Паулина Петерс - Рубиновая комната

Закончив свой скудный ужин, Виктория отогнала размышления о загадочной женщине под вуалью, поскольку все равно не могла решить эту загадку сейчас, и снова занялась путеводителем по Италии. Она дописывала последние строчки о Перудже, когда внизу позвонили. За дверью стоял слуга, передавший ей ответ Рэндольфа. Он писал, что будет рад принять Викторию завтра утром около одиннадцати часов в своем доме на Клоусестер-сквер.

Хопкинс выбрал уединенный столик в дальнем углу трактира «Корона». Стены зала были выложены коричневой плиткой, черные деревянные балки поддерживали низкий потолок. Пол был усыпан чистым песком. Двое мужчин в простых костюмах – путешествовавшие по делам, как предположил Хопкинс, – сидели через несколько столов от него. Другие гости были жителями деревни и фермерами. Дым из камина смешивался с дымом трубок и сигарет. Густой суп с ягнятиной, заказанный Хопкинсом, был приятным и крепким, свежесцеженное пиво – хорошего качества. Комната, которую он заранее осмотрел, была маленькой и уютной. Короче говоря, Хопкинс был очень доволен рекомендацией миссис Коллинз.

Он только что доел последнюю ложку густого супа и хотел было направиться к стойке, чтобы спросить о хозяйке, когда к нему подошла молодая женщина с наполненным доверху бокалом пива в руке.

– Я Бетси Пергентер, – пояснила она. – Миссис Коллинз прислала мне записку и сообщила, что вы хотите задать мне пару вопросов о мисс Уилкокс. Она попросила меня помочь вам.

– Очень мило с вашей стороны, – ответил Хопкинс. – Прошу, присаживайтесь.

Экономка большого поместья, равно как и дворецкий, занимала важное положение в деревне, и оказать ей услугу было умно – Хопкинс часто сам пользовался такой возможностью. Миссис Пергентер была пышнотелой дамой с выступающей нижней челюстью. Хопкинс счел, что она крепкая и веселая, а значит, в качестве хозяйки трактира была совершенно на своем месте.

– К сожалению, я могу рассказать вам очень немного о мисс Уилкокс. Она была камеристкой хозяйки дома, а я – молодой помощницей кухарки. Мы не слишком много общались. То есть я только отвечала, если она заговаривала со мной. А это бывало редко.

– Может быть, вы знаете, где она работала до поступления в Бликлинг-холл?

– Не помню, – миссис Пергентер расправила свой накрахмаленный передник. – Но дом был, судя по всему, довольно большим. Однажды я слышала разговор мисс Уилкокс и кухарки. Речь шла о том, что на праздничный обед в Бликлинг-холле нужно было взять напрокат двадцать столовых приборов. Я знала, что шестьдесят было точно. А мисс Уилкокс сказала кухарке, что у хозяев дома, где она работала раньше, всегда была про запас сотня приборов. Я запомнила, потому что это произвело на меня впечатление.

Хопкинс задумался. Такими запасами, насколько ему было известно, могли обладать многие благородные и зажиточные семьи. Мужчина за стойкой рассказал шутку, и остальные громко расхохотались.

– Почему же уволилась мисс Уилкокс? – спросил он, когда смех стих.

Оба путешественника ушли из общего зала, и, когда гул голосов ненадолго смолк, на миг на лестнице послышались их шаги.

– Старая леди Кармайкл умерла от гриппа, свирепствовавшего в округе. А у молодой леди – супруги нынешнего лорда – была собственная камеристка, которой она доверяла. Поэтому мисс Уликокс пришлось уйти. – Миссис Пергентер пожала плечами. – Я уверена, что она получила хорошие рекомендации, поскольку, судя по всему, что я слышала, старая леди ее очень ценила. Впрочем, я понятия не имею, где она нашла новое место.

– А мисс Уилкокс могла выйти замуж и таким образом превратиться в миссис Оливер?

Миссис Пергентер рассмеялась.

– Я бы очень удивилась этому. Мужчины ее не интересовали.

– Что вы имеете в виду? – поднял брови Хопкинс.

– Ну, я слышала, как горничные шептались о том, что она влюблена в портниху, мисс Коутс из Фоуи, которая шила платья для леди Кармайкл. Я знала мисс Коутс, поскольку, когда та работала в Бликлинг-холле, обедала вместе с персоналом. Однажды я видела их с мисс Уилкокс, как они прогуливались по полям рука об руку.

«Это хотя бы объясняет, почему Бликлинг-холл был так важен для миссис Оливер, что она сохранила фотографию поместья».

Для Хопкинса убитая по-прежнему была миссис Оливер. Он вспомнил брошь, сплетенную из рыжих волос, которую Виктория нашла в шкатулке с украшениями.

