– Я подожду.

– Как пожелаете, – холодно отозвался да Удине, по-прежнему не поворачиваясь в ее сторону.

– Это и есть то, чего я желаю, синьор да Удине.

Да уж, желаю, подумала она. Никто больше не пожелал с ней разговаривать, и ей ничего не оставалось, как присесть на деревянную скамью возле дверей. Несмотря ни на что, это гораздо больше того, о чем я могла мечтать.


Как они и договорились, Маргарита ждала его в маленькой комнатке при мастерской. Теперь здесь не было ничего, кроме кровати, покрывал и отороченных бахромой подушек. Увидев ее лицо, Рафаэль сразу же понял, что Маргарита устала от ночных встреч, которые для него были настоящим спасением от работы. Нет, вернее, он был ими одержим.

– Прости, любовь моя, но я никак не мог прийти раньше, – нежно сказал он, обняв ее и поцеловав в щеку. Ее кожа оказалась холодной на ощупь, а взгляд непривычно отстраненным. Она была напряжена и не расслабилась, даже когда он ее обнял.

– Мне было бы легче тебя ждать, если бы я каждый вечер не натыкалась на безразличные взгляды твоих учеников и моделей.

Она сказала «безразличные», но имела в виду грубость, которую чаще всего встречала со стороны Джованни да Удине, самого старшего и враждебного ей в мастерской. Каждый раз, когда она входила в двери, он всем своим видом, закатывая глаза и ухмыляясь, показывал, что считает ее очередной прихотью хозяина, простой девкой для удовольствий.

– Я знаю, как тебе тяжело сюда приходить, – сказал он, поцеловав в шею за ушком.

Рафаэль внутренне сжался. Елена не желала покидать его дом на Виа деи Коронари, несмотря на то что все три дня после неприятного разговора прошли во враждебном молчании. Она заявила хозяину, что в Риме сложно найти работу, особенно на тех условиях, которые предложил ей Рафаэль. Поскольку она не взяла предложенные деньги, у Рафаэля просто не хватало духу выставить ее на улицу.

– Кардинал Биббиена пообещал моей матери, что я всегда буду работать у вас, – отрезала она нынешним утром. – И поскольку я выполняю все, что здесь от меня требуется, не вижу причин торопиться с уходом.

– Но я хочу получить свободу приводить в свой дом того, кого пожелаю! – вырвалось у него от негодования.

– Я ничем вам в этом не мешаю.

– Одно твое присутствие здесь уже помеха!

– Тогда, может, вам стоило подумать о последствиях своих поступков до того, как вы меня обесчестили!

– Господи, кто бы мог подумать, что ты так дорожишь своей честью! Почему ты тогда не сопротивлялась?

– Но вы же Рафаэль! Разве не все женщины повинуются вам и делают то, что вы им велите?

– Нет, Елена. Не все.

Рафаэль вздрогнул, гоня воспоминания о неприятном разговоре, прижал Маргариту к себе покрепче и поцеловал в лоб. Он был благодарен небесам за возможность снова ее видеть, чувствовать рядом ее спокойное присутствие, которое одно давало ему силы для дальнейшей работы. Они поцеловались, и Рафаэль наконец произнес:

– Пойдем, я хочу тебе кое-что показать.

Рафаэль взял ее за руку и повел в мастерскую, в которой уже не было ни художников, ни моделей, которые ее так нервировали. В розовато-оранжевом свете уходящего дня она увидела мольберт возле стола Рафаэля. На нем стояло завершенное изображение Мадонны. У Маргариты захватило дух, когда она увидела себя в образе Пресвятой Девы, босую, на облаке. Перед ней преклоняли колени святая Варвара и папа Сикст II. Она еще никогда не видела ничего более красивого и величественного. И не могла увидеть. Она была потрясена до глубины души.

– Это… совершенно.

– Ты так думаешь?

Она посмотрела на него и поняла, как он ждет одобрения и поддержки.

– Да, честное слово.

– Ты доверилась мне, и я не хотел тебя разочаровывать. Я старался, чтобы эта картина получилась необыкновенной, как ты.

– У тебя действительно получилось. Она удивительна. Я даже не знаю, что сказать!

– Выражение твоих глаз красноречивее всяких слов. Пока они, обнявшись, стояли возле мольберта, дверь мастерской открыл слуга, одетый в бархат, и в нее вошел седобородый старец с длинными белыми волосами. За ним порог перешагнули слуги. Обернувшись на стук двери, Рафаэль просиял от радости.

