Слезы обиды и гнева стояли в моих глазах.

— Всю жизнь я прожил с твоей матерью, Джен… А твоя тетя, миссис Рид, всегда была рядом… Смерть не имеет никакого значения…

— Вообще-то это не мое дело, — ответила я.

— Почему ты сердита, Джен?

Я молчала.

— Я ведь не сделал тебе ничего плохого.

— Наверное, я любила тебя, папа, когда была крошечной… Мне так кажется… Дети миссис Рид, Джорджиана и Элиза, очень любят мистера Брокльхерста, потому что он одаривает их подарками… Но мне кажется, я любила тебя иначе…

— Ты бы тоже получала подарки, Джен, если бы я был жив.

— Наверное, — ответила я. — Но ты всегда был такой глупый, папа. Так говорит миссис Рид. Вечно ты делал какие-нибудь глупости. Моя мама и миссис Рид всегда решали все за тебя… Ты был смешон, говорит миссис Рид, не зная, как поступить, спрашивал у всех совета… И я стыжусь за тебя. Ты ни разу не высказал собственного мнения… Лишь тогда, когда умер… Но это было лишь раз. И сейчас ты тоже, так же как при жизни, не можешь ни на что решиться. Ты говоришь, что тебе меня жалко. Все это одни слова, папа. Почему ты не пойдешь к Богу и не попросишь его убить мистера Брокльхерста? Или Богу на тебя наплевать? И на меня тоже? Ты, папа, видел ли Бога там, по ту сторону? Я могу поклясться, что ты даже не попытался узнать, какие есть возможности приблизиться к Богу… Ты только, как всегда, бестолково суетишься и беспокоишься за меня…

— Мой отец тоже считал меня ничтожеством, — с грустью сказал он.

Он произнес эти слова едва слышно, отвернувшись. Крупные слезы катились по его щекам.

Я хотела ему сказать еще что-то, но сдержала порыв своей ненависти.

— Ты должна любить людей, — сказал отец.

— Они грязные и глупые, почти все! — воскликнула я.

— Со временем ты, Джен, поймешь…

— Не верю я всему этому! Что это за слова «со временем»? Я ведь все вижу, папа! Люди смешны. И я не люблю их.

Я крепко зажмурила глаза. Когда я разомкнула их, моего отца уже не было. Я стояла босая в чужом коридоре и дрожала от холода.

Вдруг я услышала какой-то звук, будто кто-то крался.

В дальнем конце коридора приоткрылась дверь. На ручке двери была пугающе огромная рука… Она переходила в чудовищное предплечье, которое исчезало в широком рукаве.

Из-за двери до меня донеслось мощное, спокойное дыхание. Я вдруг поняла, что там, во мраке коридора, скрывается великан… Я оцепенела от ужаса, волосы мои (так мне казалось) встали дыбом, сердце остановилось, губы заледенели, лицо свело судорогой.

Дверь с тихим скрипом отворилась пошире. Там колыхалось что-то красное, бесформенное, белая рука на ручке двери была похожа на умирающее животное.

Открылась еще одна дверь. Подрагивающее трепетное сияние без усилия перелилось через порог и с журчащим смехом быстро взмыло к потолку. Из глубины мерцающего сияния выглянуло лицо, смеющееся лицо девочки, похожей на меня… Внезапно оно исчезло…

— Господи! Помилуй! — прошептала я. — Кто там стоит за дверью?

— За дверью стоит Бог, — услышала я чей-то голос.

— А ты не мог бы выйти?

— Ни одному живому существу не дозволено узреть лицо Бога.

— Что же тебе от меня нужно? — с дрожью в голосе спросила я.

— Я просто хотел доказать, что я существую.

— Благодарю. Спасибо.

— Ты, Джен, для меня — всего лишь крошечная, ничтожная пылинка. Ты знаешь об этом?

— Нет, — сказала я, подумав.

— Ты очень дурно обращаешься со своими благодетелями, особенно с миссис Рид и ее детьми… Ты забываешься, Джен… И у тебя бывают такие гадкие мысли. Собственно говоря, я сам не понимаю, почему позволяю тебе жить, Джен.

— Да?

— Свет! Джен!

— Что?

— Свет! Кошка на мышку, мышка на веревку, веревка на мясника и так далее… Понимаешь, девочка, что я имею в виду?

— Кажется, нет, — тихо сказала я.

— Бог есть мир, и мир есть Бог. Только и всего…

— Прошу меня простить, но если это так, как ты говоришь, — прошептала я, — значит, я тоже бог.

