Диана Хэгер - Рубин Рафаэля

– А пока, любовь моя, – прошептал он в ее волосы, приподнимая подол платья, – я покажу тебе, что ты можешь делать со мной. Я научу тебя тому, что доставит нам обоим наслаждение!

Сначала она отказалась его принять. «Синьорина Биббиена отдыхает», – объявил Рафаэлю одетый в голубое с серым угрюмый малый с тяжелой нижней челюстью, который открыл перед художником тяжелые резные двери кардинальской виллы на Виа деи Леутари холодным мартовским утром. Но мастер не собирался отступать. Он не любил Марию, но позорить ее, сохраняя видимость помолвки теперь, когда он жил открыто с другой женщиной, тоже не собирался. Какими бы ни были последствия этого разговора, он должен был сказать Марии правду. Маргарита заставила его уважать честность в поступках, даже если прошлых ошибок было не изменить.

– Я должен ее увидеть.

– Она не принимает, – повторил слуга, не меняя выражения лица. Это был тот же самый страж, что остановил Рафаэля в дверях мастерской в тот памятный вечер.

– Я не гость. Я – Рафаэль.

– Я знаю, кто вы, синьор. В последнее время в этом доме никому этого не позволяют забыть.

Рафаэль оглянулся на свою свиту – учеников и нескольких разряженных в шелка и бархат дворян, старавшихся следовать за ним по римским улочкам, от виллы Киджи до Ватиканского дворца, чтобы погреться в лучах его славы. Этот обмен репликами, который они, конечно же, слышали, явно не делал ему чести.

– Либо ты проводишь меня к синьорине Биббиене, либо я пройду к ней сам, – отрезал Рафаэль. – Хочешь устроить сцену? Смотри, кардинал быстро об этом узнает.

Уловка сработала. Слуга развернулся и двинулся вверх по освещенным факелами каменным ступеням. Когда Рафаэль вошел в отделанную деревом спальню, Мария была еще в кровати – слушала лютню в окружении юных наперсниц. Струны перебирал юнец в двуцветном костюме одна половина зеленая, другая – золотая. Тщедушное тельце суженой Рафаэля было обложено несметным количеством золотых и синих бархатных подушечек и укутано мехами, толстый слой розовой пудры скрывал нездоровую бледность лица. В этой комнате, где царили сквозняки и веяло речной сыростью, ему стало ясно что Мария не цветет здоровьем и в обществе людей нуждается скорее для утешения, чем для фривольных развлечений.

Увидев вошедшего Рафаэля, Мария только кивнула. Музыка тут же смолкла, и все взгляды обратились на него, оценивающие, осуждающие.

– Я бы хотел поговорить с вами наедине, – сказал Рафаэль.

– Не разделяю вашего желания, – холодно ответила она, глядя, как он приближается к изножью ее кровати, где спали, уютно свернувшись, два спаниеля.

– Вы предпочтете обсудить наше обручение в присутствии всех этих людей? – упрямо гнул свою линию Рафаэль, чуя, что непременно возьмет верх в их споре. Так было всегда. Только раньше это его не занимало. Пока он не увидел ее такой слабой и больной, такой уязвимой. Тем не менее он намеревался сделать то, что должно.

Мария нехотя кивнула, и все вышли. Все, кроме слуги, чье лицо носило столь неподобающее челядинцу выражение заботы, обострившее и без того резкие черты.

– Пора нам поговорить о том, что произошло в тот день, – начал Рафаэль, как только спальня опустела. Он подошел к той стороне кровати, где сидела его нареченная.

Мария закашлялась и не сразу смогла ответить.

– Одно дело научиться молча терпеть твои измены, – произнесла она наконец. Каждое слово давалось ей с болью. – Другое – обсуждать их с тобой.

– Какая может идти речь об изменах, Мария, если мы еще не венчаны?

– Мы обручены, – оборвала она его. – И ты прекрасно знаешь, что это, по сути, то же, как если бы мы обвенчались. Я так долго тебя ждала, Рафаэль, что предательство, как бы ты его ни называл, ранит сердце независимо от закона.

– Прости меня за то, что причинил тебе боль.

– Не могу. То, что я видела, останется со мной на всю жизнь. Как ты, голый, похотливо лапал ту девицу! Вас было не растащить, как собак во время случки!

– Она не просто девица, Мария. Я ее люблю.

Племянница кардинала закрыла лицо руками и заплакала. Впервые в жизни Рафаэль задался вопросом что бы он почувствовал, если бы его так же холодно предали. Ее слова отозвались эхом в душе, будто были его собственными. Что бы он чувствовал, если бы перед ним стояла Маргарита и с ее губ слетали те же признания?

