– Я с трудом поверил, что передо мной одна и та же женщина, если хочешь знать, – серьезно заявил сэр Альберт. – Но знаешь, Рэнди, мне эта семейка нравится. Да и кому бы она не понравилась?. Они сумели сделать веселым Рождество, разве не так? Я даже забыл, что приехал к тебе поохотиться.

– Ты не сделаешь ничего плохого Ре-чел? – спросил его граф.

Сэр Альберт как-то виновато посмотрел на него.

– Понимаешь, я сделал все, чтобы держаться от нее подальше, – сказал он. – Сначала, наверное, из-за того, что она дочка трактирщика. Потом подумал, что у мамы, если я приведу ее к нам на смотрины, случится удар. Потом я решил избегать Речел, потому что боялся попасть в затруднительное положение, притом на глазах всей семьи. Чего мне никогда и в голову не приходило, Рэндольф, так это соблазнять Речел. Боже правый, за кого ты меня принимаешь?

– Значит, ты знаешь, как вести себя, – удовлетворенно ответил граф. – Но Элинор испугалась. Тебе действительно нравится эта девушка, Берти?

– У мамы будет удар, – задумчиво произнес сэр Альберт.

– Но тебе одному жить с Речел, Берти, – назидательно сказал другу граф.

– Я знаю. – Сэр Альберт почесал затылок. – Черт побери, вот задача, ты как считаешь? Может, мне держаться от нее подальше сегодня?

– Если сможешь, – согласился с ним граф. – Так ты проверишь свои чувства.

– Господи, дочь владельца придорожной гостиницы, дочь торговца углем. Разве это имеет значение, Рэндольф? Я спрашиваю тебя серьезно: это имеет значение?

– Для меня нет, – ответил граф. – Мне пора, пожалуй, к Элинор, может, ей понадобится помощь в подготовке бального зала. Она, видимо, захочет как-то украсить его для сегодняшнего концерта и детского праздника.

– Я, пожалуй, вернусь в бильярдную, – проговорил сэр Альберт. Однако его друг, встав в дверях, казалось, не собирался выпустить его. Граф как-то задумчиво глядел на приятеля, и тот в недоумении поднял брови.

– Прости, Берти, – обратился к нему граф. – Но я должен это сделать. Ради своей жены.

Выражение удивления на лице сэра Альберта сменилось испугом, а затем гримасой боли, когда граф нанес ему удар в скулу. Отшатнувшись, сэр Альберт не удержался на ногах и упал.

– Если ты требуешь удовлетворения, Берти, можешь хлестнуть меня перчаткой по лицу, – сказал граф. – Нам будет нетрудно найти секундантов и все решить без того, чтобы это стало известно в доме и дамам.

Сэр Альберт проверил, как работает его челюсть, и осторожно ощупал ее. Сидя на полу, он, нахмурившись, смотрел на графа.

– Влюбился, не так ли? – насмешливо спросил он. – Черт побери, Рэндольф, ведь ты любишь ее? Первый и, надеюсь, последний раз меня наказывают за то, что я совершил два года назад.

– Ты требуешь удовлетворения? – повторил граф.

Сэр Альберт протянул руку.

– Пока помоги мне встать, – произнес он. – Это то малое, что ты все же можешь для меня сделать. Теперь у меня будет чертовский синяк, и придется по крайней мере раз двадцать объяснять любопытствующим, как я его получил. Скажу, что налетел на косяк двери. Самое простое объяснение, какое придумывают в таких случаях, не так ли? И самое унизительное. Черт побери, Рэндольф, если ты наносишь удар, то хотя бы думай о последствиях. У меня голова будет гудеть целый месяц.

Граф помог приятелю подняться, а затем молча протянул ему руку. Сэр Альберт посмотрел на нее и без лишних объяснений молча пожал. Они вместе покинули галерею.

Элинор с нескрываемым удовольствием окинула взглядом бальный зал. Ранее казавшаяся ей слишком большой, пустой и неуютной, комната празднично преобразилась. Дети, подумала она, будут в восторге, да и их родители тоже. Она собиралась сама встречать их, когда они приедут. Понимая, что для некоторых из них, если не для всех, надо сделать приезд в Гресвелл-Парк приятным праздником, она хотела, чтобы все почувствовали себя здесь хорошо и свободно. Ведь всего пару месяцев назад она, в сущности, была простая Элинор Трэнсом.

