Никлас снова прицелился и ударил. Белый шар, эффектно отскочив от трех бортов, толкнул шар-мишень, и тот скатился в лузу. Не успела Клер высказать приготовленный комплимент, как раздавшийся со стороны двери незнакомый мужской голос произнес, лениво растягивая слова:

— Умение хорошо играть в бильярд есть отличительная черта джентльмена, но играть слишком хорошо — это прискорбный признак юности, растраченной впустую.

— Люсьен! — Никлас бросил кий на стол и, подойдя к вошедшему, с жаром стиснул его в объятиях. — Я вижу, ты получил мою записку. Рад, что ты смог зайти ко мне уже нынче вечером.

Люсьен пробормотал:

— Ты ничуть не изменился: все так же невоздержан в проявлении чувств.

Но Клер заметила, что его объятия тоже выражают самую горячую приязнь.

Пока мужчины обменивались приветствиями, она с интересом разглядывала гостя. Почти такой же красивый, как Никлас, Люсьен, однако, обладал другой, безупречно английской красотой: белокурые волосы, белокожее лицо. Надо полагать, среди пресловутой четверки «Падших ангелов» он был Люцифером — Утренней звездой, — самым прекрасным из всех остальных обитателей рая, который, восстав против Всевышнего, был изгнан из обители блаженных. Двигался Люсьен бесшумно, как кот: ни Клер, ни Никлас не услышали, как он вошел.

Разомкнув наконец объятия, Никлас представил Клер и Люсьена друг другу.

— Клер, вы уже, разумеется, поняли, что это лорд Стрэтмор. Люсьен познакомься, это мой друг мисс Морган.

Значит, они с Никласом — друзья? Пожалуй, это весьма неполное определение.

— Рада познакомиться с вами, милорд, — с улыбкой сказала Клер. — Никлас часто говорил о вас.

— Клевета, все клевета, — мгновенно ответил тот. — Ему ни разу не удалось ничего доказать.

Пока Клер смеялась, Люсьен грациозно склонился над ее рукой. Когда он выпрямился, она увидела, что глаза у него необычного золотисто-зеленого цвета; это снова навело ей на мысль о его сходстве с котом. Он смотрел на девушку с любопытством, словно пытаясь определить по ее наружности, какое положение она занимает среди домочадцев Никласа. Ни одна добродетельная старая дева не пошла бы на то, чтобы провести вечер наедине с мужчиной в принадлежащем ему доме. С другой стороны, даже новые платья не могли сделать Клер похожей на женщину того сорта, с которой Никлас позволил бы себе выйти за рамки приличий.

— Мисс Морган, вы валлийка? — спросил лорд Стрэтмор.

— Вы догадались? А я-то воображала, что мой английский безупречен.

— Легкий валлийский акцент придаст голосу мелодичность. Его улыбка доказывала, что он может соперничать с Никласом не только в красоте, но и в обаянии.

— Клер, вы не возражаете, если мы завершим нашу игру позже? — сказал Никлас. Она улыбнулась.

— Я согласна — ведь у меня нет шансов на победу.

— В таком случае… — Никлас протянул кий своему другу. — Ну что, сумеешь загнать последние два шара в лузы?

Люсьен нагнулся над столом и ударил. Белый шар быстро покатился, толкнув сначала один из цветных шаров, потом другой, и оба они свалились в лузы.

— У меня тоже была юность, растраченная впустую. Когда все отсмеялись, Клер сказала:

— Я пойду спать. Уверена, что вам хочется о многом поговорить друг с другом.

Никлас положил руку ей на плечо.

— Не уходите, Клер. Я хочу спросить Люсьена о Майкле Кеньоне, а ответ на этот вопрос касается вас так же, как и меня.

Лорд Стрэтмор нахмурился, однако ничего не сказал, пока все трое не расположились в библиотеке, где мужчины принялись за бренди, а Клер стала медленно потягивать херес из крошечной рюмки. Она и Никлас сидели в поставленных бок о бок креслах с подголовниками, а Стрэтмор развалился на стоящем напротив диване.

Большую часть комнаты освещал камин, в котором горел уголь; от него исходил теплый, покойный свет.

Коротко описав положение, создавшееся на пенритской шахте. Никлас сказал:

— Майкл, как видно, совершенно забросил дело, хотя это на него и не похоже. Ты не знаешь, где он теперь? Я потерял с ним связь после того, как уехал из Англии, по мне бы хотелось увидеть его как можно скорее.

Люсьен удивленно поднял брови.

— Выходит, ты не знал, что он опять поступил на военную службу?

