Диана Хэгер - Рубин Рафаэля

– Папа, известные куртизанки не рождаются в семьях пекаря. Особенно в Трастевере.

– Разве не говорят, что все когда-то случается в первый раз? Ты ведь можешь стать знаменитой! Ты станешь первой, и тебя запомнят!

– Да, а ты тогда станешь богатым.

Он поджал губы и пожал плечами.

– А разве это плохо? Девочка моя, как же ты похожа на свою мать! У тебя есть ее способность покорять сердца мужчин. Похищать их навеки. Каким бы он ни был художником, Рафаэль всего лишь мужчина, как и все мы. И я уверен, он сможет полюбить тебя так, как ты того заслуживаешь. – Он ее крепко обнял, и Маргарите стало спокойнее. – Только не давай никому, особенно мне, заставлять тебя делать то, к чему у тебя не лежит душа.

– Когда он смотрит на меня, это сделать не проще, чем развеять тучи над городом, – тихо созналась она.

В следующую пятницу Маргарита с неохотой согласилась прогуляться с Антонио на холм Джаниколо, как только он закончит работу на конюшне. Антонио уверял, что соскучился и хочет ее видеть. Она не понимала, чему обязана таким вниманием, поскольку жених не давал о себе знать вот уже несколько месяцев. Но в этот день Папа собирался устроить шествие из Ватиканского дворца к замку Сант-Анджело в честь своего гостя, немецкого посла, и все горожане предвкушали интересное зрелище.

Маргарита была уже не так наивна, чтобы обманываться на счет верности. Антонио. Говорить с ним об этом она все же не стала, но и прекратила заверять его в своей любви. Она действительно его не любила, а на прогулку согласилась потому, что общество Антонио было ей приятно теперь, когда все в жизни стремительно менялось, подталкивая ее к Рафаэлю. Теперь все ее мысли, все фантазии были о нем. Яркие, непреодолимые, волшебные. Все в нем было ей интересно и заставляло думать о нем… представлять их вместе.

Будучи взрослой девушкой, она хорошо знала, куда могут завести такие желания. И, оставаясь наедине с собой, чувствовала, как ее переполняют новые ощущения и стремление к неизбежному.

Антонио с довольной улыбкой держал ее за руку, возомнив себя собственником восходящей звезды, которая по счастливому стечению обстоятельств хранила ему верность, была наивна и многие годы полностью зависела от него. Маргарита это знала и теперь, получив новое тому подтверждение, была вынуждена вернуться из фантазий в реальность.

Не успели они перейти мостовую, как он остановился, притянул ее к себе и поцеловал.

– Сегодня произойдет что-то важное! – заявил он. – Я чувствую!

– Как ты уверен в себе! – улыбнулась Маргарита. Его поцелуй, как и связанные с ним воспоминания, совсем недолго занимали ее внимание и вскоре уступили место развернувшейся перед ними сцене.

– Если хочешь чего-то добиться в жизни, надо быть уверенным в себе!

Когда они подошли к углу Борго Санто-Спирито, где уже толпился народ, звуки, доносившиеся издалека, подсказали им, что шествие началось. Слышалось пение труб, звон меди, крики и смех зевак, высыпавших на мостовую. Маргарита прикрыла от солнца глаза и увидела Папу в парадном облачении. Он восседал на огромном кресле, прикрепленном к спине Ханно. На шее слона сидел темнокожий босоногий мальчик, явно чужеземного вида. На нем была белая туника и тюрбан, а в руках – длинный хлыст. При виде хлыста у Маргариты, догадавшейся о его назначении, замерло сердце.

Когда приблизившаяся процессия прорисовалась отчетливей в золотистом солнечном свете, она заметила, что голова Ханно опущена, хобот безвольно свисает и передвигается исполин медленными тяжелыми шагами, будто во сне. И так мало жизни было в огромном, сильном животном, вырванном из привычного окружения, что Маргарита снова почувствовала, как у нее сжалось сердце.

Она приложила пальцы к губам и услышала, как громко смеется Антонио.

– Вы только посмотрите! Вот уж самый нелепый зверь в мире!

– А по-моему, он замечательный! – бросилась она на защиту Ханно.

Как обычно, на пути следования процессии была построена триумфальная арка. Нарядная знать верхом на своих лучших лошадях следовала за слоном Папы. Придворные, кардиналы, епископы гордо выставляли напоказ свои регалии. Чем ближе подходила процессия, тем сильнее слышался звон литавр и рев труб. Маргарита следила за Ханно. Внезапно грянул пушечный выстрел, напугавший не только толпу, но и слона. Животное пришло в возбуждение и стало дергать головой и хоботом. Маргарита невольно двинулась сквозь толпу навстречу бедному Ханно.

