Когда он, рассерженный, мчался прочь от нашего дома, его длинные седые волосы развевались вокруг головы и были похожи на белое пламя. Дед был смуглым мужчиной. Говорили, что у Ландри есть примесь индейской крови. Но дедушка имел зеленые, как изумруды, глаза, искрившиеся озорным обаянием, когда он был трезвым и в хорошем настроении. Высокий, поджарый и настолько сильный, что мог сразиться с аллигатором, дедушка Джек был своего рода легендой на протоке. Немногие люди жили за счет болота так же хорошо, как он.

Но бабушка Катрин была настроена против семейства Ландри и часто доводила меня до слез, проклиная тот день, когда она вышла замуж за деда.

– Пусть это послужит тебе уроком, Руби, – однажды сказала она мне. – Уроком, показывающим, как сердце может обмануть и запутать ум. Сердце хочет того, чего оно хочет. Но прежде чем ты доверишься мужчине, имей ясное представление, куда он тебя заведет. Иногда самый лучший способ узнать будущее – это заглянуть в прошлое, – советовала бабушка. – Мне следовало бы прислушаться к тому, что все говорили о Ландри. В них полно дурной крови… они были беспутными с тех самых пор, как первый Ландри поселился в этих краях. Это было задолго до того, как здесь появились первые объявления, гласящие: «Ландри вход воспрещен». Вот что значит поступить неправильно и довериться своему молодому сердцу, не стоило пренебрегать старой мудростью.

– Но наверняка ты когда-то любила дедушку. Ты должна была видеть что-то хорошее в нем, – настаивала я.

– Я видела то, что хотела видеть, – отвечала бабушка. Она становилась упрямой, когда вопрос заходил о деде, но причины этого упрямства я все еще не понимала. В тот день я, наверное, была одержима духом противоречия или храбрости, оттого и пыталась выведать прошлое.

– Grandmere, почему он ушел из дома? Что, из-за пьянства? Я думаю, он перестал бы пить, если бы жил с нами.

Ее глаза быстро блеснули в мою сторону.

– Нет, не только из-за пьянства. – Она помолчала немного. – Хотя это достаточно серьезная причина.

– Значит, из-за того, что он проматывает деньги?

– Игра не самое плохое в этом деле, – резко ответила она, в ее голосе звучало желание прекратить этот разговор, но почему-то я не могла этого сделать.

– Тогда что же, Grandmere? Что он сделал такого ужасного?

Ее лицо потемнело, но затем слегка смягчилось.

– Это между ним и мной, – сказала она. – Тебе не нужно об этом знать. Ты слишком молода, чтобы понять все это, Руби. Если бы ему было предназначено жить с нами… дела обстояли бы по-другому, – заявила бабушка и оставила меня, как всегда, в смятении и расстройстве.

Бабушка Катрин такая сильная и такая мудрая. Почему же она не может ничего сделать, чтобы мы вновь стали семьей? Почему она не может простить дедушку и применить свой дар, чтобы изменить его и чтобы он снова жил с нами? Почему мы не можем быть настоящей семьей?

Неважно, что говорили мне дедушка и другие люди, неважно, что он ругался, пустословил и чудил, – я знала, что дед, живя на болоте, был очень одинок. Немногие посещали его, а дом деда был фактически сараем, стоящим на сваях в шести футах от болота. У дедушки была бочка дождевой воды и бумажные фонари. В доме стояла небольшая печь для топки щепками, хворостом и плавником. По вечерам дед сидел у себя на галерее, играл печальную мелодию на аккордеоне и пил низкосортное виски.

Он не был счастлив по-настоящему, так же как и бабушка. И вот мы возвращались из дома Родригес после изгнания злого духа, но были не в силах прогнать прочь тех злых духов, которые обитали в полумраке нашего дома. Где-то в глубине души я считала свою бабушку Катрин сапожником без сапог. Она могла сделать так много хорошего для других, но помочь себе самой, похоже, была неспособна.

Может, такова судьба знахарки? Может, это цена, которую она должна платить за обладание этим даром?

Станет ли это и моей судьбой: помогать другим, но не себе самой?

Протока была миром, наполненным многими таинственными вещами. Каждое путешествие по ней открывало что-то удивительное, какой-нибудь новый секрет. Но больше всего на свете мне хотелось бы разгадать то, что таилось в глубине наших сердец.


Мы уже почти добрались до дома, как вдруг бабушка Катрин сказала:

– В доме кто-то есть. – И с явно выраженной нотой неодобрения добавила: – Это опять тот самый мальчик Тейтов.

