Диана Хэгер - Рубин Рафаэля

– Полагаю, все дело в этой девице, от которой он никак не может оторваться, – предположил кардинал.

– А в чем же еще? Выходит, она изменила его мир и косвенно наш.

– Последнее время Рафаэля не занимает ничего, кроме его Мадонн, которых он пишет в неимоверном количестве.

– Довольно грубая ирония, ты не находишь? – усмехнулся Киджи.

– Его Святейшество уже не раз говорил Рафаэлю, что не разрешит брак с этой девицей, но это никак не остудило его пыл.

– Этот пыл может привести к дурному концу, что, учитывая его удивительный дар, обернется для всех нас трагедией.

– Вот и следует его остановить, если уж не осталось иного выхода.

– Да. Надо же было этой дочери булочника встретиться ему на пути в тот злосчастный день!

– Жаль, что ей не хватило здравого смысла, чтобы не возомнить себя ему ровней!

Они вместе вернулись в комнату. Кардинал завеял руки за спину. Неоконченная фреска над их головами ставила многоточие в разговоре.

Биббиена был чрезвычайно доволен собой. Он хорошо сыграл роль удрученного и заботливого друга, одновременно посеяв семя, которое рано или поздно проклюнется. И даст Бог, отмстит за страдания его бедной Марии. Время здесь уже не имеет значения.

Рафаэль работал, встав на колени, на высоких лесах в лоджии виллы Киджи. Вокруг него горели масляные лампы и свечи, чтобы он мог трудиться ночью. Однако поздний час уже изменил его восприятие оттенков цвета. Фреска «Бракосочетание Амура и Психеи» запечатлела гостей, приглашенных на свадьбу Киджи, за большим праздничным столом в старинных костюмах.

Джулио наметил контуры, очертания фигур, их лица, Джанфранческо Пенни написал замечательные цветы и гирлянды. До свадьбы оставался всего день, а работа все еще не была завершена. То обстоятельство, что Киджи женится на любовнице с благословения Палы и кардинала Биббиены, бередило рану в сердце Рафаэля. Ему было трудно работать.

С помощью троих едва держащихся на ногах от усталости учеников, которые следили за светом, Рафаэль, прогнав злость, стал дальше сражаться со стремительно сохнущей штукатуркой. Потеки подсохшей краски покрывали его руки по локоть, цветные брызги испещрили лицо и шею. Рафаэль работал молча и сосредоточенно, пока рядом с ним не появлялся ученик, чтобы вручить ему краски, чистую воду и новые кисти. Второй в это время ждал внизу, готовый выполнить любое распоряжение.

Рафаэль знал, что Агостино недоволен задержкой. Какое бы дружелюбие ни выказывал банкир, Рафаэль понимал, что для Киджи, равно как Биббиены, Его Святейшества и кардинала деи Медичи, он лишь создатель творений, которые должны возвеличить сих могущественных мужей и подарить им бессмертие. Сколько бы денег они ему ни платили, какие бы хвалебные песни ни пели, он все равно останется для них мастеровым, слугой, и только.

Холодок от осознания этой истины заставил его снова подумать о Маргарите. Он накладывал розовый тон на изящные скулы Психеи и тосковал о Маргарите. С тех пор как она появилась в его жизни, покровители Рафаэля заметно ожесточились. Особенно охладел к нему Агостино, да и все остальные весьма резко принимали любое известие о задержках, какие бы причины он ни приводил в свое оправдание. В их представлении всему виной было не обилие работы, а невоздержанность в плотских утехах и его женщина. Они называют ее простолюдинкой. Дочкой пекаря. Булочницей.

Охота выдалась долгой и утомительной. Папа Лев продрог и проголодался. Такого рода развлечения всегда выводили его из равновесия. Тем не менее Агостино, глядя, как понтифик подносит к устам, похожим на розовый бутон, серебряную вилку с кусочком форели в миндале, понял, что настало время для воплощения его замысла.

– Ну, сын мой, – улыбнулся Папа, продолжая жевать. – Рассказывай. Молился ли ты, исповедовался ли, готовясь к завтрашнему венчанию?

– Надеюсь, что мой дом так же готов к нему, как и я. Иначе у меня будет предостаточно свидетелей.

Папа обратил на него взгляд голубых выпученных глаз и теперь уже накинулся на пирожное, которое поглотил в два укуса.

– Что случилось с твоим прекрасным домом?

– Боюсь, что фреска с Амуром и Психеей окажется не так хороша, как мы рассчитывали. Представьте, Ваше Святейшество, в каком состоянии я оставил сегодня утром Франческу, когда она увидела, что роспись еще не готова!

