Паулина Петерс - Рубиновая комната

– Нет, признаю, я был там не поэтому, а по долгу службы. Я работаю на «Спектейтор». Меня зовут Джереми Райдер.

Он извлек из внутреннего кармана пальто визитную карточку и протянул девушке.

– Не хочу быть излишне навязчивым, но, может быть, вы тоже назовете мне свое имя? – чуть помедлив, произнес он.

– О, конечно! – Виктория вынула из сумочки карточку. – Виктория Бредон.

– Бредон… Вы имеете отношение к известному судебно-медицинскому эксперту Бернарду Бредону? – Молодой человек взглянул на нее с удивлением.

– Да, совершенно верно. Он был моим отцом.

Карета пересекла площадь Пикадилли с ее георгианскими домами. Совсем скоро они будут у отеля, открытого всего год назад.

– Простите, я все еще не поблагодарила вас за то, что вы спасли меня от того ужасного типа, – вдруг сообразила Виктория и невольно покраснела.

– Мне всегда приятно вести себя как джентльмен по отношению к дамам. – Джереми Райдер покачал головой, когда Виктория потянулась к своему кошельку. – Я ни в коем случае не допущу, чтобы вы оплачивали поездку.

– Поскольку у вас уже есть избирательное право, а у меня еще нет, я в качестве исключения, так и быть, приму ваше предложение.

На прощание Виктория улыбнулась, а когда карета остановилась, спрыгнула с подножки и торопливо направилась к роскошному входу в отель.

* * *

Привратник в ливрее с мрачным видом преградил Виктории путь, по всей видимости, воображая себя святым Михаилом, защищающим небесные врата от атаки ада. Девушка понимала, что выглядит отнюдь не респектабельно. Пальто ее знавало и лучшие времена, а там, куда попал апельсин, все еще красовалось пятно.

– Послушайте, отправлять меня восвояси бессмысленно. – Она твердо взглянула в глаза портье и произнесла с высокомерной интонацией человека, принадлежащего к высшему классу: – У меня здесь назначена встреча с леди Гленмораг за чашкой чаю.

Привратник молча открыл дверь перед Викторией, пропуская ее в холл, где так же молча, знаком велел подождать. Виктория хорошо знала это здание со строгим респектабельным фасадом, поскольку жила совсем неподалеку, однако внутрь ей входить еще не доводилось. Она не могла позволить себе пить здесь чай или обедать – это значительно превосходило ее финансовые возможности. Девушка с любопытством огляделась по сторонам. Деревянная облицовка была поразительно простой. С ней контрастировали красно-золотой ковер и элегантная люстра, давая гостям небольшое представление о роскоши этого отеля.

– Мисс Бредон… – кто-то откашлялся совсем рядом с ней. Привратник вернулся вместе с официантом, который, судя по его смуглой коже и цвету волос, происходил откуда-то из Южной Европы. – Мисс Бредон, нам очень жаль, что вам пришлось ждать, – официант нервно заморгал. – Леди Гленмораг действительно уже ожидает вас. Вы не хотите немного освежиться, прежде чем я провожу вас в пальмовый дворик? – и он жестом указал на коридор, по всей видимости, ведущий к туалетам. – Если позволите, я приму ваше пальто.

* * *

«Что ж, понятно, что он не хотел пускать меня в пальмовый дворик в таком виде», – подумала Виктория, увидев себя в огромном зеркале над мраморным умывальником в дамском туалете. Девушка скривилась. Шляпка набекрень. Из пучка на затылке выбилось несколько рыжих прядей. Кроме того, помада у нее тоже размазалась.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – К ней подошла юная служанка с серебряным подносом, на котором лежали платки, гребни и щетки для волос.

– Спасибо.

Виктория взяла платок, повернула позолоченный кран с горячей водой – отель «Риц» был первым в Лондоне, где горячая вода была в каждом номере. Стирая помаду, она на миг задумалась, не подвести ли губы заново, однако отбросила эту мысль. Бабушка Гермиона, наверное, тут же направится к ее опекуну и спросит, как он мог допустить, чтобы Виктория вела себя как проститутка. От подобной сцены ей бы очень хотелось избавить несчастного Монтгомери.

Более-менее приведя в порядок волосы и припудрив нос, Виктория на мгновение остановила взгляд на своем отражении в зеркале. Сейчас, зимой, кожа у нее была очень светлой и чистой. Но уже весной, с первыми яркими лучами солнца, на носу снова появятся веснушки. Одноклассница в пансионе как-то сказала, что Виктория похожа на дорогую фарфоровую куклу. Девочка хотела сделать ей комплимент, намекая на остроконечное личико Виктории, ее большие зеленые глаза и красивые очертания губ. Виктории же хотелось выглядеть менее хорошенькой.

