Издав чуть слышный стон, Рафаэль прошел через комнату, взял стул с высокой спинкой и поставил возле окна, чтобы на него лилось полуденное солнце. Сначала он решил сделать эскиз, чтобы определить ее положение на картине. Прозрачный медовый свет, обтекающий ее волшебным сиянием, уже определил выбор цветов.

Рафаэль усадил ее на стул, придав нужное положение рукам, ногам, голове и определив направление взгляда. Он тщательно выбирал позу для своей модели. Сколько бы он на нее ни смотрел, все равно взор его не мог вобрать в себя всю прелесть юного тела, облаченного в роскошные ткани. Свет, касающийся обнаженной шеи, заставлял кожу сиять и переливаться.

Он опустился перед ней на колени, сел на пятки, взял папку для эскизов и голубой мелок. Рука металась над бумагой, глаза жадно вглядывались в живые черты и возвращались к нарисованному. Он весь горел, глаза его блестели, кожа порозовела от возбуждения. Он слышал, как его сердце отбивает ритм страсти.

Раньше он никогда не находил ничего эротического в рисовании с натуры. Даже если за лишний эскудо делал наброски с женщин в борделях. Никогда он не ощущал такого прилива страсти, держа в руках цветной мелок. Ему приходилось сдерживаться усилием воли, крепче сжимая орудие своего ремесла и сильнее надавливая им на бумагу. Даже прикосновение к чистому листу действовало на него возбуждающе. Он смотрел, рисовал и страстно желал ее каждой клеточкой своего тела.

– Вот так, да… теперь посмотри на меня… очень хорошо. Смотри прямо на меня!

Рафаэль вскочил на ноги, взял шаль из испанского кружева, висевшую на спинке кресла, и накинул ее Маргарите на голову, как вуаль. Теперь она была для него не Мадонной, а земной женщиной. Умопомрачительно красивой и спокойной, сдержанно чувственной. Одна только мысль о теплой нежной коже под роскошным платьем будоражила его настолько, что он не мог больше работать. Он застыл, лицо его покраснело, кровь бежала по жилам так быстро, что он чувствовал ее пульсацию во всем теле. У него горели даже руки, и мелок сломался в его пальцах на две части.

Рафаэль бросил обломки на пол, следом полетел рисунок. Он снова упал на колени, обняв ее за талию, и притянул к себе. Его губы касались ее кожи, мягкой теплой груди, которая была обтянута расшитым бисером и кружевами шелком. В комнату тихо вошла Елена, но, увидев их вместе, также неслышно вышла.

Рафаэль увлек Маргариту на тяжелое бархатное покрывало, но не стал снимать с нее платья и шали – лишь приподнял подол шелковой робы и сорочки под ней. Увидев треугольник пушистых волос и потайное место, которое за ним скрывалось в ожидании его одного, он упал на колени и, держа ее за бедра, медленно провел языком по внутренней их стороне, пока она не застонала от запретного удовольствия. Потом он прошелся пальцами по тому следу, который оставил языком, и заметил, как голубой мел запачкал обнаженную кожу. Это было так необычно, так возбуждающе… Далее тонкий запах ее свежевымытой плоти лишь усилил и обогатил его наваждение.

Капелька пота упала на меловой след, прочертила влажную голубую полоску возле ее пупка и осталась в его впадине. Маргарита тоже посмотрела вниз и улыбнулась. Эта улыбка стала последней каплей, переполнившей чашу его терпения. Больше сдерживаться он не мог.

Когда все закончилось, они лежали рядом в изножье кровати, нагие и влажные от пота. Маргарита начала тихо смеяться.

– Ты говорил об этом сюрпризе, когда просил меня надеть платье?

– Нет, это произошло само собой и стало неожиданностью для меня самого.

– Какая жалость, что ты испачкал юбки мелом! Теперь, боюсь, их будет не отчистить.

– Зато каждый раз, когда ты наденешь это платье, меня будут охватывать сладостные воспоминания о том, как мел туда попал.

Маргарита покраснела.

– Я не могу его носить.

– Можешь. Надень его сейчас, – попросил он. – И пойдем со мной на обед.

– И где мы будем обедать?

Она заметила легкое замешательство на его лице, потом он улыбнулся.

– У синьора Киджи. По традиции мы собираемся у него каждую субботу, иногда к нам присоединяется сам Папа. Я желаю, чтобы с этого дня ты сопровождала меня.