– Все еще не готова? – сглотнул понтифик – Разве мастерская Рафаэля не работает над нею?

– Да, работает. Даже в эту самую минуту.

– И она все еще не готова?

– Ученики сделали все, что было в их силах, но Рафаэль пожелал написать лица собственноручно. Я только надеюсь, что фреска хотя бы высохнет к моменту снятия покрывала, иначе моя невеста сочтет себя опозоренной.

– Это же скандал, недостойный нашего Рафаэлло!

– Боюсь, Ваше Святейшество, вы правы. – Агостино скривился, будто одна эта мысль причиняла ему физическую боль. – Он совершенно потерял голову от своей любовницы, женщины настолько недалекой в силу низкого рождения, что она не способна понять важность его работы, особенно сроков ее выполнения.

– Так это все еще дочь пекаря?

– Так говорят, Ваше Святейшество. Похоже, он не способен обходиться без этой особы, которая довлеет над его жизнью, не позволяя ему сосредоточиться на работе.

– Да, он предлагал нам множество оправданий своего отсутствия на твоих обедах, сын мой.

Киджи наклонился к понтифику, стряхивавши крошки с белого парчового одеяния:

– Мне неприятно это говорить, Ваше Святейшество но кардинал Биббиена утверждает, что и выполнение его заказов тоже не продвигается. И я слышал, как вы сами говорили, что недовольны задержками в работе над собором Святого Петра. Похоже, мы все страдаем от перипетий личной жизни Рафаэля.

Лев резко нагнулся вперед и вскочил на ноги с такой неожиданной прытью, что плечом выбил поднос с любимыми пирожными из рук зазевавшегося слуги, который не успел вовремя отпрянуть.

– Это не может продолжаться! У нас есть заказы для него, которые он просто обязан выполнить! – взорвался Папа. От надсадного рева толстая шея под безволосым подбородком задрожала и пошла волнами.

– Возможно, если разрешить им сочетаться браком, она станет для него менее… привлекательной. С розы облетит весь цвет, так сказать.

– Об этом не может быть и речи! Нет и нет! Я никогда этого не позволю! Если Рафаэль таким образом пытается использовать проволочки в качестве средства давления на меня, он узнает, как жестоко заблуждался! – От крика крошки пирожного разлетелись вместе с брызгами слюны, выпачкав белоснежную рясу. – Эта девица совершенно не годится ему в жены и никогда не сгодится, как бы он ее ни наряжал и в каких бы видах ни писал! – Теперь Папа был откровенно зол. На его виске пульсировала жилка. – Более того, если я позволю подобный брак, то этим нанесу глубочайшее оскорбление бедному, уязвленному Бернардо. Сердце его племянницы, благослови, Господи, невинную душу, разбито из-за постыдного увлечения Рафаэля простолюдинкой! Ох! Я надеялся на то, что это увлечение пройдет само собой, но оно превратилось в нечто омерзительное! Было бы гораздо лучше, если бы эта женщина навсегда исчезла бы из его жизни!

Киджи подергал аккуратную бородку, будто его только что посетила интересная мысль.

– Есть способ исправить это обстоятельство и вернуть нам Рафаэля. Хотя способ этот может быть сочтен сомнительным и не совсем богоугодным.

Понтифик опустился в кресло, его крупное тело явно обессилело после непривычной вспышки активности.

– По-моему, тебе стоит предоставить мне решать, что есть дело богоугодное, а что – нет.

Киджи поклонился с уважительной улыбкой:

– Как пожелает Ваше Святейшество.

Завершалась осень, шел конец ноября. Деревья стонали от резкого ветра, срывавшего пожухлые листья. Холмы и перелески окрасились в золото, кармин и умбру. На разбросанных тут и там одуванчиковых полянах подсыхающие стебли гнулись под тяжестью мертвых соцветий, но покачивались, покорные дыханию холодов. Облака пуховыми перинами ползли по пронзительной лазури неба, когда Джулио и Елена возвращались с шумного торжища на Пьяцца Навона. Там, среди гама и толкотни, они могли спрятаться от любопытных глаз, которым невтерпеж было узнать, как проводят воскресное утро помощник Рафаэля и компаньонка его любовницы.

– Тебе хорошо у синьоры Луги? – как будто невзначай спросил Джулио.

– Она совсем не такая, как я ожидала, – ответила Елена.

– В том смысле, что она простая женщина?

– Нет, я об этом уже слышала. – Они остановились под старинной каменной аркой, которая защищала их от ветра. – Я бы даже сказала, что она совсем не так проста.

