— Никогда. Честно говоря, я и заговорил-то об этом только после нашей свадьбы, чтобы получить хоть какое-то облегчение.

Гастингс засмеялась и тут же сморщилась от боли, чувствуя приближение нового приступа боли.

— Дельфиниум, — прошептала она. — Хорошо. Надо расспросить Карлиса.

— Только не сейчас.

— Может, его бабушка еще жива?

— Может быть. А теперь спи. Северн взглянул на рану, из которой еще шла кровь. Ее нужно зашить.

— Возьми двоих людей, — приказал он Гвенту, — и поезжай в деревню. Не хочу везти ее туда, как бы ей не стало хуже. Найди мне иголки и нитки.

— Привезу все, что сумею раздобыть, — содрогнувшись, пообещал гигант.

Северн прикрыл рану чистым шерстяным лоскутом. Почти чистым. Пришлось пожертвовать и вторым рукавом туники. Оглянувшись, он увидал, что его люди развели небольшой костер и жарили молодых кроликов. Двух разбойников уже похоронили. На поверку они оказались парочкой нищих бродяг.

Гастингс, конечно же, давно очнулась.

Северн выругался.

— Никогда не подозревала, что в ругательствах можно употребить части тела животных.

— Очень помогает, — буркнул он, наклоняясь к жене. — Гастингс, скоро Гвент привезет иголки и нитки, мне надо зашить рану. Можно как-нибудь облегчить боль?

— Натри рану корнем дельфиниума, она онемеет.

Северн позвал Карлиса, и тот явился, держа в руке выкопанный корень.

— Тереть?

— Промой его в ручье и подержи над огнем, корень размякнет.

Северн осторожно начал втирать сок вокруг раны, потом, собравшись с духом, обработал и саму рану.

Спустя час вернулся Гвент с чистым полотенцем, кожаной флягой, полной эля, и иголками.

— Прости, Гастингс, у меня есть только черные нитки.

— Делай, что положено.

К великому облегчению Северна, она почти не чувствовала, как он сделал первый шов. Когда все было кончено, он обмыл рану теплым элем, вытер насухо и, бинтуя ее чистым полотенцем, все время глядел на живот.

— Когда же ты округлишься?

— Дай срок.

Все давно заснули, а Северн продолжал сидеть у костра, глядя на догорающие угли. Его жена беременна. Он еще не привык к этой мысли.

Гастингс повернулась на бок и застонала.

Он осторожно уложил ее обратно на спину. Она сразу открыла глаза и легонько погладила его по щеке.

— Не знаю, что делать, Северн. В таком состоянии я вряд ли смогу убежать.

— А я надеялся, что ты больше не захочешь убегать.

— Марджори не устроит положение твоей любовницы, Северн. Она хочет занять мое место.

— Она мне не любовница.

Гастингс закрыла глаза и отвернулась.

Глава 24

— Ты полюбил меня, когда я была двенадцатилетней девочкой.

— Да, я полюбил тебя детской любовью.

— Даже когда лишал меня невинности? Он не забыл. Марджори видела это по его потемневшим глазам, и он по-прежнему хотел ее.

— Ты знаешь, что, выходя замуж за того старика, я носила под сердцем твоего ребенка? — Северн резко повернулся в седле. — Да, это правда. Грязный развратник избил меня, и я потеряла ребенка. Ах, как он радовался! Мне так и не удалось забеременеть от второго мужа.

— Но вы прожили всего два года. За такой короткий срок еще нельзя убедиться окончательно.

— Его звали Кейт. О, я ненавидела это имя. Он не походил на тебя, Северн. Такой несчастный хлюпик, его отец постоянно над ним издевался. Оба умерли в один месяц. Я радовалась, хотя осталась ни с чем. Если бы король не вспомнил, что обязан Кейту жизнью, мне пришлось бы стать чьей-нибудь наложницей, чтобы не умереть с голоду. Ты не имел права меня бросать, Северн. Я должна была стать твоей женой, а не эта из Оксборо.

— Если бы тогда я потащил тебя за собой, мы бы погибли. Я был всего лишь мальчишкой, Марджори, хотя рослым и сильным для своих лет, искусным воином, и не имел ничего за душой. Ничего. А вернувшись, нашел замок разоренным. У меня по-прежнему не было ни гроша. Если бы не милость короля и не дружба лорда Грилэма Мортона, я так и остался бы нищим и не носил титул эрла Оксборо.

— Ты еще любишь меня.

