В пятницу вечером Барри прорвался сквозь остатки дорожных пробок, сохранившиеся с Дня Святого Патрика, чтобы встретиться с Джастин в итальянском ресторанчике около ее дома. Когда они сели за стол, он, к своему потрясению, осознал, что на самом деле хотел бы сейчас сидеть дома и смотреть баскетбол: сегодня, кажется, играет «Кникс».

– Мне нужен новый ассистент, – сказал он, отламывая кусок хлеба.

– Очень важно уметь сработаться с кем угодно, – назидательно отозвалась Джастин, с самодовольным видом намазывая кусок хлеба маслом с обеих сторон.

– Дело в том, что нам нужен подъем, командное чувство.

– Дело в том, чтобы запустить новый брэнд, – перебила она с постной миной суровой учительницы. – Вот потому это и называется работой, а не развлечением.

– Ну, не всем из нас платят столько, чтобы мы могли ненавидеть и свою работу, и тех, с кем приходится работать, и не обращать на это внимания, – съязвил он, и одна из ее изящных черных бровей взвилась вверх.

– Ты хочешь сказать, что тебе не нравится твоя работа?

Может, Джастин входит во все детали машинально и ей не приходится задумываться о том, чтобы соответствовать занимаемой должности? Она училась в Гарварде, нельзя об этом забывать. Интересно: она позволила ему забыть об этом. Она не из тех, кто так и не может пережить, что учились в Гарварде.

И все-таки.

– Я думаю, Адмирал может оказаться прав. Американцы не хотят брать на себя ответственность за то, что едят конфеты. И им не нравится еда, которая им полезна. Им плевать, знаете ли вы об этом. Только не напоминайте им. Райнекер циничнее меня. Конфеты, замаскированные под полезную для здоровья еду. Как Дисней.

– Я люблю Диснея.

А еще у нее отвратительные музыкальные пристрастия, и она подпевает самым банальным и надоедливым популярным песенкам, которые крутят по радио. Когда принесли макароны, они уже серьезно поспорили из-за налога на увеличение капитала.

Они рано вернулись к ней домой. Барри читал биографию Черчилля. Джастин вязала. О чем она думает? Просто сидеть и набирать петли в ряд – какая бессмысленная трата времени.

– По-моему, тебе стоит прочитать эту книгу.

– Положи на мой ночной столик. Я до нее доберусь.

– Нет, не доберешься. – Даже Винс читал что-то.

– Ой, остынь, Барри. Я как выжатый лимон.

– Тебе стоит согласиться на работу в «Уитман Склар». Больше, чем ты работаешь сейчас, тебя вряд ли заставят работать.

– Я сильно потеряю в зарплате.

– Сколько?

– Сорок тысяч. Зарплата и премии в сумме составят только сто сорок тысяч в год, я могла бы настоять на ста сорока пяти, очевидно, но…

– Подожди. Ты зарабатываешь сто восемьдесят тысяч в год?

Барри, конечно, знал, но все-таки когда перед тобой точная цифра… Он был поражен до глубины души. Даже если она согласится на понижение, а он получит прибавку, которую ему обещали… Аж желудок свело. У Джастин был такой вид, будто ей хотелось просиять от гордости, но она сдерживалась.

– Думаю, нам не стоит больше об этом говорить, – сказал он.

Они оделись и пошли выгуливать собаку. На 78-й улице они перешли дорогу, чтобы обойти человека, который рылся в мешках с мусором. Стелла облаяла овчарку. Джастин потянула поводок на себя.

– Она только хочет подружиться. Почему ты ей не даешь?

– Потому что мне не нравится этот шелудивый пес, – отрезала она, будто чопорная библиотекарша. – И его помет.

– Ты не можешь запретить ей стремиться к сородичам, – возразил он, думая о том, что она, к несчастью, будет очень строгой матерью. Они повернули обратно. Теперь мусор был разбросан по всему тротуару. Собака принялась рыться в отбросах, и Джастин резко потащила ее в сторону.

– Грязные люди.

– Ты не имеешь права их обвинять.

– Имею. Мусор был в мешках, а теперь на дороге, – заявила она с чувством собственной правоты. – Он это сделал, и я его виню.

– Он ест то, что находит в этом мусоре. Он опустился на самое дно, – прошептал Барри. – Посочувствуй немного.

– Я же не требую, чтобы он отвечал за свою ужасную, никуда не годную семью. За инцест, отца-алкоголика, тюремные побои, – бушевала она. – Только за мусор.

– Ты трудный человек.

– Почему? Если он за себя не отвечает, то незачем тут разгуливать. Сидел бы где-нибудь в заведении, где о нем позаботятся.

