Валери Блок - Рождество наступает все раньше

Винса вызвали в кабинет отца. Зачем – непонятно. Привычные лица и несколько новых приветствовали его с расположением, завистью и благоговением. Винс разглядывал Коро над столом, пока отец с гневным рыком вываливал на кого-то информацию по телефону. Вошел перепуганный юнец с конвертом от Федеральной почтовой службы. Эндрю смачно вскрыл конверт, просмотрел бумаги, в двух местах подписал и швырнул и посланника, который тут же испарился.

В воздухе висело напряжение.

Винс изрек:

– Я знаю, в чем дело.

Эндрю бесстрастно взглянул на него.

– И в чем?

– Ты беспокоишься, – Винс старался говорить весело, шутливо.

– Я никогда не беспокоюсь. – Отец сунул в зубы трубку.

– Ты хочешь узнать мои планы.

– Мне плевать на твои планы.

– А. – Винс разгладил галстук.

– Твоя фирма развалится в течение ближайших четырех месяцев, – сказал Эндрю, посасывая незажженную трубку. – Знаешь об этом?

– Ну, наверняка я не знал. Откуда ты знаешь?

Отец зажег спичку, скорчил пренебрежительную гримасу и отмахнулся от вопроса. Он нетерпеливо, с резкими свистящими звуками, пыхтел.

– Знаешь, то, чем ты занимаешься, – твое дело, – наконец проговорил он, держа трубку за чашечку. – Я просто подумал, что тебе стоит знать.

– То есть мне лучше смываться, пока есть возможность, ты это хочешь сказать?

– Тебе тридцать лет. Делай что хочешь. Если ты ничего не хочешь делать, это тоже вариант. Многие люди так и поступают.

Винс хотел бы, чтобы отец сказал, что он имеет в виду. Иди в свою комнату. Или что-то вроде того. Отец сказал:

– Мне позвонила Рене Малентайн. Сказала, что твоя знакомая.

– А.

– Мне дать ей работу?

– Нет. Ни в ком случае.

– Ну, тогда все, – сказал отец и встал. Винс позвонил матери из таксофона на первом этаже. Она была в парикмахерской. Он позвонил Пиппе. Ее не было дома. Он купил пачку «Мерите» со стойки в вестибюле и закурил, сидя на холодном краю фонтана перед «Анспэчер билдинг».

Переполох начался первого апреля, сразу по всем фронтам. Очевидно, управление «Фитцсиммонс» проигнорировало истца – группу опытных сутяг, что постоянно вертятся вокруг химических компаний, которые испытывают затруднения. Акционеры «Фитцсиммонс» срочно подали еще один коллективный иск. Все ушли отдыхать на выходные, в это время банкиры старались собрать побольше наличных, а второй истец воспользовался удобным случаем.

Джастин ушла домой усталая до смерти. Квартира выглядела пустой и чужой. Собака была у матери. Барри так и не звонил. Книга про Черчилля лежала на ночном столике. Она пролистала ее, глядя на картинки. Ей надо больше читать, он прав.

Когда она проснулась, было шесть тридцать. Она послушала новости, приняла душ, побрила ноги, высветлила волоски на верхней губе и выщипала брови. Потом согрела суп и включила «Звуки музыки».

Джули Эндрюс в роли Марии бежала по тропинке между зелеными изгородями, размахивая чехлом от гитары и напевая «I Have Confidence in Ме». Джастин появилась в «Пэкер Брибис», как Мария появилась в семье фон Трапп, – прибежала со всех ног, размахивая гитарой. И скоро она уйдет, как Элеонор Паркер, баронесса: постаревшая, усталая от жизни, изнуренная. Был ли для нее «Пэкер Брибис» монастырем? Был ли Барри Кантор бароном фон Траппом? И сколько раз она уже смотрела этот фильм?

Она набрала ряд петель. Список был тактической ошибкой, теперь она ясно это видела. Прошло две недели. Ей не хватало его болтовни. Семь сорок пять. Она доберется туда за двадцать минут.

Его консьерж впустил ее, не спрашивая. Дожидаясь под дверью, Джастин вдруг начала нервничать. Ей и в голову не пришло, что он может быть не один. Она его почти не знает.

Барри открыл дверь. Он был в своем кинозвездном халате, со стаканом молока, вид у него был радостный, но он совершенно не удивился, увидев ее. Она почувствовала огромное облегчение.

– Все, что я говорила, я говорила серьезно, и более того, – предупредила она.

– Молока хочешь? – предложил он, пропуская ее.

– Да. – Она вошла на кухню и бросила пальто на диван.

– Со сливками или обезжиренное? – спросил он, повернувшись к ней спиной.