— Мальчишкой я думал, что люблю тебя, но с годами понял, что в любовь верят лишь глупцы. Есть только физическое влечение, которое принято всячески приукрашивать. Мужчины ловятся на эту удочку и становятся безмозглыми дураками, как сэр Роджер в Лэнгторне. Он предал меня из-за какой-то девки. Физическое влечение можно обуздать, если у мужчины хватает ума не забывать, кто он, что на нем лежит бремя ответственности и долга. В Оксборо жизнь не очень-то спокойная, но зато и соскучиться не успеваешь.

— Здесь нет покоя из-за нее.

— Ты права, Марджори, но я женат на ней. Дело сделано. Почему ты сказала мне, что у Гастингс начались месячные?

— Ничего такого я не говорила. Просто упомянула, что она жаловалась на боль в животе. Разве не ясно?

— Как видишь, нет. Гастингс беременна.

— Вот оно что, — протянула Марджори. — Значит, таким путем она хочет тебя удержать. Поэтому ты отвернулся от меня.

— Вряд ли в тот момент Гастингс хотела меня сдерживать. — Северн похлопал коня по шее. — К тому же ни одна женщина не может забеременеть лишь силою воли.

— Ах, ей достаточно завлечь тебя в постель. Северн молча смотрел на нее, вспоминая чудесные минуты, когда Гастингс сама приходила к ему, целовала, шептала, как хочет его. Жаль, что так редко.

— Она ревнует. Ты же предпочел бы иметь женой меня, а не ее.

— Ну да, ревнует. Но это пройдет, когда ты вернешься в Седжвик. А поскорее обзавестись наследником — это одна из моих обязанностей.

— Ты станешь навещать меня в Седжвике?

Он засмотрелся на нее, погруженный в воспоминания об их близости, которые оставались самыми яркими и живыми. Она верила ему, любила его, принадлежала ему. И она по-прежнему божественна, уступчива и нежна.

— Пора возвращаться в Оксборо.

Марджори торжествующе засмеялась, и волосы серебристой волной рассыпались по спине.

— Я не забыла мальчика, ставшего мужчиной, но и ты не забыл девочку, ставшую женщиной. Ты ко мне вернешься.


Гастингс, обхватив колени, сидела на лестнице, ведущей в зал. Рядом лениво растянулся Трист.

— Уже пора, — сказала она подошедшему мужу.

— Пора?

— Людям из Седжвика пора возвращаться домой.

— Забыл тебе сказать. Два дня назад из Седжвика прислали гонца, там еще опасно. Боюсь, когда эпидемия кончится, замок совсем опустеет. Благодарение Богу, хоть сэр Алан пока здоров.

Гастингс выругалась.

— Кажется, я слышу название частей тела животных.

— Да.

— Шла бы ты отдыхать, Гастингс. Алиса сказала, что ты уже несколько часов на ногах.

— Мне пришлось встать с кровати, потому что Трист занял все место. Он ужасно разжирел и обленился. Взгляни на его живот, Северн. Он поросенок, а не куница.

Трист хлопнул ее лапой, и она засмеялась. Северн подумал, что уже давно не слышал этого звонкого смеха.

Но в следующий миг Гастингс опять помрачнела.

— Ты ездил кататься с Марджори. Она с удовольствием мне об этом доложила.

— Вот как? И о чем же она еще рассказала?

— Что вы без конца вспоминали прошлое, в деталях описала, как ты ее хотел и как безумно любил.

— Да, это недалеко от истины. — Гастингс молча повернулась и направилась в зал. — Но не вся истина, — крикнул он вслед.

Гастингс не обернулась, лишь гордо подняла голову. Чего она от него хочет? Чтобы Марджори от-, правили в Седжвик, где она может заболеть? На это он не пойдет, но и так оставить нельзя.

Он пошел за женой в спальню и услышал ее голос.

— Скоро я стану толще, чем ты, и что прикажешь делать? Быть пленницей в Оксборо? Он всегда поступал по-своему. Особенно со мной.

— Для начала ты могла бы верить мне, Гастингс. Трист, валявшийся на постели, заметил хозяина, тут же соскочил на пол и взобрался к нему на шею.

Гастингс не шелохнулась.

— Я хотел бы взглянуть на твою рану. Целых семь дней ты держишь меня на расстоянии, а нужно убедиться, что ты поправляешься.

— Неужели Марджори не подпускает тебя к себе, и ты не можешь удовлетворить свои мужские потребности?

— Отчасти ты права, — признался он. — Но сейчас гораздо важнее узнать о твоем самочувствии.

Ты говоришь, рана не воспалилась. Я желаю убедиться сам.

— А Ведунье не веришь?

— Приляг, Гастингс.

Уже неделю он не отдавал ей никаких приказаний. Да и что, собственно, можно ей приказать, раз она упала на кинжал? Оставаться в постели?

Неожиданно Гастингс подчинилась, и он, сев рядом, поднял ей платье.