— Боже правый, вот бы никогда не подумал! Когда он продал свой офицерский патент, то поклялся, что навоевался и наслужился на всю оставшуюся жизнь и никогда больше не наденет мундира.

— Не сомневаюсь, что тогда он именно так и думал, однако факт остается фактом: вскоре после того, как ты уехал за границу, он снова купил себе офицерский патент.

Никлас нахмурился, и Клер увидели промелькнувшую в его глазах тревогу.

— Но ты же, надеюсь, не собираешься сообщить мне, что этот несчастный болван довоевался до того, что его убили?

— Об этом не беспокойся. Майкла ничто не берет. Большую часть последних четырех лет он провоевал в Испании и Португалии. Теперь он майор и слывет героем.

Никлас улыбнулся.

— Вот это в его духе. Пусть уж лучше обрушивает свой бешеный нрав на врагов, чем на друзей.

Люсьен посмотрел в свой бокал и крутанул его так, что бренди в нем закружилось, как в водовороте.

— Кстати, о его бешеном нраве. Скажи: вы с Майклом потеряли связь не оттого, что между вами случилась какая-то ссора?

— Нет. По правде говоря, в течение нескольких месяцев до моего отъезда из страны я почти не видел Майкла, хотя изрядную часть этого времени он провел в Пенрите. Он был очень увлечен планами переоборудования шахты — потому-то меня и удивляет то, что потом он совершенно забросил все тамошние дела. — Никлас рассеянно протянул руку к Клер и накрыл ладонью ее пальцы. — Где он теперь — во Франции вместе с армией?

— Нет, тут тебе повезло. Этой зимой он подхватил в лагере лихорадку и по личному распоряжению Веллингтона[19] был отправлен домой. Сейчас Майкл в Лондоне и уже вполне поправился, хотя все еще продолжает находиться в отпуске по болезни.

Люсьен замолчал и снова задумчиво поглядел на свой бокал с бренди.

— Ах, вот оно что — ты его видел, и его состояние внушает тебе беспокойство, — догадался Никлас. — В чем дело? Что с ним стряслось?

— По-моему, вся штука в том, что он хватил войны через край, — медленно проговорил Люсьен. — Как-то утром я встретил его в парке во время прогулки верхом. Он был тощ, как волк зимой, и в нем чувствовалась какая-то взвинченность, готовность взорваться от любого пустяка. А может быть, то было отчаяние. Страна, возможно, выиграла от его службы в армии, но ему это точно не пошло на пользу.

— Он остановился в Эшбертон-Хаусс? Я хочу с ним повидаться.

— Нет, он снял какие-то меблированные комнаты, по адреса его я не знаю. — Люсьен криво усмехнулся. — Хотя он, похоже, был рад меня увидеть, но о том, где сейчас живет и что делает, даже и по заикнулся. Он напоминал мне лису, которая затаилась в норе, спасаясь от гончих. Хотя наш Майкл вот уже несколько месяцев как прибыл в Лондон, он не очень-то рвался повидать своих старых друзей.

— Но ты ведь можешь выяснить, где он остановился, — ты же всегда все обо всех знаешь.

— Однако говорить то, что мне известно, не в моих правилах, и делаю я это очень редко. — Люсьен поднял взгляд, и его золотистые глаза блеснули, отражая свет камина. — Послушай, Никлас, мне кажется, будет лучше, если ты воздержишься от попыток встретиться с ним. Когда мы с Майклом говорили о том о сем, я вскользь упомянул твое имя, и хотя в буквальном смысле он не ощерил зубы, как разозленный волк, впечатление было примерно такое же.

Пальцы Никласа сжали руку Клер.

— Конечно, очень досадно, что на него напал приступ сварливости, но мне совершенно необходимо переговорить с ним о положении на пенритской шахте. Если Майкл не желает управлять ею как должно, он может продать мне свое право аренды обратно, потому что это моя земля и мои люди, и я не позволю, чтобы дела и дальше шли так же отвратительно, как сейчас.

— Ты упрям не меньше, чем Майкл, — сказал Люсьен. и в голосе его прозвучала нотка раздражения. — Коль скоро ваше свидание грозит перерасти в скандал, пожалуй, лучше вам будет встретиться не один на один, а в общественном месте — может быть, тогда все как-нибудь обойдется. На следующей неделе Рэйф дает бал, и Майкл сказал, что он там будет. Конечно, как только Рэйф узнает, что ты вернулся, он пригласит и тебя.

— Отлично. — Никлас расслабился и улыбнулся Клер. — Балы Рэйфа славятся на весь Лондон. У него вам не придется скучать.

Люсьен нахмурился.

— Я совсем не уверен, что увеселение такого сорта подходит для мисс Морган.