«Ну что ж…»

Она снова скривилась, закрепляя шляпку на волосах с помощью шпильки. Пора внутренне подготовиться к разговору с бабушкой.

Пальмовый дворик отеля «Риц» был роскошен: изысканные колонны, золото и стукко[2]. Фонтан в форме ракушки украшала позолоченная нимфа. С потолка свисали массивные хрустальные люстры. Зал утопал в цветах, а большая стеклянная крыша невольно вызывала ассоциации с роскошной теплицей, одновременно создавая светлую и воздушную атмосферу. Оркестр играл веселую легкую музыку.

Виктория предполагала, что ее двоюродная бабушка, леди Гермиона Гленмораг, дочь восьмого герцога Сент-Олдвинского и вдова пятого графа Гленморага, будет восседать неподалеку от широких мраморных ступеней, ведущих в пальмовый дворик, – там, откуда отлично виден весь зал и где ее видели бы все присутствующие. Однако официант повел ее в одну из ниш, где за столом в окружении пальмовых листьев сидела ее бабушка.

Благодаря розовой коже, синим глазам, овальному личику с точеными чертами и белокурым волосам леди Гленмораг в юности считалась красавицей. На картинах ее рисовали с мягкой улыбкой и самоотверженностью во взгляде, однако же Виктория прекрасно знала, что все это было лишь маской. Сейчас, когда ей было уже за шестьдесят, она по-прежнему производила неизгладимое впечатление, несмотря на то что волосы ее уже поседели. Леди Гленмораг была одета в шелковое платье цвета фуксии, подчеркивавшее ее безупречный цвет лица, и такую же шляпку. Все в полном соответствии с новейшей модой.

«Может быть, она не хочет, чтобы ее видели со мной, и поэтому выбрала нишу?» – задумалась Виктория.

– Миледи…

Официант поклонился ее бабушке и только после этого отодвинул стул для Виктории, а затем бесшумно удалился.

– Ты опоздала почти на час. – Леди Гленмораг даже не пыталась скрыть раздражение. – Если бы мне не сообщили, что в «Риц» вошла некая весьма растрепанного вида юная леди, утверждающая, будто является моей внучатой племянницей, я уже давным-давно ушла бы.

Виктория даже пожалела, что не пришла еще позже. Что бы ни собиралась обсудить с ней бабушка Гермиона, эта беседа явно не обещает прелестей милой родственной болтовни.

– Мне очень жаль, меня задержали, – стараясь быть вежливой, произнесла она.

В некотором смысле это даже было правдой. Не обязательно ведь бабушке знать, какое занятие заставило ее совершенно забыть о времени.

– Что ж, теперь ты здесь…

Леди Гленмораг немного смягчилась, поэтому Виктория послушно поднялась, склонилась к ней и подставила щеку для поцелуя. Но тут пожилая леди отпрянула от нее, словно заподозрила, что племянница больна какой-то заразной болезнью.

– У тебя в уголке губ краска, – дрожащим голосом заявила она. – Ты что, пользовалась помадой?

Что ж, значит, можно говорить всю правду…

Виктория села.

– Я принимала участие в демонстрации, устроенной суфражистками, и поэтому накрасилась. А вовсе не потому, что намеревалась заработать денег, став проституткой.

– Если уж ты пачкаешь язык об это невозможное слово, уж хотя бы произноси его тихо, – зашипела бабушка, нервно озираясь по сторонам. – И как это ты принимала участие в демонстрации суфражисток?

– Да, именно так. – Виктория почувствовала, что терпение ее вот-вот лопнет.

– Значит, ты участвуешь в мероприятиях, которые устраивают эти истеричные женщины, самым вызывающим, если не сказать невоспитанным и занудливым образом пытающиеся заинтересовать общественность, дабы привлечь внимание к их так называемым правам?

– Избирательное право – это не так называемое право. Кроме того, попытки добиться чего-либо путем составления и подачи петиций пока что не дали совершенно никакого результата, – повысила голос Виктория. – По этой причине мы вынуждены были прибегнуть к более жестким методам.

Ее бабушка даже вздрогнула.

– Прошу, держи себя в руках! Не обязательно всему пальмовому дворику знать о том, что в семье Сент-Олдвин завелся радикал. Лично мне не понадобилось право голоса, чтобы оставить след в этом мире.

– Будучи дочерью герцога и супругой графа, вам легче сделать это, нежели, к примеру, работнице ткацкой фабрики, – саркастично заметила Виктория.

Леди Гленмораг откинулась на спинку обтянутого кремовым шелком стула.

– Лично я считаю, что это зависит скорее от характера и личной твердости, нежели от положения в обществе.

