Розалинда Лейкер - Розы во льдах

Бет отпустила служанку и убрала в папку письменные принадлежности. Вдруг с порога раздался крик:

– 0-о-ой!

Бет подскочила к двери – служанка дула на ушибленную руку и громко стонала, лицо ее побелело от боли и страха, конверт лежал там, где она уронила его.

– Что случилось? – допытывалась Бет, встревожившись не на шутку.

Рейкел опустила трясущуюся руку:

– Сама не знаю, мисс! Я почувствовала, что падаю, словно кто-то толкнул в спину, и схватилась за косяк. Тогда что-то вонзилось мне в руку. О, Боже! Посмотрите, какая огромная…

Бет взяла ее руку и почувствовала, как Рейкел дрожит, словно пойманная птица. В большой палец глубоко впилась темная заноза.

– Пойдем скорее в дом. – Бет обняла девушку за плечи, чтобы помочь ей войти. – Нужно срочно вынуть занозу.

– Будет еще больнее! Я не вынесу!

– Постараюсь не причинить сильной боли, но нельзя рисковать, может быть заражение.

– Вы правы, мисс, но я так боюсь боли…

Бет усадила ее у длинного стола и пошла за аптечкой. Дом причинял зло, физически угрожая тому, кто прикасался к его тайне, уже второй раз – даже третий, если вспомнить о Гарольде. Тот случай оказался фатальным. Бет подогрела воду, разложила на столе чистую полотняную салфетку, простерилизовала инструмент и приготовилась к небольшой операции. Чтобы отвлечь внимание испуганной пациентки, она заговорила о Зигрид.

– Не знаешь ли, зачем кузина Зигрид приходила сегодня и что она делала на галерее? Может быть, она хранит там ткацкий станок?

– Не знаю, она никогда не переправляется на эту сторону озера, разве только за покупками два раза в год. Все, что она продает за пределами Тордендаля, – я имею в виду скот, сыр, масло, – или привозит в дом, переправляется на лодке к проливу в полумиле от Холстейнгаарда, а оттуда – на пароходе. В Нилсгаард она почти никогда не приходит, я ее ни разу не видела, а я работаю в этом доме уже шесть лет. Ее не было даже когда утонула ее родная сестра. Ой! Ой! – От боли из глаз девушки потекли слезы. – Как мне плохо! – Слезы хлынули вновь. – Я знаю, что вы хотите мне добра, но вы еще и не сдвинули занозу, а я уже не могу терпеть…

Бет приготовила для Рейкел чашечку кофе. Ей еще ни разу не приходилось извлекать занозу, сидевшую так глубоко. Если бы у нее не было опыта в подобных операциях, она пришла бы в отчаяние. Чтобы отвлечь внимание Рейкел, она могла только поддерживать разговор.

– А мой дедушка также безвыездно жил в Холстейнгаарде?

– К концу жизни он очень ослаб и ему не оставалось ничего другого, но еще в восемьдесят лет он много разъезжал в карете. Дети его всегда боялись. Он ни разу никому не улыбнулся. Мы, бывало, отворяли ему ворота, но он всегда был с нами суров. Помню его свирепый вид – седая борода, лохматые брови, глаза и нос, как у ястреба. Если бы покойная фру Рингстад была жива, она бы унаследовала Холстейнгаард, так как являлась старшей, но случилось так, что она умерла раньше деда, а следующей по старшинству была фрекен Зигрид. Не повезло дому. Ой-ой! Проклятая заноза! Наконец-то она сдвинулась! – Девушка зарыдала. – Теперь не так больно…

Бет видела, что острый кусочек дерева скоро выйдет, но это означало новый приступ боли. Она приготовила нюхательную соль на случай, если Рейкел потеряет сознание, потом дала девушке возможность перевести дух.

– Что вы имели в виду, когда сказали, что дому не повезло?

Рейкел старалась сохранить самообладание перед тем как ответить, она вытерла платком покрасневший нос.

– Все в долине знали, что ферма так или иначе достанется ей, она ведь любит каждую пядь этой земли больше всего на свете. Мы с ней одногодки, и я помню, как ее сестры больше играли, а она уже тогда работала в поле, кормила скот, помогала при окоте овец. Никогда ничем другим не занималась. День и ночь думала только о Холстейнгаарде. Что бы она делала, если бы ферма досталась фру Рингстад? Убила бы себя, наверное. Ой-ой! – Она издала пронзительный крик, но заноза наконец вышла, из раны полилась кровь.

Обрабатывая рану. Бет обдумывала слова служанки. Зигрид присутствовала на похоронах Гарольда Дженсена, но не пришла на отпевание родной сестры. Почему? Укоры совести? Возможно, ей было не по себе от сознания того, что она получила желаемое лишь ценой жизни Джины? Или радость оказалась сильнее скорби? Зигрид обладала непростым характером, трудно было угадать ее мысли.