Она изменилась в лице, но эта испуганная гримаса отразила лишь сотую долю ужаса, который она испытала. Заметив это, Рафаэль крепко ее обнял.

– Не бойся ничего, когда рядом с тобой я.

– Даже великий Рафаэль не может закрыть людям рты и стереть с их лиц презрение, когда они увидят, что его сопровождает дочь булочника.

– Нет ничего, что мы не можем сделать с тобою вместе.

– Я умоляю тебя, любовь моя! – Она окинула взглядом роскошь, в которой теперь жила и которая стала для нее уютным коконом, защищавшим от злобы мира. – Не заставляй меня этого делать. Я и так переживаю большие перемены.

– Я только прошу. Настаивать не стану. Мне приятно лишь то, что ты делаешь по собственной воле.

– Тогда мой ответ будет: нет. От нашей любви я не хочу ни славы, ни даже известности.

– И что нам теперь делать с этим умопомрачительным платьем?

– Можно, я буду надевать его только для тебя?

– Завтра ты обязательно снова будешь мне позировать. И да, я попрошу тебя надеть его снова.

– И завтра все закончится так же, как сегодня?

– Да, если мне очень повезет, – улыбнулся Рафаэль.


Маргарита неожиданно вошла в спальню, где Елена готовила платье и сетку для волос, которую хозяйка должна была надеть утром для визита к падре Джакомо, которому она намеревалась предложить помощь для нуждающихся из его прихода. Елена вздрогнула, и расшитое бисером платье упало на пол. Но в то самое мгновение, как она увидела перед собой Маргариту, ее лицо приобрело обычный оттенок и страх улетучился. Маргарита же была бледна как тень.

– Ты должна научить меня танцевать!

К великому замешательству Елены, Маргарита подскочила к ней и схватила ее за руку.

– Пожалуйста, – попросила она таким умоляющим голосом, что это и смущало, и расстраивало одновременно. – Пока мне удавалось избегать танцев, но я должна научиться. Хотя бы для того, чтоб не ударить в грязь лицом на грядущей свадьбе синьора Киджи!

Елена не смогла скрыть изумления. Об этом событии говорил весь город.

– Вы туда пойдете?

– Я бы сделала все на свете, лишь бы не ходить, но теперь мне уже не отказаться. Рафаэль пожелал, чтобы я непременно его сопровождала.

– Конечно, мы сделаем все, чтобы вы выглядели лучшим образом.

– Но, судя по всему, мне еще придется и разговаривать! Если я не научусь танцевать, как все остальные, то у меня ничего не получится, и Рафаэль поймет, что я недостойна занимать свое место рядом с ним!

В первые недели между молодыми женщинами установились очень странные отношения. Непонятно было, кто из них хозяйка, а кто служанка, и это очень удивляло Елену. Но она научилась искренне уважать Маргариту, за то, что та уважала ее саму.

– Я могу научить вас всему, что вы захотите.

– Слава Богу! – простонала Маргарита. И неожиданно со счастливым смехом заключила Елену в объятия. – Что бы я без тебя делала? – На лице Маргариты было написано чувство, которое Елена могла истолковать только как огромное облегчение.

– При всем уважении, синьора, я, кажется, начинаю задаваться тем же вопросом, но уже в отношении вас.


Рафаэль и Леонардо да Винчи вместе выехали из Рима. Рафаэль был верхом, а его престарелый спутник сидел в крытых носилках. На подъезде к Монтефлавио поднялся сильный ветер. Там продавали усадьбу с участком земли, Леонардо хотел к ней прицениться, и для этого, по его словам, требовался совет доброго друга. Во всяком случае, так он объяснил цель поездки. Но как оказалось, старый художник хотел спросить совета Рафаэля не только относительно покупки земли. Рафаэль был его учеником, которому удалось превзойти учителя мастерством и влиянием в свете, но дружба, связывающая этих людей, не ослабла со временем.

В конце длинного проселка, который терялся в поле они остановились и отпустили лошадь попастись на припеке. Сами путники стояли в тени старых каштанов Отсюда, от перелеска, открывался вид на лиловые холмы с неровными вершинами и каменными гнездами монастырей и замков, приютившихся на уступах скал.

– Дело в том, что мне сделали одно предложение, – признался Леонардо, когда они шли по неровной каменистой тропинке к развалинам древнего римского моста. Возле тропы виднелись величественные останки разоренного очага. Неподалеку начиналась каменная лестница, которая, должно быть, вела к какой-нибудь старинной разрушенной римской вилле.

