— Мужчины не способны мыслить и чувствовать так же ясно, как женщины. Им нравится драться, есть, пить и заниматься любовью, когда приспичит, Мало кого из них интересует еще что-то.

— Хорошо сказано, — кивнула Агнес. — Ты сама все испортила, Гастингс. Получив обыкновенного мужчину, которого могла бы по своему желанию водить за нос, ты вместо этого устраиваешь с ним кулачные бои, пререкаешься, кричишь и задираешь нос. Лучше бы хоть раз просто улыбнулась.

Гастингс схватила новую горсть розовых лепестков.

— Клянусь всеми святыми, он даже не поцеловал меня. Я ему противна. Он думает, что я совсем обыкновенная, ну, может, не совсем, поскольку богатая невеста.

— Необыкновенная богатая невеста? — удивилась Алиса. — Что это значит?

— Раньше он считал, что богатая невеста обязательно должна быть уродкой. Хотя ко мне это не относится, я все равно ему не понравилась, даже когда спасла жизнь. Спать со мною для него только обязанность, не более. Ты ошибаешься, Алиса, он не желает заниматься со мной любовью.

— Ах, ах, — фыркнула Агнес.

— В чем дело?

— А в том, — со сдержанным гневом ответила Алиса. — Ты просто разозлилась, ведь он не шаркал перед тобою ножкой. Настоящий мужчина, воин, как он, никогда не скажет женщине, что она храбрая и мужественная, что он ставит ее выше всех других. Мужчины на такое не способны.

— Вот именно, — подхватила Агнес. — Достаточно было раны, чтобы уязвить его душу и мужское достоинство. К тому же спасла его женщина. Алиса верно подметила: мужчина с его характером вряд ли с таким смирится.

— От ваших речей голова идет кругом. — Гастингс принялась за очередную порцию розовых лепестков.

— А потом ты еще вылечила его.

— Конечно, трудно придумать более ужасное преступление. Может, вместо этого следовало целовать ему ноги? Или покорно склониться перед ним и позволить надеть себе на шею ярмо?

— Перестань, Гастингс! Лучше ешь баранину. Розовые лепестки — хорошая еда, но тебе полезнее стряпня Макдира.

Нянька решительно кивнула в сторону кровати, и Гастингс осталось только молча сесть и взять у Алисы поднос.

— Ешь и слушай нас, — приказала Агнес. — Если чего не поймешь, спроси. Алиса, как, по-твоему, не позвать ли нам Беллу, она сейчас в зале. Никто не знает мужчин лучше ее.

Гастингс удивленно раскрыла глаза. Ведь Белла такая старая, толстая, почти беззубая. Правда, волосы еще густые, их едва тронула седина. Она четыре раза была замужем, и все мужья умерли. Теперь на нее засматривается кузнец Моррик, при этом все начинают шептаться и хихикать, что очень смущало Гастингс.

— Позовем Беллу, если в этом будет необходимость, — решила Агнес.

— Ладно, — согласилась Алиса, — она наверняка строит глазки Моррику. Он обалдел от счастья: рот не закрывается, глаза смотрят в разные стороны. Похоже, ночью они хорошенько позабавятся. Не завидую тому, кто утром приведет подковать лошадь. Как бы Моррик не перепутал конскую ногу с чем-нибудь другим. Не позднее осени он станет пятым мужем Беллы.

Гастингс жевала превосходную тушеную баранину с соусом из лука и гороха. И посолена она в меру.

— Макдир добавил шалфея, он придает мясу очень приятный вкус.

Алиса безмолвно закатила глаза, а нянька повторила:

— Белла может обождать. Ну, Гастингс, тебе вот что нужно делать. Нет, жуй баранину, не хочу слушать твои возражения. Насчет шалфея ты права.

Спустя час Гастингс наконец оставили в покое, и она сидела, тупо уставившись на стену, где висело два гобелена: на одном был вышит королевский пир, на другом — рыцарский турнир. В углу второго гобелена виден кубок отвара из листьев и цветов огуречной травы. Считалось, что этот напиток придает отвагу рыцарю, готовящемуся к поединку. Можно было даже различить буквы на кубке: b-o-r-a-g-e[4].

И что же ей делать? Стать мягкой, отлично выделанной подстилкой, чтобы о нее вытирали ноги? Улыбаться, когда муж походя оскорбит ее? Не замечать, как он глазеет на Алису? Разрешать ему без стеснения тащить в постель других женщин?, С радостью отдаваться, когда он бросится на нее, как дикий зверь?

Нет, она убьет его.