– А, не важно, – сказала она и обхватила его сзади.

Он обернулся и долго целовал ее. Джастин прижалась к нему. Он – красивый мужчина. Даже лучше: он красив для нее, но большинство других женщин скорее всего не сочли бы его красавцем. Ей вдруг показалось очень важным встречаться с ним регулярно. Это что-то биологическое, или он действительно ей подходит?

До ее прихода он читал комиксы в постели. Ей, скорее всего, не придется потом волноваться, что он флиртует с другими. Он такой неловкий, такой внушительный, такой забавный. Ее охватило простое и понятное физическое влечение. Если бы ей удавалось заставлять его молчать, она смогла бы приходить в это состояние быстрее и чаще.

После чрезвычайно жаркого и страстного секса Барри повернулся к ней и сказал:

– Кажется, пока что я тебе все еще опять нравлюсь, тебе бы стоило познакомиться с моим отцом.

– Ладно, устраивай.

– А мне доведется встретиться с твоим?

Одна мысль об этом ее утомила.

– Наверное, придется.

Зазвонил телефон. Барри ответил. Он странно на нее посмотрел и передал ей трубку. Это был Дриггс.

– Срочно приходи сюда.

Она сохраняла спокойствие.

– Откуда у тебя этот номер?

– У меня свои люди на самом дне. – Наверное, он имел в виду Боба. – Но у тебя всегда должен быть включен сотовый. У меня есть дело, я хочу, чтобы ты…

– У меня на данный момент есть еще несколько требующих моего постоянного внимания дел, – перебила она, пока он не взвалил это на нее без спроса.

– Могу себе представить, учитывая, где я тебя нашел.

В этом квартале она вошла в пятерку младших сотрудников, проработавших наибольшее количество часов. Она не обязана брать это на себя.

– Мне очень жаль, – ответила она, подражая Илане настолько, насколько хватало ее способностей. – Но если тебе нужно посадить кого-то за это прямо сейчас, то придется найти кого-нибудь другого.

Дриггс повесил трубку, не попрощавшись. Барри посмотрел на Джастин.

– Если ты говоришь «нет», то у тебя начинаются неприятности?

– Нет, если я действительно занята и могу это показать.

– А если ты будешь отказываться достаточно часто, они перестанут тебе звонить?

– Нет. Им просто нужно, чтобы кто-то занялся этим делом, так что, если один раз отказываешься, они тут же звонят снова со следующим делом, потому что думают: «Как она может второй раз подряд сказать мне нет?»

– Значит, он завтра опять тебе позвонит?

– Скорее всего, – зевнула она.

Когда она проснулась в семь, Барри лежал спиной к ней. Она повернулась, прижалась животом к его спине и стала дышать с ним в такт.

Ее охватило ощущение, будто после долгих невзгод она достигла наконец положения, в котором нет совершенно ничего сложного: как будто она сидит в кресле-качалке, слегка покачиваясь, укутавшись в теплый плед прохладным сентябрьским вечером. Уйти можно в любой момент. Она уснула, прижавшись к нему.

В ванной Барри все изменилось: буйное нашествие средств по уходу за телом, стаканчиков из оргстекла и ватных тампонов для лица. Конечно, у Джастин все было минимум в трех экземплярах, поэтому то, что она прибыла к нему в субботу вечером с чемоданом, скорее всего особого значения не имело. Она заняла бывшую комнату Карен и принялась распаковывать вещи, создавая вихрь полиэтиленовых пакетов. Он изучал данные Нильсона по сухофруктам и старался не попадаться ей под ноги.

– Давай примем ванну, – сказала она, снимая рубашку. Она теперь все время ходила по квартире голая. Целлюлит был не сильно заметен, и кроме того, точкой отсчета для него была Синтия с ее огромными, роскошными буграми на бедрах – ничего подобного он больше в жизни не встречал.

Джастин не могла нарадоваться его ванне.

– Я бы только из-за одного этого сюда переехала, – болтала она, по горло в мыльной пене. – Не то чтобы ты меня приглашал, конечно.

Он подтолкнул ее чуть вперед и опустился за ней в горячую воду. Вода выплеснулась через край.

– Ба-ба, – сказала она, когда они устроились.

– Ююба. – Он сидел неподвижно; он очень устал, ногам было горячо, а груди холодно. – А собака?

– Собака у мамы до вторника.

– Это означает ночевки сегодня и завтра?

– Почему бы и нет?

– Ты ведь знаешь, что Стелла мне очень нравится, – пробормотал он в ее затылок. – Она могла бы пожить здесь. Никаких проблем. Пиппа может ее выгуливать.

– Пиппа, – мрачно повторила она, и Барри рассмеялся. Еще один спор, которого они пока избегают.