– Боже! Что ты делаешь? – закричал Антонио и в панике сжал ее запястье. Она лишь сбросила его руку.

– Он испугался!

– Это опасная тварь! Осторожно!

– Ты для меня опаснее, чем он!

Маргарита вышла на дорогу и приблизилась к слону. Как раз в это время мальчик в тюрбане принялся охаживать Ханно плетью, чтобы тот перестал дергаться. Девушка протянула руку к хоботу. Она что-то нежно приговаривала, но рев толпы перекрывал ее слова.

– Бедняжка Ханно, не бойся! Эти глупые люди только смотрят на тебя, тише, не бойся!

Когда Ханно повернул к ней склоненную голову, все взгляды устремились на Маргариту. Знать и простолюдины глядели на нее во все глаза, не понимая, какую власть может иметь эта безродная дочь Трастевере над диковинным исполином, принадлежащим Его Святейшеству. Не так ли будет, думала она, ощущая на себе тяжесть всеобщего внимания, любопытные взгляды, слыша шепот, восторги, если судьба поставит ее рядом с Рафаэлем? Странная дрожь удовольствия охватила ее. Сознание своего могущества И проблеск гордости. Гордость! Ничего подобного ей не доводилось испытывать раньше.

– Назад! Ты пугаешь слона! – закричал мальчик в тюрбане, коверкая слова. Глаза его метали молнии, а папская охрана уже стремительно приближалась к Маргарите.

– Я только хотела его успокоить!

– Хватайте ее! – крикнул кто-то из толпы.

Стражники схватили девушку за руки и потащили за собой.

– Вы не понимаете!

– Пойдешь с нами!

Еще одна пара рук сомкнулась на ее запястье.

– Ханно испугался! Я только хотела…

– Она не желала причинить слону никакого вреда. Если угодно Его Святейшеству, я поручусь за эту девушку! Это натурщица Рафаэля, – раздался голос за ее спиной. Он явно принадлежал молодому человеку, но звучал так властно и уверенно, что стражники ослабили хватку.

С изумлением она обернулась и узрела молодого художника, которого видела в мастерской Рафаэля. Это он приходил в пекарню по поручению учителя. Сразу же вспомнилось и его имя – Джулио Романо.

На нем был камзол с высоким узорным воротником и бархатный берет. В этом наряде он выглядел гораздо старше и значительнее, чем в рабочем халате, вооруженный кистью или куском угля. Он имел на удивление внушительный вид, когда оттеснял Маргариту от стражников с каменными лицами. Один из стражей воззрился на Папу, ожидая указаний, послышался чей-то шепот, и вдруг ее отпустили! Но не раньше, чем Папа Римский окинул своевольную девицу внимательным, оценивающим взглядом. Все это время понтифик наблюдал за развернувшейся возле слона сценой, но, поскольку сидел он высоко, Маргарита не разобрала, каким было выражение его лица – одобрительным или нет.

Процессия двинулась дальше, и Ханно вскоре скрылся из виду. Маргарита продолжала стоять возле потерявшего дар речи Антонио.

– Я вам очень благодарна, – тихо сказала она молодому художнику.

– Не стоит. Учитель пожелал бы, чтобы я за вас поручился, а я рад ему услужить.

– Как и добрая половина Рима, если верить слухам. Особенно красотки! – отличился Антонио, но ни Джулио, ни Маргарита не обратили на него внимания.

– Честное слово, я не собиралась делать ничего плохого! – Неожиданно заныли запястья, она все еще не могла справиться с потрясением из-за обрушившейся на нее силы. – Мне просто было очень его жалко. Он выглядел таким несчастным.

– Да, боюсь, и на моих рисунках запечатлен не гордый властелин природы, а именно жалкое, несчастное существо, которое вы описали.

– Так что, великий Рафаэль послал тебя рисовать зверя? – расхохотался Антонио.

– Учитель пожелал использовать изображение Ханно во фреске, посвященной битве Сципиона. – Юный художник смерил Антонио прищуренным взглядом. – Я уже рисовал нищих, юродивых и слепых. Мир, знаете ли, полон всяческих уродств. – Потом он снова повернулся к Маргарите: – Я должен был сделать несколько набросков слона в процессии. Этот зверь очень дорог Его Святейшеству, и Папа пожелал, чтобы его образ был увековечен на множестве картин.

– Ханно очень славный и добрый. Жаль, что этого никто не видит, – грустно сказала Маргарита.