Она радостно улыбалась, видя, как ее семья, так помогшая ей, тоже с удовольствием смотрит на плоды своих трудов. Ее муж полагал, что все надо поручить слугам. Он предложил ей и свою помощь, все еще не веря в способности семьи Трэнсомов. Но стоило ей только намекнуть за ленчем, как они загорелись этой мыслью. Половина из них тут же отправилась в лес за еловыми ветками, несмотря на то что метель едва кончилась. Тетя Берил и тетя Рут полезли на чердак, чтобы поискать, что там еще осталось от игрушек, хотя утверждали, что почти ничего уже нет. Лорд Созерби вызвался поехать в деревню за лентами. Мюриель, Мейбл и Джордж решили составить ему компанию.

Все с энтузиазмом готовили зал для праздника. До того как начнут съезжаться гости, осталось не более часа, а надо было еще переодеться и привести себя в порядок.

– Итак, Элли, – воскликнул дядя Сэм, отвесив Элинор галантный поклон, – что ты скажешь, если я приглашу тебя на вальс?

Элинор с игривым видом стала обмахиваться веером.

– Но, дядюшка, у меня все танцы обещаны. Моя карточка вся исписана. Мне очень жаль, – жеманничая, ответила Элинор.

Она рассмеялась, и дядюшка дружески обнял племянницу за плечи.

– Ты счастлива, Элли? – спросил он.

Она кивнула. Ее муж и мистер Бедкомб держали высокую лестницу, на самой верхушке которой стоял, опасно балансируя, сэр Альберт и прикреплял к люстре рождественские игрушки. Все трое сняли свои сюртуки. Элинор подумала, что этим молодым людям впервые доводится заниматься таким делом.

– Он хороший человек, Элли, – сказал дядя Сэм племяннице. – Твой отец сделал неплохой выбор. Хотя я думаю, моя девочка, ты тоже в этом поучаствовала. Ты его любишь, скажи?

Элинор опять кивнула. Да, она его любила. Элинор поняла это сознательно и по-настоящему вчера ночью, когда проснулась оттого, что он занимался с ней любовью, и почувствовала, что отвечает ему. Возможно даже, она первая начала это. У нее было такое чувство, будто так и вышло. Впрочем, какая разница. Главное, они любили друг друга. Это был акт супружеской близости, союз двух тел. Но и что-то большее. Что-то, чего она так страстно ждала и хотела, но до вчерашней ночи еще не понимала своих желаний.

Они любили друг друга. Иначе и нельзя назвать то, что произошло прошлой ночью. Физически это была страсть, и настоящая, потому что он взял ее без грубости и боли и ввел в мир приятных наслаждений и покоя, о которых она не ведала. Эмоционально же их союз был… О, у нее просто не хватит слов, чтобы описать все, что она чувствовала.

Но сегодня снова появились какие-то неуверенность и натянутость. Она проснулась, когда он снял ее с себя и положил рядом на постели. Он не промолвил ни слова при этом, хотя видел ее открытые глаза и знал, что она не спит. Он просто встал с постели, а затем повернулся и заботливо поправил одеяло, укутав ее до подбородка, и лишь на мгновение посмотрел ей в глаза. Но сегодня они дружелюбно переглядывались и обменивались словами. Между ними не было привычной холодности. Но не более.

Ничто не напоминало о том, какими страстными и нежными любовниками они стали в эту ночь. Не просто муж и жена в привычной супружеской близости. Или ей все это причудилось? Возможно, муж не разделяет этих ее ощущений?

– Да, – подтвердила Элинор. – Я люблю его, дядя Сэм. Как мне хотелось бы, чтобы папа был с нами! – Неожиданная жестокая боль и чувство какой-то пустоты напомнили ей об утрате, и в горле появился комок, мешавший дышать. Сознание того, что отец никогда не сможет увидеть ни этого зала, ни собравшейся в нем семьи, ощутимо ранило ее.

Дядя словно почувствовал это и ободряюще сжал ее плечо.

– И мне тоже этого хотелось бы, детка, – промолвил он.

Через зал к ним шел граф. Он улыбался, отряхивая с себя пыль.

– Получилось все замечательно, правда, дядя Сэм? – воскликнул он.

– Что я могу тебе сказать, мой мальчик? – ответил дядя Сэм, отпуская плечо Элинор и широко разводя руки. – Сразу видно, что за дело взялись Трэнсомы. Это вы претендуете на следующий танец с Элли? Мне она сказала, что все ее танцы расписаны.

– Вот как? – удивился граф. – Но мне, надеюсь, она не откажет, не так ли, как вы считаете, дядюшка Сэм? Я ее муж. Вальс, миледи?

Элинор рассмеялась.

– Как скажет дядя, – проговорила она. – Что касается меня, то мне так весело, что голова пошла кругом и я забыла счет танцам и какой объявлен сейчас. – Она забавно захлопала ресницами, изображая растерянность.

Взяв ее за руку, граф обвел зал взглядом, словно искал кого-то среди весело беседующего общества.