Северн так и не пришел. Гастингс долго лежала без сна и думала, думала… Неужели именно она не права? Ведь Алиса медленно внушала ей, словно полной идиотке:

— Можно получить огромное удовольствие от близости с мужчиной. Только он должен иметь опыт и делать все осторожно, не торопясь. Я спрашивала Гвента, и тот сказал, что обычно хозяин внимателен к женщинам, ласкает и дразнит их, пока они сами не захотят его. И Гвент не понимает, с какой стати вы готовы перегрызть друг другу глотку. Он считает, что все дело в твоей излишней заносчивости. Этим ты вряд ли радуешь мужа.

Северн внимателен к женщинам? Не может быть. Как не может быть и того, что все в замке обсуждают ее отношения с мужем. Не хватает только, чтобы Агнес осталась с ними в спальне, дабы лично убедиться, как молодые относятся друг к другу.

Черт бы их всех побрал. Может, вообще лечь прямо на столе в зале, чтобы ими любовались все желающие, давали советы, подсказывали ей, как лучше повернуться, чтобы Северн получил большее удовольствие? У Гастингс не укладывалось в голове, что женщина тоже может получать удовольствие.

И она не была слишком заносчивой.

Не была.

Глава 11

Гастингс проснулась от шума, доносившегося с замкового двора, живо соскочила с кровати и глянула в окно. Внизу собрался отряд из двух десятков воинов — половина из Оксборо, половина из Лэнгторна. Их возглавлял Северн в блестящих на солнце латах. Куда это они? Муж так и не пришел ночью в спальню. Ни слова ей не сказал.

Кое-как одевшись, Гастингс помчалась вниз. Гвент разговаривал с управляющим, отдавая приказания ему и трем десяткам воинов, оставшимся в замке. Увидев ее, он улыбнулся:

— Северн отправился принимать клятву верности от других вассалов. Он хочет убедиться, что там не возникнет осложнений, что все готовы признать его новым хозяином.

— Мне полагается ехать с ним. Так принято, меня будут ждать.

— " Он пожелал ехать один, и никто не удивился, кроме вас. К тому же он вам не нравится.

— Есть определенные правила, и мое отношение здесь ни при чем.

— Северну было угодно ехать одному.

— Вовсе я не заносчивая, Гвент.

— Возможно.

— Когда он вернется?

— Недели через две.

— Он собирался в Лэнгторн?

— Пока нет. Есть вещи более важные. — Гвент невольно покосился на свою руку.

Во время упражнений он неудачно упал и поранился собственным мечом. Сам виноват.

— Дай-ка посмотреть, Гвент. Он удивился, но тут же понял, что она тоже глядит на его руку, замотанную грязной тряпкой.

— Пустяки, — возразил он. — Я должен присматривать за людьми. Так пожелал Северн. Гастингс толкнула его обратно на скамью:

— Никуда не уйдешь, пока я не погляжу, отчего она воспалилась. Мне вовсе не хочется, чтобы ты умер, а это часто случается при открытых ранах. Что-то происходит с кровью, и она разносит яд по всему телу. Не шевелись, Гвент.

Тому оставалось лишь терпеть, пока Гастингс обрабатывала и перевязывала рану, оказавшуюся довольно глубокой и болезненной.

— Гвент, я буду менять повязку каждый вечер, пока рана не затянется, но все-таки старайся ее не пачкать. Если ты меня не послушаешь, то наверняка умрешь.

Гвент хотел возразить, что все женщины считают любую царапину смертельно опасной, но промолчал. Мужчины слишком часто погибали от ран. Но Гастингс была хозяйкой Оксборо и женой Северна, он испытывал к ней расположение. И он первый раз в жизни видел хозяина растерянным. Северн признался, что, когда он пригрозил избить жену, чтобы научить кротости, та обещала подмешать ему зелья, от которого начнется водянка. А кому это понравится?

— Спасибо, Гастингс, — улыбнулся он. — За Северна не беспокойтесь. Если в дороге случатся неприятности, он даст мне знать. И раз уж вы взялись лечить мою руку, придется с вами согласиться. Я не уверен, что вы заносчивы.

— Не испачкай повязку, Гвент.

— Хорошо. — Он взглянул на стоявшего поблизости Торрика. — А вот и наш червяк. Приполз в главный зал разнюхать, не догадался ли я, что он — поганый вор. Клянусь зубами святого Андрея, больше всего на свете я ненавижу воров.

Торрик — вор? Но отец полностью ему доверял. Их богатство умножалось, имения процветали. Раз Гвент считает, что Торрик воровал, значит, и Северн того же мнения. Гастингс никогда не обращала особого внимания на дела Торрика, знала только, что управляющий хорошо выполняет свои обязанности, приветлив с жителями Оксборо, а если выглядит чересчур мрачным, так разве это важно? Наверное, ей все же следовало за ним присматривать.