Тщательно промыв и смазав йодом рану, Бет завязала палец чистым бинтом и снова предупредила Рейкел, что нужно быть особенно осторожной из-за возможной инфекции. Девушка обещала. Бет проводила ее с крыльца и снова вручила конверт.

– Не оступись второй раз, – сказала она.

Сойдя на мягкую траву, служанка обернулась.

– Спасибо, мисс! Если бы не ваше терпение, было бы намного больнее. Экономка в Нилсгаарде не стала бы так церемониться со мной.

Бет улыбнулась.

– Рада, что все прошло благополучно. – Затем, сама не зная почему, переспросила: – Ты уверена, что на галерее была именно фрекен Зигрид?

Рейкел ответила не задумываясь:

– Да, мисс. Я сразу узнала ее волосы – темно-русые, распущенные по плечам, она иногда так носит. Лицо было в тени, она стояла спиной к двери.

Бет вздрогнула:

– Какое платье было на ней?

Рейкел задумалась:

– Не помню, я видела ее мельком с холма.

Бет сбежала по ступенькам и схватила удивленную служанку за руку.

– Может, оно было коричневое? Коричневое с серым? Мне очень важно это знать!

Рейкел передалось волнение Бет, она вдруг почувствовала, что в воздухе где-то совсем рядом витает опасность.

– Говорю вам, что не знаю! – она вырвалась и была готова заплакать. – Я хотела сделать как лучше, предупредить, что она на галерее, а только испугала вас еще сильнее. При чем здесь цвет платья фрекен Зигрид? – Девушка была на грани истерики. – Может быть, коричневое. Да, точно, коричневое с серым и черным. Теперь вы довольны?

Она пустилась бежать через лес к Нилсгаарду, уверенная, что обидела шотландку, хотя и не понимая, чем именно.

Бет наблюдала за быстро удалявшейся Рейкел. Руки ее безжизненно упали. Служанка видела не Зигрид, это был тот самый призрак, который ранее предстал и перед ней тоже. От дома исходила какая-то зловещая аура, образ мстительной женщины, исполненной ненависти, не растворился в глубине веков, а продолжал жить в этих старых стенах. Бет медленно подошла к лестнице, ведущей на галерею.

Все было спокойно, лишь ветер шуршал одинокими листьями. Рано или поздно ей придется еще раз подняться на чердак и осмотреть его как следует, чтобы покончить с проклятием Тордендаля. Она сделает это ради спокойствия долины, которой принадлежало ее сердце.

Почти ежедневно фрекен Ларсен и Джулиана приходили и приносили восстановленые из обрывков наброски. Бет выражала искреннюю признательность за помощь, теперь ей было чем заняться в период долгих зимних месяцев. В конечном счете потери оказались намного меньше, чем казалось вначале. Иногда девочка приходила одна, ей очень нравилось чувствовать себя совсем взрослой, раз давали столь ответственное поручение. К этому времени Бет овладела искусством обращения с печью и всегда имела в запасе фигурные пряники в виде солдатиков с изюминками вместо пуговиц на мундире и особое шотландское печенье, приготовленное по старому рецепту. Обеим такие встречи доставляли большое удовольствие.

Постепенно Бет привязалась к ребенку. Девочка была доброй и эмоциональной по натуре, робость и скрытность появились позднее и объяснялись физическим недостатком. Иногда Бет откладывала дела, и они с Джулианой сидели на ступеньках дома, греясь на солнышке, посадив между собой старую куклу. Бет рассказывала о Шотландии, о своем детстве в Эдинбурге. В другие дни, когда работа казалась более срочной, Бет сажала Джулиану за стол, давала ей бумагу и краски, и они подолгу рисовали цветок в вазочке, сидя напротив друг друга. Однажды днем гувернантка пришла в старый дом в поисках Джулианы, так как ее подопечная задержалась дольше обычного.

– Ты уже очень долго сидишь здесь, – упрекнула она Джулиану. – Надеюсь, что не мешаешь мисс Стюарт работать.

– Вовсе нет, – заверила ее Бет, взяв рисунок девочки и внимательно его изучая. – Общество Джулианы всегда мне приятно. Только посмотрите, как прекрасно у нее получилось!

Фрекен Ларсен согласилась, что девочка неплохо постаралась.

– Можешь показать рисунок папе, он только что приехал.

Лицо Джулианы озарилось радостью, но она была достаточно хорошо воспитана, чтобы сначала попрощаться с Бет и только потом выбежать из дома и помчаться в Нилсгаард. Шелковистые светлые волосы развевались на ветру. Бет и фрекен Ларсен обменялись улыбками.