– Тебе на него плевать, ты только хочешь, чтобы на улице было чисто.

– Да, хочу – но это не значит, что мне все равно. Я делаю добрые дела. Я читаю слепым. Я все время работаю бесплатно для благотворительных проектов.

В этот момент Джастин была ему противна.

– Я думаю, ты считаешь себя более либеральным, чем ты есть на самом деле.

Когда это она читает слепым?

– Я более либерален, чем тебе бы хотелось.

– Какая мне разница, насколько ты либерален? – спросила она, ее карие глаза горели: президент юных республиканцев собственной персоной, хоть сейчас на трибуну. – Нет, дело в тебе. Это как с книгами. Ты волнуешься, что недостаточно много читаешь. И потому я должна читать больше, мое сердце должно болеть за них больше.

Пока она звонила на работу, Барри читал спортивный раздел и старался не попадаться ей под ноги. Это напомнило ему, как он провел день в Ларчмауте в гостях у своего приятеля Джэкоба и его жены Люси. Они вели беседы с Барри, параллельно собирая с пола детали конструктора и споласкивая бутылки, пока дети носились по стенам, а кот вылизывался на шкафу. Оба тщательно игнорировали друг друга, как двое в жару, в тесной комнате без кондиционера. И это агрессивное равнодушие было еще терпимым, по сравнению с тем как сложилась супружеская жизнь у остальных его друзей. Джастин выключила свет со своей стороны и свернулась в клубок, чтобы заснуть.

Если он ничего не сделает, она уснет прямо у него на глазах. Очень медленно он провел рукой по ее ягодице.

– Перестань, – отозвалась она возмущенно.

Какой смысл жить с женщиной, если ты ее почти не видишь, а даже когда она рядом, ее нельзя трахнуть?

– Пожалуйста.

Она приподнялась, опираясь на локоть.

– Знаешь, Барри, до встречи со мной ты почти год не занимался сексом, – брякнула она, и это прозвучало грубо.

– И что?

Джастин тяжело встала с кровати и прошествовала в ванную.

– А то, что даже если бы мы занимались сексом раз в месяц, – отозвалась она, – это все равно было бы для тебя чистой прибылью. – Она вернулась и села на кровать к нему спиной, держа в руке странную белую штуку.

Какое-то мгновение он обманывал себя надеждой, что это какой-то новый вид контрацептива. Он прижался щекой к изгибу ее шеи и заглянул ей через плечо.

– Что это?

– Каппа для отбеливания зубов.

Она вставила огромный белый агрегат себе в рот и обернулась к нему, улыбаясь, как шимпанзе.

Это было страшно.

– Ты похожа на подопытное животное! Сними! Она вынула агрегат изо рта и налила прозрачную, пахнущую аммиаком жидкость в углубления.

– Смотри. Если ты собираешься спать в моей кровати и продолжать спелеологические исследования моего тела, то уже вполне имеешь право знать, что я отбеливаю зубы. Иногда, когда вспоминаю.

– Пожалуйста, у тебя очень красивые зубы, – Барри обнял ее сзади, пока она разбиралась с этими штуками. – Белые. Как морские жемчужины. – Она пропустила его горячие заверения мимо ушей. – Не надо! Не надевай это! Она снова вставила каппу.

– Сними.

Она отрицательно покачала головой.

Он попытался вытащить эту вещь у нее изо рта, но это было все равно, что бороться со Стеллой, когда та нашла на улице что-то съедобное. Джастин уперлась кулаками ему в грудь. Он схватил ее за руки и завел их за спину. Она уперлась ступнями ему под ребра и сильно толкнула, отбросив его от себя. Он покатился по кровати и падая, ударился головой о дверцу шкафа.

Она выплюнула каппу и встала, красная от гнева.

– Убирайся.

Он ощупал затылок в такси по дороге домой: набухала шишка.

И он еще рассчитывал, что, если найдет себе женщину, это решит все проблемы?

Список

На конференции Института юридической практики в «Санта-Фе Редиссон» Джастин провела полдня на семинаре, посвященном правилу «Т плюс три» в торговле. Во время перерывов стало очевидно, что все женаты или замужем и что почти все сидят на какой-нибудь диете. Джастин изображала восхищение. На второй день Роберта должна была представлять проект «Торговые и тарифные соглашения при слиянии транснациональных компаний», для которого Джастин проводила исследования. Они проходят все выходные с именными бейджами. Она делала подобное минимум дважды в год, но никогда раньше все это не казалось ей абсурдным.