Северн отсутствовал уже вторую неделю, когда однажды с крепостной стены раздался крик Аларта, увидевшего вдали конный отряд. Поскольку замок Оксборо господствовал над местностью, из него открывался вид на многие мили вокруг.

Гастингс первая различила цвета королевского штандарта. Конечно, сам Эдуард не станет наносить им визит, тем не менее она решила переодеться, взять Элизу и ждать гостей у ворот.

Оказывается, приехал Роберт Барнелл, канцлер Англии, секретарь и главный советник короля Эдуарда. Наездником он был никудышным и выглядел так, словно по дороге ему переломали все кости, хотя от Лондона до Оксборо лишь три дня пути. Рядом с канцлером на гнедой лошадке ехала красавица в белоснежном головном уборе и бледно-зеленом платье, рукава которого свисали почти до земли. Она была молода, всего лет на пять старше Гастингс, и превосходно держалась в седле. Барнелл кое-как сполз с коня, приосанился, взглянул на хозяйку Оксборо и милостиво кивнул.

— Миледи, — с улыбкой начал канцлер, поскольку знал Гастингс с рождения, хотя за последние десять лет виделся с нею очень редко, — представляю вам леди Марджори, вдову сэра Марка Аутбрайта. Король Эдуард возложил на нее заботу об Элизе Седжвик. Это и есть та девочка?

Малышка испуганно прижалась к Гастингс.

— Элиза, дорогая, этот человек служит нашему королю и приехал сюда не для того, чтобы мучить тебя.

— Что с нею? — удивился Барнелл, косясь на девочку, судорожно цеплявшуюся за ногу Гастингс.

— Отец бил ее, а мать целыми днями заставляла молиться, стоя на коленях. Сейчас она уже немного пришла в себя, но ей нужно время, чтобы привыкнуть к вам.

— Ах, девочка моя, — воскликнула леди Марджори и, не обращая внимания на грязь, встала на колени и заглянула в глаза Элизы. — Мы с тобой станем большими друзьями. И ты можешь звать меня просто Марджори, — сказала она, вытаскивая из кармана завернутый в платок миндаль. — Только один, Элиза, тогда его хватит надолго.

Девочка робко взяла орех, внимательно оглядела и сунула в рот, зажмурившись от удовольствия. Марджори улыбнулась и встала.

— Вы и есть Гастингс Оксборо?

— Да. Вы довольно быстро приехали.

— Мы пробудем здесь до утра, Гастингс, и отправимся в Седжвик, — вставил Барнелл. — Леди Марджори назначена опекуном ребенка. А где лорд Северн?

— Объезжает другие замки.

За вечерней трапезой место хозяина занял Роберт Барнелл, а на месте Элизы сидела Марджори, держа малышку на руках.

— Какая худая, — заметила гостья.

— Видели бы вы ее, когда она приехала в Оксборо.

— Все это кажется мне чрезвычайно странным. Надеюсь, дела в Седжвике наладятся.

«Значит, меня считают той ведьмой, которая морила голодом бедного ребенка». Гастингс про себя восставала против возвращения Элизы в Седжвик. Ведь там находится Бил. Когда затянувшийся обед подошел к концу, Гастингс все же решилась посвятить в это Барнелла. Он ненадолго задумался и сказал:

— Я велю повесить эту женщину, и мы избавимся от неприятностей. Она ведь угрожала тебе, Гастингс?

— Да, угрожала, но быть за это повешенной, сэр… Нельзя ли просто оставить Элизу в Оксборо? Со стороны леди Марджори было очень любезно приехать сюда, однако я сама могла бы заботиться об Элизе до того, как она выйдет замуж. А Северн присмотрит за ее владениями.

— Сожалею, но Его Величеству было угодно решить именно так. Ты сама недавно вышла замуж, у вас с Северном будут собственные дети, зачем возиться еще и с чужим ребенком?

— Я люблю девочку. Она столько натерпелась. Вряд ли она будет счастлива, если вернется в Седжвик с незнакомым человеком. Пожалуйста, сэр…

— Гастингс, ты не понимаешь. У Его Величества есть долг перед сэром Аутбрайтом. Четыре года назад они бились рука об руку, прорываясь в Иерусалиме сквозь засаду. А полгода назад он пал в стычке с соседом, оставив ни с чем свою жену леди Марджори. Назначая ее опекуншей. Его Величество таким образом возвращает долг сэру Аутбрайту.

— Но она еще так молода.

— Тебе самой восемнадцать, Гастингс, "а леди Марджори — двадцать три. Перестань. Думай лучше о собственных делах. — Барнелл поднес к губам кубок и сделал большой глоток. — Если не ошибаюсь, вино лорда Грилэма.