– Надеюсь, щедрое?

Холодный ветер развевал полы их дорожных плащей и шевелил волосы. У старика они были снежно-белыми, а у Рафаэля – все еще темными и блестящими.

– И предложение это мне сделал новый король, Франциск I. Его величество пригласил меня приехать во Францию и стать его придворным художником, чтобы обрести все подобающие мне привилегии и почести.

– Действительно, щедрое предложение, – заметил Рафаэль, прислонившись к стволу дерева. – Ты его примешь?

– Я как раз об этом думаю.

– Тебя здесь будет очень не хватать.

– Тебе, может быть. День моей жизни близится к закату, Рафаэль, а ты сейчас находишься в зените славы и таланта. Всем же остальным приходится прозябать в тени.

– Поэтично, но совершенно неправдоподобно, – попытался пошутить Рафаэль. – Для человека, научившего меня всему, что я знаю, всегда найдется место под солнцем. Я по-прежнему заглядываю в папку с твоими эскизами и вспоминаю преподанные тобой уроки композиции, когда начинаю работать над портретом.

– Да, это размышления старика, но тем не менее, увы, это чистая правда.

– Тогда зачем тебе покупать здесь усадьбу, если ты собираешься во Францию?

– Это будет моим вложением на будущее и на тот случай, если король изволит от меня устать.

– Похоже, ты подумал обо всем.

– Возраст, кроме всего прочего учит смотреть на вещи в перспективе.

Они прошли несколько шагов по траве.

– Как дела у тебя с твоей синьориной? – спросил Леонардо, сменив тему.

– Лучше, чем я смел надеяться.

– Ты выглядишь явно удовлетворенным. И еще, я бы сказал, несколько озабоченным. Похоже, что-то отвлекает тебя от работы.

– Впервые в жизни личное счастье превосходит мое желание работать! Если бы только…

– Что «только»?

– Она не… – Рафаэль снова замолчал, не зная, какое выражение использовать, чтобы не умалить достоинств Маргариты. – Ее тяготят те обстоятельства, в которые я вынужден себя ставить, – осторожно произнес он. Для него важно было не унизить ее не только перед другом, которого он искренне уважал, но и перед самим собой, в своих мыслях.

– Она жила совсем не так, как привык жить ты.

– Но это было в прошлом. Теперь мы равны, у нее есть прекрасный дом, одежда и достойное положение…

– Которые ты для нее купил?

– Она моя половина во всем.

Леонардо внимательно посмотрел на него.

– В твоем воображении – да, – мудро заметил старик с грустными глазами. – Но ты должен проявить терпение, потому что перемена костюма не меняет самого человека, который его надел.

Рафаэль вспомнил о дорогом белом платье, которое изменило Маргариту в его глазах. Роскошь и красота для дочери булочника.

– Я получил приглашение на свадьбу Агостино Киджи почти месяц назад. Все это время я медлил с ответом, потому что…

– Потому что ты должен взять ее с собой.

– Она всегда отказывалась сопровождать меня на людях. Говорила, что не хочет сплетен.

– Попробуй настоять на своем. Если ты собираешься провести с ней остаток жизни, сделай все, чтобы она передумала. Начни с того, что было бы для нее не очень страшно. Там, где есть тайны, сплетни будут всегда. Зевакам скучно судачить о том, что знают все. Веди ее за собой с гордостью, – посоветовал Леонардо, – И со временем сказка о художнике и его любви всем приестся, и сплетникам придется перейти к чему-то новому.

– Мудрые слова, только выполнить их будет нелегко. И на это потребуется время.

– Самым трудным для вас обоих будет первый выход. Потом все привыкнут называть твою возлюбленную женой, как это произошло с синьорой Киджи, которая, кстати, ни знатностью, ни прочими достоинствами не отличается.

– Но Агостино – влиятельный человек, к словам которого прислушивается сам Папа Римский. Я же простой художник, зависящий от него и его фаворитов.

– Значит, тебе придется проявить вдвое больше ума и втрое больше настойчивости.

Четверть часа спустя они уже продвигались по дороге, вдоль запруды, окруженной оливковой рощей и зарослями можжевельника, которая привела их под затянутую лозой арку. Имение, о котором шла речь, располагалось на склоне холма, откуда открывался потрясающий вид на поля и рощи. Дом украшала мраморная колоннада и пара каменных львов.

Рафаэль засмеялся, оглядываясь вокруг.

– Усадьба, говоришь?