— В самом деле? — Во взгляде Никласа вспыхнул вызов. — Особо ярые ревнители светских условностей, возможно, и не одобряют увеселения, которые устраивает в своем доме Рэйф, но он никогда не допустит у себя ничего по-настоящему вульгарного. Думаю, мисс Морган там понравится.

— И все же этот бал — не место для респектабельной незамужней дамы.

— А я не респектабельная, — безмятежно сказала Клер. вставая с кресла. — Если вас интересует, в чем тут дело, Никлас может вам все рассказать. Очень рада была с вами познакомиться, лорд Стрэтмор. До завтра, Никлас.

Никлас тоже встал.

— Я сейчас вернусь, Люс.

Он вышел вслед за ней в вестибюль и закрыл за собою дверь библиотеки.

— Вы думали, что сможете улизнуть, лишив меня моего законного сегодняшнего поцелуя? Она фыркнула.

— Я надеялась, что вы о нем не забудете. Она сама шагнула в его объятия и подняла лицо. Как всегда, его поцелуй опьянил ее и зажег во всем теле сладкое, острое возбуждение. Его рука скользнула вниз, и обхватив ее ягодицу, он крепко прижал Клер к себе. Она хотела было вырваться, но тут некий шаловливый бесенок шепнул ей, что Никласу волей-неволей придется скоро возвратиться к своему другу и потому можно, не опасаясь за последствия, подразнить его таким манером, на какой при иных обстоятельствах она бы никогда не отважилась.

Она легонько куснула его за нижнюю губу. Не ожидавший этого Никлас шумно втянул в себя воздух, и его руки принялись судорожно мять ее тело, словно он пытался вобрать се в себя. Поражаясь своему нахальству, Клер протиснула руку между их телами и опустила се вниз, пока ее пальцы не коснулись завораживающей и пугающей выпуклости его мужской плоти, которая мгновенно отвердела, а все тело Никласа напряглось.

— Люс может отправиться домой, а мы продолжим это в спальне, — вымолвил он, тяжко дыша.

Слегка смущенная тем, что ее трюк возымел столь разительный эффект, Клер высвободилась из его объятий.

— Нельзя быть таким неучтивым с другом, которого вы не видели столько лет, — проговорила она, задыхаясь.

Когда она ступила на лестницу, ведущую наверх, где находились спальни, он схватил ее за руку и повернул к себе. Тихим, вкрадчивым, околдовывающим голосом он спросил:

— Можно я приду к вам немного позднее и покажу, что происходит дальше?

Ее пробрала дрожь — частью от страха, частью от волнения. Она дразнила тигра, и если впредь не будет действовать осторожно, то этот тигр быстренько превратит се в свой обед. Высвободив руку. Клер непринужденно ответила:

— После такого утомительного дня мне нужно проспать всю ночь от начала до конца, иначе я не отдохну.

— Скоро вы скажете мне «да». — Его черные глаза неотрывно смотрели в ее лицо, требуя и обещая. — Клянусь, что так и будет.

— Не рассчитывайте на это, Никлас. Помните: ваша цель — соблазнить меня, а моя — донять вас так, чтобы вы отступились.

Он громко расхохотался.

— А вы бедовая. Клер. Но это состязание я собираюсь непременно выиграть.

Она одарила его нежнейшей из своих улыбок.

— Лучше заранее приготовьтесь к проигрышу, милорд. И она пустилась бежать вверх по лестнице, чувствуя, как пьяняще бурлит в ее жилах кровь.

Но это ее воодушевление продолжалось лишь до той минуты, когда она вошла к себе. Заперев за собою дверь, Клер прислонилась к ней, и ее взгляд скользнул по роскошному убранству спальни. На потолке резвились позолоченные херувимы, изукрашенная великолепной резьбой кровать была увенчана балдахином с занавесями из золотистого бархата, а под ногами расстилался китайский ковер, который, весьма вероятно, стоил больше, чем она заработает за всю оставшуюся жизнь. Ее охватило смятение. Милостивый Боже, что она, некрасивая, рассудительная Клер Морган из Пенрита, делает в таком месте?!

Поначалу ее привели к Никласу благие намерения, однако предложенную сделку она приняла, побуждаемая не ими, а нечестивым, греховным гневом. И с тех пор оба они кружили один возле другого в прихотливом танце, то прижимаясь друг к другу, то отступая, по неуклонно сходясь все ближе и ближе. А в центре круга, который день ото дня сужался, лежала погибель, как общественная, так и духовная. И все же она продолжала танцевать, потому что до этих пор никогда еще не чувствовала себя такой живой. Если все грехи так сладки и увлекательны, то неудивительно, что род человеческий все время грешит.