– Джесон! – наконец громко крикнул он, увидев того, кто был ему нужен. – Вальс, пожалуйста. Садись за фортепьяно. Ты согласен быть аккомпаниатором на нашем празднике?

Лорд Созерби прервал беседу с тетушками Берил и Рут, посмотрел на него непонимающим взглядом.

– Я отвлекся, чтобы передохнуть немного. Сейчас возьмусь за работу, граф. Что прикажете? Вальс так вальс.

– Миледи, – промолвил граф. – Это мой танец, не так ли?

Элинор сделала вид, что сверяется со своей воображаемой карточкой.

– Да, вы правы, милорд. – Она склонилась в низком реверансе. – Все как положено.

И закружилась в вальсе так, как ей довелось танцевать лишь в школьном зале, но она готова была поклясться на ста Библиях, что с графом она не танцевала, а парила в воздухе. Она улыбалась, смотрела ему в глаза, а он отвечал ей таким же взглядом, и чувствовала, как ее сердце переполняется счастьем. Граф, должно быть, испытывал те же чувства вчера ночью, думала она. Их чувство взаимно. Еще никогда им не было так хорошо вместе.

– Становится довольно тесно, вам не кажется, миледи? – Она, оглянувшись, увидела, что все ее кузины, тетушки и дядья, за редким исключением, вальсируют. Даже тетушка Рут кружится в объятиях отзывчивого мистера Бедкомба и готова вот-вот взвизгнуть от удовольствия.

– Рождество, – смеясь, промолвил граф, глядя на жену. – Оно сводит с ума даже самых рассудительных людей. Ничего, рассудок к нам вернется уже на следующей неделе.

Что он хотел сказать? Значит, всему виной Рождество? И только это? Неужели через неделю волшебство исчезнет, словно его и не было? Не оставит даже следа? Не будет больше хорошей дружбы и подшучиваний, воображаемых балов и танцев? Все исчезнет через неделю? Не будет любви?

– Надеюсь, что это не произойдет, – произнесла Элинор, и ее обрадовал огонек одобрения в глазах графа. Но он почти тут же повернулся к залу, когда музыка смолкла.

Сразу стало шумно, все заговорили, засмеялись.

– Нам, пожалуй, пора разойтись по. своим комнатам и переодеться, – громко сказал граф, надеясь, что все его слышат. – Это, разумеется, относится к тем, кто собирается побывать на концерте.

А желающих оказалось очень много, почти все, и снова вспыхнул шумный и живой обмен мнениями. Граф, глядя на все это, только улыбался.

Элинор почувствовала, как кто-то тронул ее за руку, и быстро обернулась.

– Миледи, – услышала она голос сэра Альберта Хэгли. – Не уделите ли вы мне минут пять? Могу я с вами поговорить?

Первой мыслью было отказать ему. Она всегда чувствовала какое-то смущение в обществе сэра Альберта и старалась избегать его. Ей казалось, что он делает то же самое.

– Конечно, – настороженно ответила она. – Может, мы пройдем в оранжерею?

Сказав это, она немедленно проследовала туда.

– Погода, кажется, улучшилась, – заметил сэр Альберт, рассеянно прикоснувшись к мягкому, похожему на зеленый бархат листку какого-то растения и глядя в широкие окна оранжереи.

– Думаю, да, и я очень рада за детишек и всех приглашенных. Да и за нас всех тоже. Теперь мы все сможем пойти вечером на мессу в церковь.

Наступила неловкая пауза. О чем он хочет говорить с ней, думала Элинор. Меньше всего она ожидала от него такой просьбы.

– Я должен извиниться перед вами, миледи, – внезапно сказал сэр Альберт и, отвернувшись от окна, посмотрел ей прямо в лицо.

Элинор вспомнила, как, гостя у своей одноклассницы Памелы, на первом же званом обеде обратила внимание на худощавого шатена с узким лицом и темными глазами. Тогда она нашла его привлекательным. Но, как оказалось, так было на первый взгляд. Однако теперь она понимала кузину Речел, влюбившуюся в него. Рассказывая Элинор о нем, Речел тоже произнесла слово «привлекательный».

– Надеюсь, я смогу это сделать, – продолжал сэр Альберт. – Мое поведение тогда было недопустимым, да и позднее тоже. Те, кого поставили на место и кого мучит стыд из-за этого, нередко прибегают к насмешке как наилучшему орудию отмщения. Я поступил тогда именно так и помню, что постарался склонить к этому и других. Вам тогда пришлось нелегко.

Господи, да ведь он говорит о том, что произошло два года назад! Элинор почувствовала, как краснеет.

– Да, мне тогда было нелегко, – призналась она. – Хотя я делала все, чтобы скрыть это.