– Я так и знал! – взорвался Антонио. – Так ты видела его раньше!

– Успокойся! – остудила его пыл Маргарита и протянула руку Джулио: – Что бы вы ни говорили, я хочу поблагодарить вас еще раз, синьор Романе Даже не знаю, где бы я могла оказаться, если бы вы не вмешались.

Он кивнул и улыбнулся. Впервые Джулио показался Маргарите почти мальчишкой.

– Может, как-нибудь, если учитель не будет возражать, вы позволите мне воспользоваться теми набросками, которые он делал с вас, для моих собственных картин? В Риме сложно найти женщин для позирования. Особенно таких удивительных красавиц.

Теперь настала очередь Маргариты улыбнуться. Как бы ни прозвучала его похвала, она поняла, что именно он хотел ей сказать. Просьба Джулио показалась ей очень лестной.

– Вы расскажете синьору Санти о том, что произошло?

– Должен буду рассказать, синьорина, иначе приближенные Его Святейшества сделают это вместо меня, все переиначив.

– Что, новости в ваших кругах распространяются быстро?

– Ох, вы даже не представляете себе, как быстро! – рассмеялся он.

Когда они расстались, Антонио повел Маргариту прочь от редеющей толпы. Неожиданно она заметила на его лице неприятную улыбку.

– Только не говори мне после всего, что я видел, будто великий и прекрасный Рафаэль не дал тебе денег за твои услуги!

– Я не сказала бы тебе, даже если бы и дал.

– Мы же почти одна семья, – с возмущением напомнил он, потом схватил ее за руку и так сильно сжал, что ей стало больно. Впервые в жизни Маргарита испугалась его. И в первый раз почувствовала, что он ей неприятен.

Она сжалась и выдернула свою руку, наградив его гневным взглядом.

– Не смей ко мне больше так прикасаться!

– Прости! Но раньше ты мне все рассказывала!

– Да, только так было раньше. А сейчас все изменилось, для всех нас.

Так на Борго Санто-Спирито столкнулись два совершенно разных мира, и впервые она осознала свое новое и странное место – между ними.

Следующие несколько дней все внимание Рафаэля занимали заказы, которых становилось все больше и больше. Он должен был расписывать часовню Киджи в церкви Санта-Мария дель Пополо, закончить портрет своего друга Кастильоне и отправить его морем. К этому добавился заказ, сделанный Папой лично: он пожелал получить парадный портрет своего доброго друга кардинала Биббиены, который в свою очередь ожидал завершения росписи ванной комнаты. По окончании двухлетних трудов была завершена отделка ватиканских станц, но вместо передышки Рафаэля ожидала работа над обеденной залой Ватиканского дворца, которую Папа пожелал украсить фресками на столь грандиозные сюжеты, как пожар в Борго, битва при Остии и коронация Карла Великого.

Как учитель, он был ответственен за все фрески, картины и наброски, которые делали его ученики. Рафаэль каждый день выполнял сотни эскизов, встречался с учениками, чтобы обсудить композицию каждой картины, вплоть до позы каждого персонажа и выражения его лица. Потом он просил каждого из учеников выполнить наброски, чтобы позже посмотреть и исправить их. Уйдя в работу с головой, Рафаэль утешал себя мыслью о том, что гениальность проявляется в самой идее, а не в ее исполнении. Только Мадонна для церкви Сан-Систо стала для него настоящим наваждением.

Он постоянно видел ее, парящую на облаке, босоногую, в простой одежде, божественную и земную, такую, какой была сама Маргарита. Он хотел, чтобы Мадонна имела человеческое лицо, была женщиной из плоти и крови, которая могла бы любить, смеяться и плакать. И не оставила бы равнодушным смотрящего на нее. Каждый раз, когда он представлял сокровенный образ, в нем поднималась волна жаркого чувства. Сердце лихорадочно билось, и Рафаэль, зажмурив глаза, гнал видение прочь.

– Звали, учитель? – спросил Джулио, заглядывая в маленькую уютную гостиную, выходившую окнами на суетливую Виа деи Коронари.

У них выдался сложный день, который они провели за работой над полноразмерными эскизами для новой серии фресок виллы Киджи, и оба очень устали. Последние лучи солнца пробивались сквозь ставни и неровными штрихами очерчивали их лица.

– Посиди со мной, Джулио.

Молодой человек взял табурет, который ставили под ноги, и подвинул его к креслу Рафаэля. Ни у одного из них не было сил на то, чтобы смыть с себя пятна подсохшей цветной штукатурки, которой они перепачкались, заканчивая в Ватикане новую фреску с двумя летящими ангелами.