— Не маши руками, я не нуждаюсь в твоей помощи.

— Я не собираюсь тебе помогать, Северн. Мне хочется тебя убить.

— Трист, сядь-ка ей на грудь.

Тот исполнил приказание и трогательно заглянул Гастингс в глаза. Она не смогла удержаться от смеха.

— Так-то лучше. А живот еще плоский. Не хочу требовать невозможного, Гастингс, только мне было бы спокойнее, если бы он хоть немного округлился.

— Ты не веришь в мою беременность?

— Ты потеряла чувство юмора, кажется, оно перешло ко мне. Теперь займемся повязкой.

Гастингс лежала совершенно голой. Он не поленился стянуть с нее даже чулки. Ей хотелось… Ничего подобного ей не может хотеться.

— Ага, вот как ты завязываешь этот узел, — Северн осторожно приподнял мягкую белую ткань.

Он наложил всего шесть швов, сделал это довольно аккуратно, но черные нитки выглядели очень уродливо на белоснежной коже. У Северна захватило дух. Он ничего не забыл.

— Когда можно будет снять швы? — Его голос прозвучал сдавленно.

— Через два-три дня. Что с тобою, Северн?

— Ничего особенного, просто ты лежишь голая, и мне трудно сосредоточиться на ране, Гастингс.

— Попытайся.

— Рана, кажется, зажила. У тебя есть какие-нибудь притирания?

— Да, вон там, на столике. Маленькая" коробочка.

— Что здесь?

— Корни святого Джона, смешанные с разными маслами. Получился крем. Я натирала им рану с того дня, как мы вернулись в Оксборо. Ведунья говорит, что от него не будет шрама. И кожа станет мягкой.

— Она и так удивительно мягкая: Почему ты не попросила меня втирать крем?

— Потому что не хотела лежать перед тобою голой, Северн. Ты мог забыть про черные нитки у меня на боку, а я не могла бы сопротивляться, разойдутся швы.

— Значит, ты лежала бы подо мною с лицом великомученицы, не пытаясь ударить в пах?

Гастингс зажмурилась, ощутив на коже прохладный крем.

— Ненавижу эти швы на твоем теле, они напоминают мне ту злополучную ночь.

Ага, наконец-то он разозлился на нее, вот-вот закричит.

— Только не надо мне твердить, что я дура, и грозить…

— Тихо, — прошептал Северн.

Он оказался на удивление ловким. Когда Гастингс сама натирала рану, ей ни разу не было так приятно.

— Можно уже обойтись без повязки.

— Ты уверена?

— Да, утром я осматривала рану. Северн положил ладонь ей на живот.

— Ты больше не поверишь моим угрозам?

— Конечно. Ты побоишься навредить ребенку.

Она подняла на мужа глаза. Тот, не отрываясь, глядел на нее. Это ее совершенно не устраивало, но она промолчала.

За семь дней и ночей Северн не давал себе воли. Ежедневно навещал ее, иногда обедал в спальне вместе с нею, однако ни разу не приходил ночью, ни разу не отругал ее за бегство из Оксборо, не повысил голос, даже не нахмурился. С его уст не слетело ни одного резкого слова.

От этого можно было сойти с ума. И Гастингс не выдержала.

— Я хотела найти Розовую гавань. Бимис отказался меня проводить, боялся, ты его убьешь. Я уверяла, что ты не станешь его убивать, в худшем случае дашь ему пару затрещин, но Бимис не поверил. Розовая гавань находится около Кентербери, я бы ее нашла. Ты заметил, что я переоделась в мужское платье? Даже ты не смог бы узнать меня, Северн. Мне ничто не угрожало, те люди хотели получить Мареллу, а не меня. — Северн молчал, и она стукнула кулаком по одеялу. — Целых семь дней и ночей я жду, когда ты начнешь кричать на меня. Не может быть, чтобы ты проглотил обиду.

— Зачем ты ворошишь это, Гастингс? Да, я не сказал тебе ни одного худого слова. Мне казалось, ты должна радоваться, что избежала наказания, хотя виновата передо мной, очень виновата. А ты болтаешь об этом без перерыва, как сорока.

— Я не сорока и ни в чем не виновата.

— Может, хватит упорствовать в своих заблуждениях? Опомнись, забудь свои надуманные обиды, которые якобы извиняют то, что ты натворила.

— Черт тебя возьми, Северн, почему ты не можешь отругать меня, да и дело с концом?

— Ты хочешь, чтобы я тебя ругал?

— По крайней мере это лучше, чем твои рассуждения о наказании. Если покричишь, может, тогда быстрее обо всем забудешь?

Он молча ласкал Триста, который довольно ворчал и потягивался.