— Ты, Джен, вовсе не Бог, ты всего лишь тщеславная дерзкая девчонка!

— Но я не более дерзкая, чем Бог! А ты смог бы доказать мне противоположное?

— Любовь! Джен!

— Какая любовь?

— Я говорю о Моей Любви. Любви Бога. Любви Бога к людям. Ну?

Несколько секунд я думала, не зная, что ответить.

— Да, об этой любви я наслышана…

— Может быть, ты хочешь, чтобы я совершил чудо?

— А что ты умеешь?

— Я всемогущ. Ты забыла, Джен? Сейчас ты девочка, ты вновь стала маленькой, но стоит тебе открыть глаза, и ты все увидишь по-другому… Весь мир для тебя окажется иным…

Я неожиданно улыбнулась и с грустью прошептала:

— Да, Господи, я сдаюсь…


Это была тягостная и беспокойная тьма. Вздохнув, я открыла глаза и тотчас же почувствовала сильную боль в груди. Я лежала на каком-то твердом выступе скалы. Океан звезд сиял в черном провале воды. Тревожный ропот замирающего волнения окружал спасшую меня скалу.

В отдалении раздавались голоса, крики, вздохи. Иногда доносился протяжный вопль.

Измученная, я закричала, моля о спасении:

— Где же ты, Господи? Где? Соверши чудо!

Я призывала Спасителя, уповая на его лучшие чувства, уповая на его возлюбленную мать, я рыдала, ломая руки.

Крикнув в последний раз, я умолкла. Холодное равнодушие жизни охватило меня. Я улыбнулась спокойно в лицо смерти. Глубоко, всем сердцем, печально и торжественно желая умереть, я приподнялась на выступающем вперед камне, встала на колени и повернулась лицом к горам, прощаясь с их вершинами, прощаясь с парящими высоко в небе стаями белых птиц.

— Прощай, Джон! — прошептала я. — Прощай, Индия…

Я соединила руки, как соединяют их индусы, готовясь уйти из мира, как вдруг увидела тихо скользящую лодку. Величину и очертания ее трудно было рассмотреть в темноте, тем не менее, движущееся черное — чернее мрака — пятно, могло быть лишь лодкой…

Я остановилась. Или, вернее, привычка к жизни остановила меня на краю.

В лодке сидел один человек и усиленно греб, несколько раз его весла задели о камни…

Я окликнула гребца. И через несколько секунд передо мной стоял Радж.

— Радж, Господь сжалился надо мной, — прошептала я.

— Как хорошо, что я наконец-то нашел вас, миссис Рочестер, — сказал он со вздохом.

Я протянула к нему руки, и он бережно перенес меня в лодку.

— Господи, Радж, — заплакала я, — все сгорело, моя ферма… Не осталось ничего…

— Как это странно, — проговорил он.

— Не знаю… Радж… По-моему, это божья работа… Он сначала дал мне что-то, а потом отобрал.

— Но все же у вас есть надежда, миссис Рочестер, Господь любит вас.

Глава 32

Я сидела в большой белой гостиной, ожидая приема губернатора.

Рядом со мной сидел барон Тави и тоже ждал, когда откроется дверь, ведущая в комнату Леона Друкке. Но прошло около получаса, а дверь все не открывалась.

Барон Тави томился, рассматривая других гостей, сидящих здесь же. Тут была сухая дама с густыми рыжими волосами, в углу дремал пожилой индус. Барон Тави повернул лицо в мою сторону и сказал с горькой опустошенностью:

— Теперь все кончено, миссис Рочестер. Мне тоже нужно найти землю для посева культур…

— Но я хочу, чтобы мы остались вместе, — с надеждой произнесла я.

— Нет. Я не могу вам дать никакой земли… То, что вы просите, невозможно…

— Да… это всегда невозможно…

Барон Тави устало опустил взгляд.

— Боюсь, я больше ничем не смогу вам помочь…

— А губернатор?

— Думаю, он ничего не поймет…

— Я тоже мало надеюсь на его поддержку…

Он внимательно посмотрел на меня и спросил, с явным неудовольствием в голосе:

— А где ваш муж?

— Он… скоро приедет.

— Тогда, я считаю, вам лучше просить его, миссис Рочестер.

— Благодарю вас, барон…

В это время дверь, к которой было приковано внимание всех присутствующих, открылась, и оттуда, не глядя ни на кого, вышел толстый идололицый молодой мужчина. Осмотрев беглым взглядом ожидающих, он обратился ко мне:

— Миссис Рочестер? Губернатор к вашим услугам!