Поль сидел на ступеньках галереи и играл на губной гармошке; его мотороллер был прислонен к кипарисовому пню. Как только Поль увидел наш фонарь, он перестал играть и поднялся поздороваться.

Поль был семнадцатилетним сыном Октавиуса Тейта, одного из самых богатых людей в Хуме. Тейты владели консервной фабрикой по переработке шримса и жили в большом доме. Они имели прогулочный катер и дорогие автомашины. У Поля были две младшие сестры – Джинн, которая училась в моем классе, и Тоби, на два года моложе меня. Поль и я знали друг друга всю жизнь, но совсем недавно начали проводить больше времени вместе. Я знала, что его родители не были в восторге по этому поводу. Отец Поля не раз ссорился с дедушкой Джеком и вообще не любил семью Ландри.

– Все в порядке, Руби? – быстро спросил Поль, как только мы подошли. Он был одет в светло-голубую рубашку поло, брюки цвета хаки и туго зашнурованные кожаные ботинки. Сегодня вечером он выглядел более высоким, широким в плечах и казался старше.

– Мы с Grandmere ходили к Родригесам. Ребенок миссис Родригес родился мертвым, – ответила я.

– Да, это ужасно, – тихо проговорил Поль. Из всех знакомых мне по школе мальчиков он, пожалуй, был наиболее искренним и взрослым, хотя и довольно застенчивым. Кроме того, он определенно был хорош собой: с небесно-голубыми глазами и густыми волосами какого-то смешанного цвета – шатен с блондином. – Добрый вечер, миссис Ландри, – поздоровался он с бабушкой Катрин.

Она сверкнула на Поля тем подозрительным взглядом, который появился у нее с тех пор, как он первый раз проводил меня из школы домой. Теперь, когда Поль бывал у нас чаще, бабушка разглядывала его еще внимательнее, и меня это приводило в замешательство. Поля, похоже, это забавляло, но и он слегка ее побаивался. Большинство людей верило в пророческие и таинственные способности бабушки Катрин.

– Здравствуй, – медленно проговорила она. – Сегодня ночью, наверное, будет ливень. Тебе не следует разъезжать на этой хлипкой штуке.

– Да, мэм, – ответил Поль. Бабушка перевела взгляд на меня.

– Нам нужно закончить то, что начали ткать, – напомнила она.

– Да, Grandmere, я сейчас.

Бабушка вновь взглянула на Поля и вошла в дом.

– Она сильно расстроена из-за смерти младенца Родригесов? – спросил Поль.

– Ее не позвали помочь при родах, – ответила я и рассказала о нашей миссии. Парень слушал с интересом, но потом покачал головой:

– Мой отец не верит во все это. Он говорит, что суеверие и фольклор именно то, что удерживает кайенов в отсталости и дает другим людям повод думать, что мы невежественны. Но я не согласен, – добавил он быстро.

– Grandmere Катрин далеко не невежественна, – заметила я, не скрывая негодования. – Невежественно не предпринять мер предосторожности против злых духов и несчастья.

Поль кивнул.

– Ты видела… что-нибудь? – спросил он.

– Я почувствовала, как он пролетел мимо моего лица, – ответила я, притрагиваясь рукой к щеке. – Он тронул меня вот здесь. И тогда я подумала, что вижу, как он улетает. Поль тихо свистнул.

– Ты, должно быть, была очень храброй.

– Только потому, что рядом была Grandmere, – призналась я.

– Мне бы хотелось приехать раньше и быть с тобой, – добавил Поль. Я почувствовала, что покраснела от его желания защитить меня.

– Со мной все в порядке, но я рада, что все закончилось, – призналась я. Поль засмеялся.

При слабом освещении нашей галереи его лицо казалось более нежным, а глаза темнее. Мы не делали ничего такого, кроме того что держались за руки и целовались с полдюжины раз, причем только дважды в губы. Но сейчас, когда я смотрела на Поля и стояла так близко к нему, память об этих поцелуях заставила мое сердце трепетать. Ветерок ласково откинул в сторону несколько прядей волос, упавших ему на лоб. За домом вода на болоте плескалась о берег, и какая-то ночная птица, невидимая на фоне темного неба, хлопала над нами крыльями.

– Я огорчился, когда приехал и не застал тебя дома, – сказал Поль. – Уже собирался уезжать, но увидел свет вашего фонаря.