– Хотела спросить вас о той ночи, которая стала последней в жизни фру Рингстад, – начала Бет. – Она пряталась на чердаке этого дома, и что-то испугало ее. Почему она бросилась бежать? – Бет замолчала, а потом продолжила: – Кому-нибудь приходило в голову, что она могла увидеть что-то ужасное? Потому она и кинулась в панике к воде.

Фрекен Ларсен задумалась:

– Я не слышала, чтобы кто-то высказывал подобное предположение. Все считают, что она боялась мужа и пыталась скрыться от него.

– Но почему она должна была так панически его бояться? Ведь они любили друг друга…

Гувернантка согласно кивнула:

– Да, действительно непонятно. Мне всегда казалось, что это как-то связано с письмами, которые она получала время от времени. Но я не уверена, что в них содержалось что-то, что позволяло ей бояться гнева мужа.

– Письма?

– Я знаю, по крайней мере, о шести. После того, как пришло первое, она стала отлучаться в деревню под предлогом того, что сама заберет почту; это случалось в те дни, когда герр Рингстад находился дома. Если он бывал в отъезде, она сама разбирала почту и уносила адресованное ей письмо в свою комнату, где прочитывала в одиночестве.

Бет видела, что письма от таинственного адресата не на шутку интересовали гувернантку.

– Вы об этом хотели рассказать тогда в Нилсгаарде? Помните, когда вошла Джулиана…

– Да, об этом.

– Думаю, в конвертах были счета, фрекен Ларсен. Кузина Джина, как говорят, была весьма расточительна.

– О нет, только не счета, – уверенно заявила гувернантка. – Она никогда не думала о счетах, независимо оттого, что покупала. Просто складывала их стопкой на столе в кабинете мужа, и они преспокойно лежали до его возвращения. Полагаю, что оплачивать ту мебель, что она нагромоздила в классной комнате, ему было не очень приятно, но он ни словом не упрекнул ее.

– Редкий муж, – сказала Бет сухо.

– Очень богатый и к тому же щедрый.

– Похвально.

Фрекен Ларсен не обратила внимания на то, как изменился тон ее собеседницы при упоминании о Пауле Рингстаде.

– Я не хочу сказать, что это были любовные письма, совсем нет. Однажды я видела, как она положила одно из них в сумочку, отправляясь к фрекен Зигрид. Видимо, ей нужен был совет, потому что когда она вернулась, письма не было. Я это знаю точно – она открывала сумочку при мне, доставала карамельки, которые купила для Джулианы по дороге домой. Бедняжка! Видно было, что она плакала.

– Возможно, повздорила с дедом. Почему вы думаете, что она советовалась не с ним?

– Она его очень боялась, а он, негодник, презирал ее за это и годами не разговаривал.

– Все же он завещал бы дом ей, если бы она не умерла…

– У него не было другого выхода. По нашим законам наследует старший из детей.

– Они были близки с Зигрид?

– Нет. Ее она тоже боялась. Только отчаяние могло заставить ее искать совета у сестры. – Последовала пауза. – Мне иногда приходит в голову сумасшедшая мысль – уж не сама ли фрекен Зигрид писала эти письма – просто чтобы расстроить фру Рингстад?.. Но о чем они были, мне неизвестно.

– У вас есть основания для такого предположения?

– Никаких. Это одно из возможных объяснений ее состояния.

– Но в таком случае кузина Джина ездила в Холстейнгаард не за советом, а чтобы выяснить отношения…

Гувернантка пожала плечами.

– У меня ни в чем нет уверенности. Я думала над этим много раз, но не нахожу ответа. —

Она замолчала. – Простите за любопытство, но я хочу спросить, хорошо ли вы чувствуете себя в этом доме? Или он действует вам на нервы? Уж не поэтому ли вы предположили, что фру Рингстад испугалась чего-то на чердаке?

Бет заметила, как хитро сощурились за стеклами очков глаза гувернантки, и кивнула:

– Да, иногда он на меня действует угнетающе. Больше пока ничего не скажу. В любом случае мое решение остаться здесь до конца пребывания в Тордендале неизменно.

– Для Джулианы было бы прекрасно, если бы вы вообще не уезжали отсюда, – вдруг сказала гувернантка.

Бет сделала беспомощный жест.

– Но я не могу остаться навсегда! Через двенадцать месяцев, два из которых прошли, мне необходимо представить лондонскому издателю рисунки с сопроводительным текстом. Я вынуждена буду проститься с Тордендалем. – В голосе девушки звучали решимость и сожаление. – Сюда я никогда не вернусь…