– Я был невнимателен к тебе все эти годы, – нежно произнес он. – И ненавижу себя за то, что никогда не думал о твоих чувствах. Теперь же я просто ничего не могу с этим поделать.

Он потер рукой шею под волосами, а она по-прежнему не отвечала. Теперь, когда он вскрыл нарыв, лучше было договаривать до конца. Стараясь успокоиться, Рафаэль рассеянно осмотрелся. Красивая комната… Ковры с бахромой, роспись на потолочных балках, на ларях, огромная резная кровать. На прикроватном столике гребни слоновой кости и целая батарея кувшинов с серебряными крышками, от которых дурно пахнет.

– Мария, я собираюсь на ней жениться.

Только тогда она подняла на него глаза. Ее лицо блестело от слез.

– Ты женишься на мне. Так было решено, и так будет!

– Нет, – проговорил он очень тихо. – Я буду принадлежать только ей.

– Ты принадлежишь мне вот уже четыре года!

– Не весь. Во всяком случае, не сердцем. Оно принадлежит и будет принадлежать только ей.

Они помолчали. Им было неловко вместе, как совершенно чужим людям.

– Прошу тебя, верни мне свободу, – взмолился он наконец.

– Даже если я пойду на это, дядя никогда не согласится, – предупредила она. В ее голосе, который был чуть громче шепота, звучала обида. Рафаэль знал, что она права.

– Разве ты не можешь с ним поговорить.

– Нет, мне его не убедить. Дело уже не в том, что он считает тебя идеальным мужем для меня. Просто он ненавидит уступать.

– Что ж, он хотя бы не обманывается на мой счет, – вздохнул Рафаэль и нежно поцеловал ее в макушку. – Клянусь, Мария, я желаю тебе только счастья.

– Оно могло бы у меня быть с тобой.

– Я бы лишь разбил твое сердце. Ты заслуживаешь лучшей доли.

Когда он повернулся, чтобы уйти, она тихо промолвила ему вдогонку:

– Береги свою булочницу, Рафаэль. Дядюшку могут рассердить последние новости.

– Спасибо за предупреждение, – отозвался он, из последних сил заставив себя улыбнуться своей самой галантной улыбкой. Он вспомнил перемены, происшедшие в кардинале. Ему стало понятно выражение чистой ненависти в глазах Биббиены, символом которой, похоже, становилось рубиновое кольцо. Вокруг него разгорались нешуточные страсти.

В зале папского дворца шла работа над фреской «Битва при Остии». Водорастворимые пигменты, которые нанесли на влажную штукатурку, изменяли цвет нежелательным для Рафаэля образом, но Джулио, поставленный старшим, уже успел приказать младшим ученикам, чтобы готовили новые краски, в то время как остальные принялись заново накладывать штукатурку, чтобы переделать неудавшееся место.

– Я слышал о доме, который вы подарили синьорине Луги, – осторожно сказал Джулио Рафаэлю, который стоял позади него, уперев руки в бока. – Роскошный подарок.

– Я подарил бы ей целый мир, Джулио, если б мог.

– Значит, ей не нужно больше приходить в мастерскую, чтобы встретиться с вами?

– Нет.

– Как и в дом на Виа деи Коронари?

Рафаэль обернулся и внимательно посмотрел на юношу, которого уже считал своим наследником. Он изучал его лицо, нюансы выражения так, будто перед ним был натурщик.

– К чему ты клонишь?

Джулио взял кусок влажной ткани и вытер руки.

– Я хочу поговорить о Елене, учитель.

Лицо Рафаэля тут же переменилось, просветлев.

– Она уже нашла другую работу?

– Я хочу попросить вас о личном одолжении. Позвольте ей остаться у вас.

Рафаэль отвернулся от лесов, потеряв интерес к бурной деятельности, которая на них кипела. Все его внимание теперь обратилось на Джулио. Рафаэль пытался определить, что стоит за просьбой. Спустя минуту он вывел Джулио в коридор. Когда они остались одни, Рафаэль глубоко вздохнул и прислонился к стене возле большого окна с кованой решеткой. Он задумчиво смотрел на аккуратный парк, фонтаны, скульптуры и причудливых очертаний живые изгороди.

– Прости меня, друг мой, но я не могу на это согласиться, – тихо ответил он, боясь вездесущих шпионов. – Я не могу позволить себе ничего, что могло бы поставить под угрозу мои отношения с синьориной Луги, пока мы не поженимся.

– Но вы же сами говорили, что уже рассказали ей всю правду о своих женщинах!