– Однако работница ткацкой фабрики не принимает по выходным у себя в гостях премьер-министра и не может изложить ему свою точку зрения на политическую ситуацию во время прогулки при луне.

– Ты вульгарна. Ты… – к нише приблизились два официанта, заставив леди Гленмораг умолкнуть. Один из них нес в руках поднос с серебряной посудой для чая, второй – этажерку с уложенными на ней тонкими ломтиками сэндвичей и множеством маленьких и очень вкусных на вид пирожных и тортиков. Когда они закончили накрывать на стол и налили дамам чай в чашки из тончайшего фарфора, Виктория обратила внимание на множество сладостей, только теперь заметив, насколько голодна: она ничего не ела с самого завтрака. Тем временем ее бабушка отпила немного чая «Эрл Грей», молча разглядывая племянницу. – Вам с Хопкинсом… вам приходится считать каждый пенни, верно? – наконец мягко поинтересовалась она.

Встревожившись, Виктория опустила бутерброд с лососем.

– Мы справляемся, – решительно ответила она.

– Милая моя, мы ведь обе прекрасно знаем, что твой отец практически не оставил тебе денег и что квартира обременена ипотекой. Что поделаешь, твой отец вел, так сказать… довольно необузданную и расточительную жизнь.

Виктории снова стало больно при воспоминании об отце, человеке, пытавшемся вырвать у смерти ее тайны и наслаждавшемся каждым мгновением жизни.

– Хоть вы и полагаете, что женщине это совершенно не подобает, я способна заработать деньги.

– Да, я знаю, – отмахнулась бабушка. – Время от времени ты продаешь фотографии в газеты и пишешь путеводитель по Италии.

– Я…

Виктория не стала даже спрашивать о том, откуда леди Гленмораг известно об этом. Что ж, она хотя бы не знает о том, что Хопкинс довольно успешно ведет колонки в газетах, давая советы по домоводству под именем миссис Эллингем, – старый дворецкий ее отца почувствовал бы себя ужасно неловко. Девушка думала, что вот сейчас бабушка отпустит саркастичное замечание насчет того, что на месте мистера Монтгомери никогда не позволила бы своей подопечной заниматься столь постыдной деятельностью, как зарабатывание денег, однако вместо этого на лице леди Гленмораг вдруг появилась встревоженность.

– Виктория, твой дедушка крайне сожалеет, что не смог помириться с твоим отцом, – сказала она.

– П-ф, да он даже на похороны своего сына не пришел…

На самом деле бабушка Гермиона была единственной родственницей, явившейся на похороны на Хайгейтском кладбище.

– Ты же знаешь, что на момент его смерти твой дедушка находился на Ривьере. Он не успел бы приехать в Лондон вовремя. Кроме того, твой отец бывал очень упрям. Возможно, он даже не хотел бы, чтобы его отец стоял у его гроба. – И бабушка рассерженно принялась мешать чай ложечкой.

– Герцог Сент-Олдвинский впервые уважил желание своего младшего сына.

– Виктория, ты ожесточилась. – Леди Гленмораг бросила на нее еще один огорченный взгляд. – Но подумай о том, что твой отец сам принял решение всерьез работать в сфере судебной медицины, – на слове «работать» она едва сдержалась. – Времена изменились, однако же двадцать, тридцать лет назад подобная деятельность была совершенно несопоставима с общественным положением аристократа. Как бы там ни было… Твой дедушка хочет покончить с разногласиями. Он протягивает тебе руку для примирения и приглашает поселиться вместе с ним в Олдвине.

И в этот момент, словно она репетировала эту сцену с оркестром, в зале раздались несколько аккордов, завершившиеся драматичным тремоло[3].

Виктория положила вилочку на тарелку.

– В дело вмешалась графиня? – сухо поинтересовалась она.

Свадьба ее родителей была сущим скандалом как для семьи ее отца, так и для семьи матери. Родственники по отцовской линии были вне себя из-за того, что лорд Бернард Бредон женился на иностранке и католичке. Если бы его к тому времени уже не лишили наследства, это случилось бы самое позднее в тот самый миг. Для графини Леонтины фон Марссендорфф свадьба ее единственной дочери Амелии с протестантом была равнозначна венчанию с самим дьяволом. То, что супруг Амелии был отщепенцем для своей семьи, на фоне столь тяжкого греха имело гораздо меньшее значение. Несмотря на это и тот факт, что графиня Леонтина и леди Гленмораг терпеть не могли друг друга, они временами заключали союз, когда речь заходила о воспитании их внучки и внучатой племянницы. Их представления о том, что подобает ребенку или девушке, а что нет, к вящему неудовольствию Виктории, совпадали.