Герман с Катей так развеселились и хохотали, что услышали в коридоре кашель и строгий голос мамы Марго:

— Спокойной ночи!

Герман разделся до боксеров и нырнул к Кате под одеяло:

— Надеюсь, я тебя не возбуждаю? — спросил он, так же хихикая.

— Тело у тебя, и правда, офигенное. Но ты знаешь, я никогда не бросалась на голый торс мужика. Даже читать такое в книгах было странно. Я могу понять, что женское тело возбуждает мужчин, но никак не мужское — женщин. Хотя, может, я ненормальная?

— А что тебя возбуждает в мужчине?

Катя задумалась. Сначала вспомнила Олега. Никакой реакции. Она его никогда не хотела, не желала. Потом Марка.

— Трудно сказать. Точно не тело. Возможно, то, как он смотрит на меня и у меня по телу начинается забег мурашек… Руки мужские нравятся — большие, жилистые, сильные. Глаза — умные.

— Расскажи мне про него, — попросил Герман.

— О, нет. Я вычеркнула Марка из сердца и даже говорить о нем не хочу. Лучше ты расскажи, как так вышло, что ты был по девочкам, а потом раз — и по мальчикам.

— Понятия не имею. Я, и правда, менял женщин как перчатки. Пока не встретил Даню. И все. Весь мир в тот момент рухнул. Потом я, кстати, припоминал, что мой взгляд иногда задерживался на красивых мужиках, но не придавал этому значение. А тут влюбился… хорошо, что он заметил мой интерес, а то я бы никогда не признался и не пошел на контакт первый.

На следующее утро Маргарита Абрамовна наняла водителя на целый день и отправилась «погулять» по родному городу. Мужчины с Катей задержались на кухне, чтобы обсудить план последующих действий.

— Вы совсем совесть потеряли? — Данила был зол. — Всю ночь хихикали и разговаривали! Гера, может, мне уйти, ты скажи!

— Дань, успокойся, ну посмеялись мы вчера, и что? Твоя ревность глупа, ей-богу!

— Надеюсь, кроме как посмеялись, вы ничего не делали?

Катя закатила глаза:

— Мы строили планы на будущее! Решили пожениться и родить сорок детей.

Герман хихикнул:

— Кать, у Дани очень слабое чувство юмора, он не оценит.

Данил вскочил:

— Что еще у меня слабое? Давай, договаривай!

Герман застонал.

— Катя, а ты в курсе, что у Геры было полно баб до меня? Так что, если есть желание, можешь наставить мне рога, — предложил Данила.

— Если уж мне очень захочется разрушить ваш идеальный союз, то я наставлю рога Гере, — Катя незаметно подмигнула Герману, и тот сразу понял ее игру.

— Я так и знал! Тебе нравится мой парень, да? — он вскочил и театрально заломил руки.

— Есть такое. Посмотри, какой брутальный мужик! И серьезный, и умный, не то что ты!

Данила догадался:

— Издеваетесь?

Катя решила успокоить его:

— Данил, ну, правда, прекращай. У меня другие планы на жизнь. Кстати, мы вчера с Герой поговорили насчет твоего издательства, и он мне рассказал, что у вас месяц назад уволился редактор. Может, дашь мне шанс? Готова первые три месяца работать за еду и жилье!

Глаза Данилы округлились, и он посмотрел на друга:

— Она будет жить у нас?

— Нет, — ответила за Геру Катя, — я сниму квартирку неподалеку, а вот работу прошу, чтобы голову чем-то занять…

Герман раздраженно вздохнул и сложил руки на груди, бросая на Данилу возмущенные взгляды. И друг чуть остыл:

— У нас есть рецензент. У него уже накопилось пару сотен рукописей, готова посмотреть?

— Да! С удовольствием!

— Я бы на твоем месте так не радовался. Девяносто процентов там абсолютная муть, даже после рецензента.

— Вот и отлично. Я так соскучилась по работе! Надо определиться с популярными жанрами, наверное? Давайте я схожу в Дом книги и поговорю с продавцами, да? — Катя обратилась за помощью к парням.

— Не стоит, — перебил ее Данила, — мы давно определились с жанрами, и они работают. Я через полчаса пришлю тебе их. Надо до конца месяца выбрать хотя бы по пять рукописей. Но самых сильных.

— Отлично. Тогда этим и займусь.