– О, прекрасно! Наконец-то ты добрался до нас, дорогой друг! – Он обнял старика, а потом снова обернулся к Маргарите: – Я хочу тебя познакомить с моим дорогим другом.

Старик с умными ярко-голубыми глазами и большим горбатым носом тепло улыбнулся Маргарите.

– Синьор да Винчи, позвольте представить вам синьорину Луги.

На госте был тяжелый плащ по колено, туника из зеленой с золотом парчи, золотистые чулки и такого же цвета шляпа с широкими, загнутыми вверх полями. Лицо же этого изысканно одетого человека было сплошь покрыто сеточкой морщин. Он внимательно смотрел на Маргариту – так же, как смотрел сам Рафаэль в их первую встречу. Разумеется, как и все жители Рима, Маргарита не могла не знать, кто такой Леонардо да Винчи. Он был первым среди признанных мастеров, кисти которого принадлежали картина «Поклонение волхвов», фреска «Тайная вечеря» и портрет таинственной женщины, которую все называли Джокондой.

– Приятно встретиться с такой красотой в столь отвратительную погоду, – его хрипловатый голос не утратил очарования. – Но друзьям Рафаэля я позволяю называть себя Леонардо.

– Сочту за честь.

– Со мной вы можете просто быть самой собой, – галантно улыбнулся он.

– Говорят, о человеке можно судить по его друзьям, – промолвила Маргарита, отвечая на его улыбку. – В таком случае синьор Рафаэль – исключительно удачливый человек.

– Я смотрю, дорогой друг, выбор людей, которыми ты себя окружаешь, заметно улучшился. Как и твой талант, – изрек Леонардо с широкой улыбкой. – Прими мои поздравления.

Впервые Маргариту оценил кто-то кроме Рафаэля и не стал выказывать недоумения по поводу того места, какое она заняла в его жизни. Ей это очень понравилось, и она сочла да Винчи исключительно приятным человеком.

– Леонардо приехал взглянуть на Мадонну, о которой мы много говорили, пока я над ней работал. Я рад, что он может посмотреть заодно и на ее прототип.

Старый художник молча поглаживал подбородок, глядя на все еще пахнущую льняным маслом доску.

– Прекрасно, друг мой… пронзительно… это действительно хорошая работа.

– Это для меня самая высокая похвала, – признался Рафаэль. – Теперь, когда Браманте мертв, а Микеланджело считает меня своим врагом, твое одобрение для меня еще важнее, чем раньше.

– Вижу, что девушка пробудила в тебе настоящее вдохновение.

– Более того, она сделала меня другим человеком.

Да Винчи улыбнулся мудрой улыбкой и еще раз внимательно посмотрел на Маргариту. Его глаза казались усталыми от долгой дороги и длинной жизни, но светились удивительным теплом и пониманием.

– Тогда я попрошу тебя быть очень осторожной, дитя мое. Не разбей его сердца. Рафаэль мог убедить весь свет в своем легкомыслии и падкости до развлечений, но сердце его чисто и беззащитно. К тому же я не думаю, что Его Святейшество будет спокойно смотреть, как кто-то отвлекает от работы того, кого он считает своим персональным художником.

Он произнес эти слова с улыбкой, но все понимали, что это была не шутка, а серьезное предупреждение.

– Меня им нечего бояться, синьор да Винчи, – тихо ответила Маргарита и с любовью посмотрела на Рафаэля.

– Я тоже когда-то писал одну женщину… давно это было. В ней, как и в тебе, самым поразительным были глаза. Надеюсь, я сумел показать это миру.

– Я помню ее, – кивнул Рафаэль с улыбкой. – Я часто возвращался к тем рисункам с нее, которые вы позволили мне сделать. Я изучал поворот головы, глаза и удивительную улыбку. Твои работы всегда служили мне источником вдохновения.

– Да, это была она, моя Мона Лиза. Настоящее испытание, воплощение столь многого в моей жизни. Но эта девушка написана твоим сердцем. Ты еще часто будешь ее писать. И будешь писать хорошо.

– Да, она превратилась в мою страсть.

Маргарита спрятала смущенную улыбку. Рафаэль посмотрел на ее обращенное к нему лицо и неожиданно подумал, как притягательны ее губы. Как приятно их целовать, ощущать вкус ее языка и чувствовать, как просыпается ее наивная страсть. Она будила его, давала ему жизнь и делала это каждый раз по-новому. Порой, когда они оставались наедине, он сам чувствовал себя молодым и наивным.