– Как я сказал самой Елене, когда мы об этом разговаривали, одно дело знать о моем богатом прошлом, и совершенно другое – ежедневно видеть перед собой свидетельство моего опрометчивого поступка. Скажу тебе правду, Джулио, я презираю себя за то, что сделал с Еленой. Я попытался хоть как-то загладить свою вину перед ней, но она отвергла мои попытки, и теперь я просто предпочитаю об этом не вспоминать, будто ничего и не было.

– Елена никому не скажет ни слова. Она же сама вам это обещала!

Рафаэль повернулся к Джулио с расширенными от удивления глазами.

– Так ты подслушивал?

– Нет… не нарочно! Впрочем, какая разница? Мне очень неприятно, но я слышал ваш разговор и знаю, что Елена хочет остаться у вас на службе. Для нее эта работа очень много значит.

Рафаэль стал нервно мерить шагами паркет.

– Ради всего святого, Джулио! Я ничего не могу с этим поделать! Я предлагал ей денег, но она отказалась! Что еще я могу для нее сделать?

– Позвольте сохранить то, что у нее было, в качестве платы за то, что вы у нее забрали! – Джулио напрягся и весь подался вперед. – Прошу вас, учитель, сделайте это ради меня. Позвольте ей сохранить свое достоинство, поверив словам, которые вы оба произносили, – о том, что это была ошибка, которая никогда не повторится в будущем!

– А что будет, если узнает Маргарита? Что я ей скажу, если она спросит, почему я оставил Елену при себе?

– Об этом знают только три человека, и у всех троих есть веские причины сохранить это в секрете.

– Ты, Джулио? Какие причины есть у тебя?

Уверенность молодого человека пошатнулась, когда он почувствовал на себе удивленный взгляд учителя.

– Она родом из хорошей семьи и не заслуживает того, что может с ней случиться, если вы не передумаете!

Рафаэль приподнял бровь.

– Ты не ответил на мой вопрос. Елена стала тебе небезразлична?

– Не в том смысле, который вы в это вкладываете У меня совсем нет времени на дела сердечные. Все, что у меня есть, я посвящаю работе.

Рафаэль теребил подбородок, думая о том, что услышал. Он поселил Джулио в своем доме, чтобы не только избавить его от влияния отца, но и чтобы познакомить наивного мальчика с мужскими удовольствиями, которых тот избегал. Похоже, Джулио сам справился с этой задачей.

– Если в дело вступает сердце, жди больших перемен.

– Мне она небезразлична как человек, не больше.

– Прости меня, друг мой. – Рука отпустила подбородок – Но я могу слишком много потерять, если передумаю.

Джулио никогда не противостоял Рафаэлю. Он вообще никому не противостоял. Но теперь все вышло иначе. Как бы то ни было, перемены, происшедшие в нем, оказались глубоки и почему-то касались Елены ди Франческо-Гвацци.

– В таком случае я не могу оставаться вашим помощником.

– Ты не можешь говорить об этом всерьез. У нас так много работы, с которой я и не мыслю справиться без тебя!

– Тогда, учитель, при всем уважении к вам, вы должны передумать.

– Джулио, я начал новую жизнь, которую мне подарила синьорина Луги. Она дала мне новое сердце, и любовь, и надежду… Она для меня все. Ты просишь слишком многого.

– Я как-то слышал, что за все приходится платить, – осмелился вставить Джулио.

– Если бы на твоем месте был кто-нибудь другой, Джулио, любой другой человек, я бы даже обсуждать не стал такие угрозы! Я не обязан отвечать ни перед кем за свои поступки! Ты меня понял?

– Я достаточно долго прожил в вашей тени, чтобы это понять.

Рафаэль смотрел на него с изумлением.

– Почему таким похожим людям, как мы, суждено расстаться?

– Я не могу оставаться с вами, зная, что ей пришлось уйти и почему.

– А я предпочту расстаться с собственной жизнью, чем потерять Маргариту! Она будет презирать меня, если узнает, каким я был подлым и самовлюбленным с этой бедной девушкой! Боже, да я сам себя презираю!

Прошла минута. Рафаэль откашлялся, осмотрелся, потом остановил свой взгляд на колонне, видневшейся за окном. Он должен был успокоиться после этого неожиданного удара. Рафаэль не мог смотреть на своего верного помощника. Джулио был так на него похож, что быстро стал частью его сложной и беспокойной жизни. Юноша попал в мастерскую, когда уже работа в ней кипела и роли были распределены, но все же сумел найти свое место, быстро став незаменимым. Он был лучшим, самым ярким светочем в созвездии. Рафаэль не мог представить себе более тяжелой утраты, кроме Маргариты.