И Катя сразу приступила к работе. Сначала познакомилась с рецензентом Михаилом. Им оказался парень-ботаник, повернутый на книгах. Он признавал только литературный язык и красоту стиля изложения. Кате пришлось доказывать ему, что не во всех жанрах эта красота обязательно должна присутствовать, и на первом месте должна быть идея. Можно как угодно описывать природу или внешность героя, но если этот персонаж весь роман будет сидеть на красивом диване из гобелена, то никто эту книгу не оценит. Даже если гобелен будет изысканным, а герой — писанным красавцем. Данила с Катей был категорически согласен. Именно так и сказал: «Категорически согласен! Главное к книге — это сюжет!» У генерального директора издательства была прекрасная интуиция. Он редко читал рукописи целиком, ему достаточно было синопсиса, иногда краткого содержания каждой главы. Приятным бонусом для Кати было, что у нее с Данилой литературные вкусы были практически одинаковыми и что они оба считали, что в книге должна быть не только история, но и образование. Читатель обязательно должен познать что-то новое для себя или посмотреть на жизнь под другим углом.

Все трое не заметили, как вступили в дискуссию по поводу повествования.

— Только от третьего лица! — упорно гнул свою позицию Данила. — Ненавижу, когда меня пытают засунуть в душу героя и заставляют на все смотреть его глазами!

— Сейчас модно писать глазами двух героев — сказала Катя, — но мне не нравится такое повествование.

— И мне это не по вкусу, — согласился Данила.

Михаил только кивал, что согласен с ними, и опять начинал песню про «умение владеть красотой письма».

Катя долго пробыла в офисе издательства и так увлеклась разговорами о литературе, что чуть не забыла приготовить ужин.

К семи вечера все вчетвером сели за стол. На ужин были паровые котлеты и рис с овощами.

Маргарита Абрамовна положила на тарелку только ложку риса и принялась поучать сына:

— Окончил такой престижный вуз в Бостоне! И работаешь каким-то дизайнером? Катя, вы тоже не можете повлиять на будущего мужа?

— Нет, Маргарита Абрамовна. Не могу. И не хочу. Пусть Гера занимается тем, что ему нравится.

— А детей ваших кормить кто будет? — ехидно спросила она.

— Мама, я неплохо зарабатываю, прекрати, пожалуйста, эти разговоры.

— Неплохо… вот именно такой у тебя уровень. А я учила тебя быть лучшим! Помнишь Гарика из твоего класса? Он открыл на Манхеттене юридическое агентство — процветает, деньги лопатой гребет, а ты?

Герман встал, вытер салфеткой рот и обратился к Кате:

— Я жду тебя в спальне. Устал…

Данила еле держал себя в руках, чтобы не взорваться.

Кате было неловко. И стыдно. За Маргариту Абрамовну. Казалось бы, человек стоит на самом краю жизни. Разве не сейчас то самое время, чтобы оглянуться, проанализировать прошлое, сделать какие-то выводы и изменить свое поведение?

Мир и без того жесток и несправедлив, зачем его усложнять? Почему не принять сына таким, какой он есть?

Катя вспомнила, что недавно читала рейтинг сожалений пожилых людей. И на первом месте был пункт: «Я сожалею, что у меня не было смелости, чтобы прожить жизнью, правильной именно для меня, а не жизнью, которую ожидали от меня другие». Катя не была пенсионеркой, и жизненного опыта у нее было не так много, но в свои сорок лет она осознала это — нельзя заниматься тем, что тебе не нравится. Даже большие деньги не принесут тебе счастья, если тебя по утрам тошнит ходить на работу и здороваться с теми людьми, которые тебе неприятны.

Почему же Маргарита Абрамовна еще этого не поняла?

Катя встала, поставила свою грязную тарелку и приборы в посудомойку, пожелала всем спокойной ночи и направилась в спальню.

Герман был расстроен, он лежал на постели с книгой, но Катя понимала, что он просто смотрит на буквы и не видит их.

— Больше всего в детстве я ненавидела, когда мама меня сравнивала с Валей, Колей, Олей. Вот Леночка такая молодец, а ты, Катери-и-и-и-ина? А я знаешь, что делала?

Герман вопросительно посмотрел на девушку.

— А я, дура, смотрела на Леночку и пыталась быть такой, как она. Ведь тогда меня мама полюбит! Я бегала за пятерками, рыдала, когда получала четверки и один раз чуть не убилась за тройку. Даже не буду тебе об этом рассказывать, — она махнула рукой, достала из гардероба новую пижаму и направилась в ванную.