Душа моя затрепетала, как бьющийся под ветром осенний лист. Я пересекла гостиную и вошла в просторное помещение.

Губернатор сидел в кресле, его резкие глаза встретили меня холодным уколом. Сложив губы в улыбку, Леон Друкке сухо сказал:

— Прошу садиться, миссис Рочестер.

— Я бы хотела просить вас, — еле слышно начала я, но он сразу же перебил меня.

— Да-да, я слышал о том, что вы хотите уехать… Я знаю, у вас неприятности… У многих теперь неприятности… Я слышал, у вас сгорела ферма.

— Да, — со слезами проговорила я, — значит, вы знаете, о чем я хочу вас попросить?

— Это земля, которую вы хотите получить. Он снова сухо и холодно улыбнулся.

— Вы мне поможете, сэр?! — воскликнула я.

— Простите, миссис Рочестер, — усмехнулся Леон Друкке. — Но это очень сложно, — ни один мускул не дрогнул в его мраморном лице, когда он произнес эти слова. Мне показалось, что они прозвучали в тот миг как приговор моей злосчастной судьбе. Не в силах сдерживать свое отчаяние, я опустилась перед ним на колени, взывая ко всем богам и святыням, и прошептала сквозь душащие меня слезы:

— Ради Бога, спасите, у меня не осталось никого и ничего!

— Вставьте! — крикнул губернатор. — Сейчас же встаньте!

Он подошел ко мне и помог подняться.

— Понимаете, сэр, — с волнением заговорила я. — Здесь сложная страна для женщин, поэтому я прошу вас… вы надежный человек… Мне больше не к кому обратиться…

Леон Друкке молча разглядывал меня. По его неподвижному лицу скользнула тень усмешки.

— Прошу вас, — продолжала я, — давайте обсудим это по-другому… Я потеряла все. Мне очень сложно просить вас… Эта земля принадлежала мне… А теперь мне некуда идти…

Я спрятала свое мокрое от слез лицо в ладонях не в силах более говорить.

Помолчав минуту, Леон Друкке, наконец, сказал:

— Хорошо. Я займусь этим делом… Мы сделаем все, что сможем.

— Неужели?! Вы обещаете мне, сэр? Еще мгновение подумав, перебрав в уме все тайны своего сердца, губернатор ответил:

— Я обещаю вам.

— Спасибо, — сказала я с искренним восторгом. Леон Друкке чуть заметно улыбнулся:

— Надеюсь, вы будете счастливы здесь…

— Я была здесь счастлива, — с горечью отозвалась я.

— Мне очень жаль, что мы не познакомились поближе, миссис Рочестер.

Он кивнул мне, давая понять, что разговор окончен. Со слезами на глазах и с несколько облегченным сердцем я покинула дом губернатора.

Глава 33

Смеркалось, когда наконец я заметила, что уже долго стою перед упакованными вещами, держа в руках раскрытую книгу. Это был любимый томик стихов.

Вполголоса я прочла:

Весной, на рассвете,

Я видел в расцвете

Те розы, что ныне поникли в пыли;

Познавшие горе

В забвенье, в позоре —

Былые владычицы щедрой земли.

Сияли бутоны,

Как перлы короны,

Как россыпь алмазов весенних дождей,

Но свянули, сгнили

Цветы, что пьянили

Своим ароматом просторы полей.

Взираю в печали

На все, что вначале

Меня покоряло своей красотой, —

Она ненадежна,

Пред горем — ничтожна,

Вдвойне — на закате дороги земной.

И пляски, и пенье

Уносит мгновенье,

Рыданий и скорби приходят часы.

День краток, он прожит —

Цветы уничтожит,

Как легкие капли рассветной росы.

И сердце грубеет,

И разум слабеет,

Печаль, словно зимний туман, глубока.

Смежаются очи

В предчувствии ночи —

И жизнь отлетает, как запах цветка.

Этот вечер был не таким, как всегда. Он не был ни ярким, ни сверкающим. Небо было мягким и тихим. Одна за одной на нем появлялись звезды.

Чем меньше оставалось времени до моего отъезда в Англию, тем сумрачней становилось на душе, тем больше сжималось мое сердце…

«Куда же я вернусь? — думала я. — Кто ждет меня там? Англия стала мне чужой. Но разве не безрассудна моя любовь к Джону?»

И вновь я вспоминала самые счастливые минуты нашего путешествия, прежде чем расстаться с ними навек…

Я подумала, что к тому времени, когда вернусь в Англию, там, наверное, уже наступит осень… Мне не доставляли никакой радости мысли о сумрачных пейзажах моей родины, все мое существо было полно Индией…