Джастин села на диван и прочитала сплетни в «Американ лойер», по вестибюлю разливалась индейская музыка, и люди, указывая друг другу на деревянных койотов в стеклянных футлярах, восклицали: «Мы обязательно должны это заполучить!» С тех пор, как они подрались, Барри так и не позвонил. Что-то началось, но это еще не значит, что оно обязательно будет продолжаться.

– Если я увижу еще одно ожерелье из бирюзы, меня стошнит! – прогремела Роберта, усаживаясь рядом с Джастин. Она провела день в спа-салоне. Джастин жалела, что не поступила так же. Когда она станет партнером, то тоже сможет позволить себе подобное.

– Ты потрясающе выглядишь, – заверила Джастин.

– Мне сделали депиляцию воском, – проворковала Роберта. – Меня отбелили. Моим волосам сделали маску, постригли, покрасили, высушили и уложили муссом на место. Посмотри на ногти, – она помахала рукой перед носом Джастин. – И на ногах. Мне распарили, прочистили и увлажнили лицо. Я вся влажная! – воскликнула она, улыбаясь проходящим мимо мужчинам. – И обрати внимание, как сумочка сочетается с туфлями, и у меня в обоих ушах по сережке, и они от одной пары.

– Ты восхитительно выглядишь.

– Все хорошо, что хорошо кончается, – агрессивно пропела Роберта. – Поэтому вот что я хочу сейчас понять: кого мне нужно трахнуть, чтобы меня здесь трахнули. – Бейдж она носила, как фиговый лист.

– Может, попадется кто-нибудь сегодня за нашим столиком, – сказала Джастин, тут же почувствовав, как нелепо и жалко это звучит и каким отдает самообманом. Вот так может пройти остаток ее жизни.

Джастин позвонила узнать, не оставляли ли ей сообщений. Барри звонил. Давно пора. Она быстро перезвонила.

– Мистер Кантор, – начала она.

– Мисс Шифф, – отвечал он. – Я хотел бы назначить встречу, чтобы поговорить с вами.

– Ладно! Пусть твоя девочка позвонит моему парню.

Они назначили время.


Джастин приехала к Барри, и он деловито чмокнул ее в щеку, как будто никакой ссоры – и вообще ничего – между ними не было.

– Кларк Коулман, – раздался голос из кухни.

Пиппа стояла у плиты, замахнувшись огромным тесаком и опустив голову. Стол был накрыт на троих. Чем эта девочка занималась весь день, если ужин еще не готов?

– Чак Бакстер, – отозвался он.

Пиппа коварно улыбнулась и выдала с победным видом:

– Билл Клинтон.

– О! Великолепно! – вскричал он, и их ладони встретились в воздухе с громким хлопком. Весь смысл собственной поварихи в том, чтобы не приходилось ждать. А они всегда ждут. У Джастин на руках горы токсичных отходов.

– Ты видел этих женщин-комиков вчера вечером? Потрясно! – Пиппа тощая, грудастая, и ей двадцать один, – с чего бы Барри стал возражать против того, чтобы немного подождать обеда?

– Бабьи шутки, – заявил Барри с презрением, которое Джастин приняла как личную обиду.

– Мариан Козловски была – обхохочешься.

– Она такая у-у-родина! – с энтузиазмом сказал Барри.

– Какое это имеет значение? – выпалила Джастин, но он не обратил на это внимание. Он потягивал пиво, глядя на Пиппу.

– Если бы это был парень, ты бы сказал, что это смешно.

– Она страхолюдина. Она – ууф! – гавкнул он.

– Барри, у нас есть глаза, – сообщила Пиппа. – Это бессердечно.

Бессердечно! Почему Джастин об этом не подумала? Бессердечность – вот что лежало в основе всего того, о чем она размышляла, – чрезмерного самомнения, женоненавистничества и инфантильности. Но «бессердечно» было самым сердечным из перечисленных выше определений.

– Пора тебе прекращать, – сказала Джастин.

– Вы обе, – сказал он, громко рыгнув, – толпа лесбиянок. – И, важно надувшись, проследовал в другую комнату. Это уже презрение: он игнорирует ее, разговаривает, как дальнобойщик, пьет пиво из бутылки, использует свою повариху, чтобы заставить Джастин почувствовать себя старой.

Пиппа подмигнула ей. Это абсурд. Как и то, что она сидит с ними за одним столом. Джастин была бы вполне довольна, если бы они просто поели где-нибудь в ресторане. Хотя, конечно, тогда пришлось бы мириться с тем, как он ведет себя на людях.

– Он говорит все это, но я не думаю, что он всерьез, – объяснила Пиппа, вытягивая вверх свои тонкие белые руки. – Его невозможно принимать всерьез. Если бы я так и делала, мне пришлось бы все бросить.