– Ну, в этом смысле ты немногим от нее отличаешься. Елена отвернулась, смущенная, но он снова повернул к себе лицом ее голову, мягко взяв ее за подбородок. Это был самый смелый жест, который он когда-либо позволял себе по отношению к женщинам. Джулио чувствовал, что его обычная неуверенность удваивается от переживаний.

– Ты не должен так говорить, – прошелестела Елена.

– Но ты же не замужем и никому не обещана.

Она снова отвернулась.

– Но я принадлежала мужчине, и этого не изменишь.

– Ты о Рафаэле?

– Неважно, о ком я говорю. Важно то, как эта ошибка изменила мое будущее. – Она снова посмотрела на него очень грустным взглядом. – Ты хороший человек, Джулио, и тебе выпало достаточно собственных испытаний. Я не хочу усложнять твою жизнь.

Он взял ее за руки, любуясь игрой масляно-желтого света с оранжевыми бликами на ее лице.

– Елена, ты единственный человек, рядом с которым мне все кажется простым. Ты именно та, кто мне нужен. – Он почувствовал, как сбилось его дыхание, и понял, что напрочь разучился дышать. – Я полюбил тебя всем сердцем.

– Это не приведет ни к чему хорошему, из-за моего прошлого, – предупредила она. – И из-за того, что мы оба служим одному и тому же человеку.

– Прошу тебя, не предрекай нам плохого будущего. Пусть все идет так, как идет.

– У нас ничего не получится. Так же, как у Рафаэля и Маргариты.

– Я никогда в это не поверю. – Он наклонился и нежно поцеловал ее. Джулио никогда раньше не целовал женщину, и прикосновение к трепетным, нежным губам подарило ему необычайно сильные ощущения. Оторвавшись от ее уст, он испугался того, что сделал, и уже готовился объяснить, что им двигала любовь. Но что-то не дало ему заговорить. Краем глаза за мостом Джулио заметил хорошо знакомую фигуру. Это была Маргарита. Она ехала на коне, позади всадника. Поводья держал…

– Только не Себастьяно! – простонал Джулио с выражением ужаса на лице. – А синьора Луги сидит на его коне! Я узнаю этот плащ с капюшоном! Учитель убьет его голыми руками, если увидит их вместе!

– Ты ведь не думаешь, что синьора и Себастьяно…

– Я знаю, что они с Рафаэлем поссорились несколько дней назад и синьора его прогнала. Больше мне ничего не известно.

Рафаэль был приглашен на свадьбу Агостино Киджи и Франчески Андреоцци и хотел, чтобы Маргарита сопровождала его на это торжество. Франческа и Маргарита неожиданно подружились, и поэтому присутствие последней на свадьбе было приемлемым. Но больше всего Рафаэль хотел доказать миру, что его отношения с простолюдинкой достойны папского благословения не меньше, чем связь Киджи с женщиной, которая теперь становилась его женой. Церемония должна была начаться после обеда под ослепительно ярким солнцем.

С помощью слуги Рафаэль облачился в богатый камзол из парчи винного цвета с серебряной цепочкой на талии. Волосы и бороду он умастил ароматным турецким маслом. У него все еще звучали в ушах гневные слова Маргариты: Ты совсем меня не знаешь!

Он не мог стереть из памяти ее предупреждение: Я никогда не разделю твоего страха перед всем и всеми за пределами этого дома!

Он дал ей время для раздумий, как она просила, и вскоре ссора будет забыта. Он был в этом уверен. Рафаэль понимал, что с его стороны было глупостью рассказывать ей о своей неприязни к Себастьяно, не открывая истинных причин подобного отношения. Легко ли человеку, далекому от искусства, постичь природу соперничества между художниками, между ним, Себастьяно и Микеланджело? Рафаэль понимал, что Себастьяно не откажет себе в удовольствии и обязательно попытается увести у него Маргариту. Наивная доброта может сделать ее пешкой в жестокой игре. Соперничество давно окрасилось злобой, и влиять на ход событий уже не в его власти. Он утешал себя мыслью, что она не позволит ничего подобного. Никогда. Только не Маргарита.

Одевшись, Рафаэль открыл маленький сундучок, стоявший на резном столике возле окна. Под крышкой с кожаными петлями и медными замками скрывалось прекрасное жемчужное ожерелье, переливавшееся на бордовой бархатной подушечке. Он пока не мог подарить ей рубиновое кольцо и тешил себя, представляя, как хорош будет жемчуг на ее гладкой бархатистой коже. Эта нитка с бриллиантовой застежкой стоила огромных денег, но он был полон решимости постоянно напоминать ей о том, что она значит в его жизни, вплоть до их свадьбы.