сути явления. Макс влюбился мгновенно.

— Ты что, всегда такой робкий? — спросила Финни.

— Не знаю, — ответил Макс (из-за этого дурацкого ответа он потом всю ночь не мог уснуть). Его товарищи тупо ухмылялись и толкали друг друга кулаком в плечо.

— А ты любишь ходить в кино? — спросила Финни.

На слове «любишь» ее неожиданно хрипловатый, низкий голос вдруг резко пошел вверх. При этом она, чуть запрокинув голову, с оттяжкой влепила Максу очередной луч прожектора. В этом «любишь» было заключено столько сжатой информации, что ее хватило бы на весь ассортимент сексуальных фантазий восемнадцатилетнего мальчишки.

— Ну, если хороший фильм… — ответил Макс уже более уверенно.

Этот ответ показался ему с учетом ситуации не таким уж плохим. Правда, прозвучал он как-то уж очень серьезно.

— А со мной пойдешь? — спросила Финни.

Макс словно получил удар током. Она что, специально опустила «в кино»?

— С удовольствием, — ответил Макс, изо всех сил стараясь произнести это как можно более равнодушно. Он чуть не прибавил: «…если будет хороший фильм…» Этого он бы себе не простил.

— Завтра вечером?.. — спросила Финни.

Макс постепенно привыкал к следовавшим одна за другой со все более короткими интервалами сенсациям.

— О’кей, — сказал он и даже попытался небрежно подмигнуть ей. К счастью, она этого не заметила.

Они договорились встретиться в семь часов перед кинотеатром. На прощание она кивнула ему — так, что внутри у него все вдруг занемело, — и влепила для верности еще один луч прожектора. После чего на него обрушился град острот на тему «жених» вперемежку с диким хохотом, толчками и хлопками по плечу.

Финни пришла в самой облегающей из всех ее футболок, слегка накрашенная, благоухая лесной земляникой, и сказала, что ей расхотелось идти в кино, что можно потусоваться у нее, родители уехали за город, в холодильнике есть пиво, а потом придут еще несколько девчонок и парней. Но потом — гораздо позже.

Макс был настолько влюблен, что без сопротивления позволил ей затащить его к себе домой. У него не было времени подумать о том, может ли он взять на себя такую ответственность — сделать то, что ему сейчас предстоит сделать. Он увидел желтый диван, свечу, покрывало. Через несколько секунд Финни уже сидела верхом у него на коленях и, обняв за шею, гладила ему затылок. Ее глаза были в нескольких сантиметрах от его глаз и метали в них одну возбуждающую молнию за другой.

Взяв его лицо в ладони, она потянулась к нему губами.

— Закрой глаза, сладкий мой…

Это были последние слова, которые он успел услышать. Потом все самые жуткие запахи детства слились в одну густую кашу, которая стала медленно подниматься из глубин желудка. Сливочный слоеный пирог с чесноком, ливерная колбаса с селедкой, ванильный соус с горчицей… Шеф-повар Сиси желает приятного аппетита! К счастью, в самый последний момент он успел отцепить свой язык от языка Финни, покинуть ее рот и отвернуть голову в сторону.

Когда они кое-как наспех замыли диван, Макс изъявил желание отправиться домой. У Финни тоже не было других предложений.

— Может, объяснишь, что произошло? — грубо спросила она уже на пороге и выключила свой прожектор.

— Я не переношу поцелуев, — ответил Макс плаксивым голосом.

Финни, как кошка, зло прищурила глаза и с треском захлопнула за ним дверь. Макс понял, что его слова — худшее из всего, что можно сказать девчонке на пике влюбленности, в самом начале вожделенного обмена ласками. И самое страшное заключалось в том, что это была правда и что с этим ему придется жить.


Теперь, когда ему было тридцать четыре года, Макс знал, что любовь без поцелуев — утопия. То есть он знал, что для него любовь так и останется утопией. Это было тем более обидно, что Максу нравилось любить и он не жалел на это сил. Он быстро, крепко и страстно влюблялся. Он мог броситься в любовь очертя голову и полностью раствориться в ней. Он умел выражать свои чувства, умел говорить о них, умел быть ласковым и обольстительным. Он мог быть верным, если понадобится (до сих пор у него еще не было возможности доказать это). Он был способен и готов отдать любимой женщине все. Кроме поцелуя.

За последние шестнадцать лет он, разумеется, уже испробовал все средства, чтобы, не целуясь, любить дольше, чем один вечер. Говоря обобщенно, существует две возможности избежать поцелуя взасос — оставаться либо на стадии «до поцелуя», либо на стадии «после поцелуя».