Когда вернулась, свет в спальне был потушен, Гера лежал к ней спиной и делал вид, что спит.

Катя решила его не тревожить. Иногда нужно просто помолчать, чтобы стало легче. Лечит не только время, но и тишина.

Катя залезла под одеяло и вспомнила школу. Она тогда свято верила в то, что если не будет отличницей, то родители ее не будут любить. Казалось бы, что плохого в четверке? Но у нее тогда уже срабатывала бинарная система: или все или ничего. Если она получит четверку, то опозорится, и родители никогда ее не полюбят. Катя уже в том возрасте умела сама себя так накрутить, что ненавидела и презирала за слабости и ошибки.

И в этой ситуации ей бы очень помогла мать, если бы сказала, что оценки — это не главное. Но, к сожалению, Светлане Николаевне очень нужен был гениальный ребенок, которым бы она хвалилась, а не стыдилась. «Я в твоем возрасте…» — это была любимая фраза ее мамы.

Вспоминая все это сейчас, Катя понимала одно: как хорошо, что она изолировалась, живет сейчас самостоятельно и делает то, что хочет!

За завтраком мама Германа вела себя на редкость сдержанно: не учила жизни, не язвила, не упрекала. Катя приготовила ей отварное яйцо и засушенный тост. Она съела всего четвертинку хлеба и, сославшись на усталость, ушла в свою спальню.

— Что-то ей совсем плохо, Гер, — заметила Катя.

— Да… она сегодня не белая, а синяя какая-то, — поддержал наблюдения Данила.

— Может, врача вызовем? — предложила Катя.

Мужчины переглянулись.

— Я схожу, поговорю с ней, — сказал Герман и решительно направился в спальню к матери.

Вернулся он через несколько минут, потухший и унылый. Сказал, что мама хочет провести весь день в кровати.

Мужчины стали собираться на работу, а Катя принялась готовить обед: рыбу и овощи на пару.

Через пару часов она заглянула в комнату свекрови и когда открыла дверь — все сразу поняла. Маргарита Абрамовна лежала на постели ровно, сложив руки на груди. Проверять пульс даже не имело смысла. Катя еще вчера догадалась, что женщина прилетела к сыну не в гости, а умирать.

Катя набрала Данилу, тот не удивился и, подняв трубку, спросил:

— Нам прийти?

— Да.

Организацию похорон взял на себя Данила. Герман в основном сидел с поникшей головой или смотрел на всех мутным взглядом.

Похоронили Маргариту Абрамовну возле ее мужа — Льва Семеновича. Тот умер, когда Герману было всего десять. Правда, муж был старше своей жены на двадцать лет.

Когда вернулись с похорон, Катя стала собирать свои вещи, но Данила ее остановил:

— Никуда не пойдешь. Гера к тебе прикипел. Он давно мечтал о сестренке. Вот и получил. Так что переезжай в другую комнату и не будем спорить, хорошо?

— Дань, но это ненормально! Я не могу с вами постоянно жить!

— Никто не говорит, что постоянно. Но пока за тобой глаз нужен. А нам будет легче, если ты будешь рядом. Родишь — тогда и купишь квартиру неподалеку. А пока — ты под нашим колпаком. Не спорь! Переноси вещи в гостевую спальню.

Катя не сдержалась и резко прильнула к Даниле. Как раз в этот момент в комнату вошел Герман и, улыбнувшись, сказал:

— Рога мне наставить решили?

Катя думала, что Данила отстранит ее от себя, но он только сильней прижал:

— За эту девочку мы теперь в ответе! Оба!

Герман, довольный, кивнул:

— Как скажешь! — и показал ему знак ок.

Следующие четыре месяца прошли спокойно, в тихом домашнем кругу. Мужчины заботились о Кате, она же старалась облегчить их быт: готовила, пекла пироги и ждала с работы с горячим ужином.

Они с удовольствием проводили вечера в гостиной и обсуждали и рабочие проблемы, и планы на будущее.

Катя чувствовала себя замечательно: пела малышке песни, читала стихи, говорила, что любит ее, ждет встречи и постоянно гладила живот. А когда вдруг маленькая ножка или ручка выпирала, и на животе появлялся бугорок, а он был заметен даже под футболкой, мужчины еле сдерживались. Данила терялся, начинал как-то тяжело дышать и отводить глаза, а Герман шутил:

— Да-да, Наденька! Хоть ты скажи мамке, что петь она не умеет.

Работала Катя в основном из дома, но и в офис частенько захаживала, он был на соседней улице.