– Хорошо, что ты подождал, – ответила я, и его улыбка стала шире. – Но я не могу пригласить тебя в дом: Grandmere хочет, чтобы мы закончили одеяла, которые завтра выставим на продажу. Она думает, что в эти выходные мы будем заняты, и обычно оказывается права. Она всегда помнит по прошлому году, какие выходные более загружены. Никто не помнит такие вещи лучше нее, – добавила я.

– Мне придется весь завтрашний день работать на консервной фабрике, но, может быть, я смогу приехать вечером, после обеда, и мы прогуляемся в город, поедим мороженого, – предложил Поль.

– Я бы с удовольствием.

Поль подошел ближе и не сводил с меня глаз. Некоторое время мы упивались друг другом, пока Поль наконец не решился на отчаянный шаг.

– Чего мне хочется больше всего, так это повести тебя на танцы в следующую субботу, – быстро признался он.

Я никогда еще не была на настоящем свидании. Даже мысль об этом наполнила меня волнением. Большинство девушек моего возраста отправлялись на танцы в сопровождении родственников и танцевали с молодыми людьми, с которыми там же и знакомились. Но быть приглашенной и сопровождаемой Полем и танцевать весь вечер только с ним… это вызвало головокружение.

– Мне придется спросить Grandmere Катрин, – сказала я и быстро добавила: – Но мне бы очень хотелось.

– Хорошо. Ну что ж, – проговорил Поль, пятясь к своему мотороллеру, – я думаю, мне лучше поехать до того, как начнется этот ливень. – Отходя назад, он не отрывал взгляда от меня, зацепился пяткой за корень и плюхнулся на землю.

– Ты не ушибся? – вскрикнула я, подбегая к Полю. Он засмеялся, чувствуя неловкость.

– Все в порядке, за исключением мокрой пятой точки, – добавил он и засмеялся. Потом потянулся, чтобы ухватиться за мою руку и встать, а когда поднялся, нас разделяли только несколько дюймов. Медленно, по миллиметру, наши губы приближались, пока не встретились. Это был для каждого из нас короткий, но более крепкий и уверенный поцелуй. Я поднялась на носки, чтобы приблизить свои губы к его губам, и мои груди скользнули по его торсу. Неожиданное прикосновение вместе с электричеством нашего поцелуя вызвало волну теплого приятного возбуждения, которая прокатилась вдоль моего позвоночника.

– Руби, – прошептал Поль, теперь уже переполненный чувством, – ты самая красивая и милая девушка на всей протоке.

– О нет, что ты, Поль, этого не может быть. Так много хорошеньких девушек, а есть и такие, у которых дорогие наряды и дорогие украшения, и…

– Мне нет дела до этих девушек, этих бриллиантов и платьев из Парижа. Ничто не может сделать их красивее тебя, – вырвалось у моего друга. Я знала, у него не хватило бы смелости сказать все это, если бы мы не стояли в тени и я могла ясно видеть его лицо. Я знала, что оно было пунцовым.

– Руби, – позвала из окна бабушка. – Я не хочу не спать всю ночь, заканчивая эту работу.

– Иду, Grandmere. Спокойной ночи, Поль, – сказала я и подалась вперед, чтобы чмокнуть его в губы еще раз, прежде чем отвернуться и оставить его одного в темноте. Потом я услышала, как Поль завел мотороллер и отъехал, и только тогда поспешила наверх в мастерскую помочь бабушке Катрин.

Она какое-то время не разговаривала, и взгляд ее был сосредоточен на станке. Затем бабушка подняла глаза на меня и сжала губы, как всегда, когда глубоко задумывалась.

– Сын Тейта последнее время довольно часто приходит к тебе, не так ли?

– Да, Grandmere.

– А что думают его родители по этому поводу? – спросила бабушка, по своему обыкновению добираясь до сути вопроса.

– Не знаю, Grandmere, – ответила я, опуская глаза.

– Думаю, что знаешь, Руби.

– Я нравлюсь Полю, и он нравится мне, – поспешила сказать я. – Что думают его родители, не имеет значения.

– Он очень вырос за этот год; он уже мужчина. И ты уже больше не маленькая девочка, Руби. Я видела, как вы смотрите друг на друга. Я слишком хорошо знаю подобный взгляд и знаю, к чему он может привести, – добавила бабушка.

– Он не приведет ни к чему плохому. Поль самый порядочный парень в школе, – упорствовала я. Бабушка кивнула головой, но ее теплые глаза все еще не отпускали меня. – Перестань заставлять меня чувствовать вину, Grandmere. Я не делала ничего, чтобы тебе было стыдно за меня.