– Скажи честно, – попросил он. Плечи мерзли на прохладном воздухе. – Это же ты из-за ванны, да?

– Нет, милый, из-за тебя, – горячо ответила она.

Но он шутил. Ему было холодно. Она обернулась и поцеловала его в губы. Сможет ли он когда-нибудь целовать ее, не боясь, что она уже уходит? И все-таки они будут видеться каждый вечер до вторника – чего еще ему надо?

В среду утром, придя в свой кабинет, он обнаружил группу людей, разглядывающих почти двухметровое дерево, с ветвей которого, как плоды, свисали пакетики с лакомствами. Штука была такая необычная, что он чуть не бросился обнимать всех подряд.

– Да это просто… конь в пальто! – восхищался он.

– Да, оно привлекает взгляд, – сказала Эмили, осторожно обходя дерево по кругу. Она только что вернулась из недельного отпуска по случаю экзаменов на курсах акушерок.

– Да оно бросается тебе на шею с криком: «Привет, красавчик, отвези меня к себе!» – воскликнула Донна.

Барри снял с дерева упаковку орехов. Упаковки были продолговатые, цилиндрической формы, вместо обычных плоских квадратных пакетов. Цвета были яркие и простые: розовый, зеленый и апельсиновый – с черными рисованными побегами плюща по бокам и прозрачным окошечком, чтобы было видно, что лежит внутри. Дизайн настроением и цветами очень напоминал его самые любимые купальные плавки. Он носил их, когда выиграл титул «Самый пестрый» в лагере «Рапонда», и потом, когда он занимался любовью с Мелиссой Равитски в лодочном сарае.

Барри оторвал Райнекера от стола, чтобы показать ему.

– Потрясающе, – сказал Райнекер, с улыбкой огибая дерево и взвешивая на руке пачку кураги. Барри никогда не видел, чтобы Райнекеру нравилось хоть что-то. – Красота. Собери фокус-группу на старую упаковку и на переделанную.

– Зачем тратить деньги, если мы уверены, что упаковка нам нравится?

– Я знаю, но все равно. Еще нам нужны данные по размерам и ценам.

Райнекер все еще восхищал его. Возможно, потому, что, в отличие от Пласта, который верил в институт семьи и брака, белый сахар и Господа Бога, а все новое воспринимал только относительно этих трех китов, у Райнекера своей идеологии не было. Он действовал не по книжкам, он ориентировался на цифры.

– Как насчет коллекционных банок? – предложил Барри навскидку. – С теми же вертикальными пропорциями.

Райнекер просиял.

– Хорошая идея.

Не оборачивайся, но знай: ты привел своего босса в восторг. У себя в кабинете Барри улыбался дереву. Жизнь налаживалась.

Когда вечером Барри пришел домой, на него прыгнула Стелла и всего обслюнявила, успев испачкать при этом шерстью костюм. Джастин горячо поцеловала его. Пиппа уже приготовила ужин. Еда была превосходна, разговор легким, а потом Джастин работала, Пиппа мыла посуду, он читал о кураге, а собака мирно сопела у его ног.

Его развлекла мысль о двух женщинах: жене и любовнице. Он не мог точно сказать, какой Пиппа стала бы женой. Но он был почти уверен, что из Джастин получилась бы великолепная любовница, хотя не смог бы точно объяснить почему. Это было как-то связано с ее республиканскими взглядами. Для нее некоторые вещи остаются запретными – она, наверное, получила бы большое удовольствие от того, что нарушает правила.

И все-таки, что она такого будет делать в качестве любовницы, чего не делает сейчас в качестве его девушки или, позже, в качестве жены? Анальный секс? Он не был уверен, что вообще хочет этого. А что касается обычного секса, то, когда она хочет – она хочет, а уж когда не хочет, предпочла бы, чтобы он оказался где-нибудь в Мексике.

Это его угнетало. Скоро ему будет тридцать пять, жизнь достигнет высшей точки, потом он будет воспитывать детей – шумное, беспокойное и неблагодарное занятие, а потом превратится в мужчину средних лет, начнет забывать очки, у него станут истончаться кости, начнутся проблемы с простатой, от него будет плохо пахнуть.

Но всегда есть Пиппа. Он пошел на кухню налить себе еще кружку кофе. Она мыла кастрюли и сковородки в резиновых перчатках. Волосы у нее были грязные, лицо раскрасневшееся, и от нее пахло жидкостью для мытья посуды. Он вернулся к кураге, еще более подавленный. Даже мысль о том, чтобы завести с кем-нибудь интрижку, не приносит удовольствия – боже! Он стареет. Перед ним все меньше открытых дверей.