– Смотрите, будьте очень осторожны со своими желаниями, если они не совпадают с желаниями Его Святейшества и окружения Папы, – предупредил их напоследок да Винчи, надсадно кашляя. – В Ватикане сосредоточена почти вся власть. Если только они прознают, что ты больше не собираешься выполнять все их прихоти, полоса твоего удивительного везения может закончиться раз и навсегда.

Рафаэль держал Маргариту за руку и ласково водил большим пальцем по ее ладони. Почувствовав, что она задрожала, он сказал:

– Благодарю тебя, друг мой. Теперь я предупрежден, а значит, вооружен.


После того как Леонардо растворился в дождливом сером римском вечере, Рафаэль и Маргарита снова остались наедине. Пользуясь моментом, Рафаэль сорвал покрывало с их кровати в маленькой комнате и прижал Маргариту к прохладному льну простыни. Без лишних слов она подчинилась его порыву, наслаждаясь прикосновениями его пальцев к шее. Рафаэль начал страстно ее целовать, полуодетые тела сплетались в едином порыве, когда внезапно послышался скрип открывающейся двери – кто-то вошел в мастерскую. Неожиданная помеха насторожила любовников, спугнув романтическое настроение. Услышав, что к звуку шагов примешивается шуршание юбок, Маргарита оторопела. Рафаэль обернулся к дверям, чтобы посмотреть, кто же пожаловал в такой неурочный час…

19

Впервые за долгое время Мария Биббиена пришла в мастерскую. Рафаэль не приглашал ее, как не выказывал никакой радости от тех якобы случайных визитов, когда она, прихватив корзинку с теплым хлебом, инжиром, головкой сыра и вином, заходила под предлогом, что принесла ему обед. Другого повода встретиться с ним у нее не находилось. Последнее время Рафаэль был настолько занят работой, что она хваталась за любую возможность, даже эту. Она приходила с корзиной, полной его любимых лакомств, надеясь, что он примет ее приношение – если не из благодарности, то хотя бы от голода.

Сопровождавшие Марию служанки, в подбитых мехом нарядных накидках с золотым шитьем – в тон черному бархатному плащу госпожи, с высоким меховым воротником и широкими манжетами, – хранили почтительное молчание. Их гладкие хорошенькие личики выражали безразличную покорность, когда они следовали за хозяйкой. Племянница его преосвященства знала, что девушки тоже наслышаны о шашнях, которые ее жених завел с новой натурщицей.

Мария расправила болезненно худые плечи, которые, как и предательски выдающиеся ключицы, прятались под пышными складками черного бархата и широкой полосой меха. Она изо всех сил старалась высоко держать голову, но у нее снова текло из носа, и ее одолевала слабость при одной мысли о том, что предстояло сделать.

За свои двадцать лет она перенесла множество болезней и едва ли не всю жизнь от чего-то лечилась. Дня не проходило без микстур, мазей, присыпок, примочек, советов с врачами, отваров из трав и специально приготовленных блюд. Слабая улыбка бескровных губ и жидкие пепельно-серые волосы безжалостно выдавали то обстоятельство, что племянницу кардинала точит недуг. Однако честь дома Биббиена заставляла ее идти вперед с высоко поднятой головой, и она горделиво ступала по скрипучим ступеням, которые стонали и охали при каждом шаге, а за ней двигались две ее тени.

Тишина стояла в мастерской, когда они перешагнули порог заставленной мольбертами комнаты. Мария увидела, что все уже разошлись по домам, даже молодой ученик, который обычно оставался, чтобы вымыть кисти в огромных чанах с водой. Тем не менее она знала, что Рафаэль все еще здесь. Час для него не поздний, и столько заказов требует внимания. Когда-то давно он ей сказал: «Я подолгу задерживаюсь в мастерской и работаю даже тогда, когда все остальные видят сны. На кон поставлено мое имя. Если я не справлюсь – потеряю все в одночасье».

Она решительно двинулась к маленькой комнате, где как-то раз уже находила его, сидящего за стопкой книг. Мария постучала и, не дождавшись ответа, повернула медную ручку. Дверь распахнулась.

Перед ней был Рафаэль и женщина с темными и блестящими, как соболий мех, длинными волосами, которые растеклись атласным покрывалом по голым плечам. Нагие любовники сладострастно распростерлись на тюфяке, под бархатным покрывалом цвета янтаря. Но больше всего Марию потрясло выражение его лица. Оно пылало горячим восторженным желанием к женщине, обнаженные ноги которой переплетались с его собственными. Мария с презрением подумала, что простолюдинке, надо отдать ей должное, хотя бы хватило ума прикрыться.

Должно быть, она всхлипнула, прикрыв рот рукой, потому что Рафаэль наградил ее негодующим взглядом.