– А мисс Коутс еще жива и… может быть, у нее светлые волосы? – снова спросил он у миссис Пергентер.

– Она пала жертвой той же эпидемии гриппа, что и старая леди. Что же до вашего вопроса относительно цвета ее волос… она была черноволоса, как цыганка.

«А я, – подумал Хопкинс после того, как миссис Пергентер вернулась на кухню, – выяснил кое-что интересное о миссис Оливер. Ее разыскивает частный детектив, и она действительно взяла себе вымышленное имя».

И дворецкий сделал большой глоток пива. Новая информация напоминала ему детали мозаики, которые однажды, встав на нужное место, внесут важный вклад в решение загадки.

– Присаживайтесь, Райдер.

Комиссар указал на кожаное кресло, стоявшее напротив его стола. Он был одет в вечерний костюм, белую накрахмаленную рубашку и белый галстук. Темно-красные бархатные шторы кабинета были задернуты. В полумраке над камином висела картина, на которой между парусными судами поднимался пороховой дым. Джереми Райдер никогда не спрашивал, какую битву изобразил художник, однако предполагал, что это был Трафальгар.

– Вы ждете гостей, сэр? – вежливо поинтересовался он.

– Да, наш разговор будет недолгим. Мы с супругой даем званый ужин. Что нового, Райдер?

– Никто ни из французских, ни из немецких, ни из русских шпионов в последнее время не пытался покинуть страну. То же самое касается посредников.

– Значит, записки Сандерленда не попали в чужие руки, где бы они ни находились. Да поможет нам Бог, если это однажды случится, – комиссар поднялся и принялся мерить широкими шагами тяжелый персидский ковер.

Джереми Райдер услышал звонок в дверь и голоса. Судя по всему, уже прибыли первые гости. Он решил воздержаться от замечания, что правительство играло с огнем, попустительствуя сэру Френсису и надеясь на то, что сможет однажды использовать его записи в собственных целях.

– При всем уважении, сэр, – произнес он, – я по-прежнему считаю, что сэра Френсиса убил не иностранный шпион, а жертва шантажа.

– Возможно, но в этом случае нам тоже следует срочно отыскать место, где Сандерленд хранил свои обвинительные материалы. Его загородное имение, равно как и дом на Сент-Джеймс-сквер, тщательно обыскали, но нигде ничего не обнаружили. – Комиссар в нетерпении остановился напротив Джереми Райдера. Лицо его казалось напряженным. – Я все еще сомневаюсь в том, что с вашей стороны было разумно писать статью для «Спектейтора», в которой вы поставили под сомнение тезис о политической подоплеке убийства.

– Он слишком очевиден, сэр. Мои коллеги ведут тщательное расследование. В скором времени кто-то из них все равно поставил бы эту теорию под сомнение. Поскольку я усомнился в ней в открытую первым, мы смогли до определенной степени направить их внимание. Кроме того, я являюсь сотрудником не только вашего тайного отряда, я еще и журналист и сотрудник этой газеты. Эту историю я у «Спектейтора» отнять не могу, – и Джереми Райдер улыбнулся.

– Ваше внимание должно быть в первую очередь обращено на вашу страну и решение этой задачи. – Голос комиссара стал несколько более резким.

– Сэр, я не вижу никакого конфликта интересов, – уверенно отозвался Джереми Райдер.

– Хорошо, – комиссар кивнул, а затем спросил: – Есть ли новости от малышки Бредон?

– Еще бы! – Джереми сел поудобнее, закинув ногу за ногу. – Мисс Бредон знает, что миссис Оливер была знакома с сэром Френсисом. Кроме того, она узнала, что в дом на Сент-Джеймс-сквер кто-то вломился и что Скотленд-Ярд не придал этому большого значения. Кроме того, они с дворецким решили раскрыть убийство сэра Френсиса.

– Вы меня дурачите? – недоверчиво уставился на него комиссар.

– Нет, я говорю совершенно серьезно, – Джереми Райдер покачал головой. – Хотя я все еще не понимаю, какова мотивация мисс Бредон. То, что она считает Эрмитейджа ни на что не способным, кажется мне мотивом весьма сомнительным.

– Я обращусь к ее деду и позабочусь о том, чтобы она оставила это дело.

– Мне нравится мисс Бредон, сэр. Поэтому мне не хотелось бы, чтобы у нее были неприятности.

– Надеюсь, малышка не вскружила вам голову, Райдер? – Комиссар поднял брови.

– Нет, сэр, не вскружила. Просто я нахожу, что она очень освежает, – и Джереми Райдер пожал плечами. – Прошу, позвольте мне приглядывать за ней. Я позабочусь о том, чтобы она не натворила дел. Кроме того… Насколько я знаю мисс Бредон, она скорее утвердится в своем решении раскрыть убийство, если дедушка станет давить на нее. Она очень своевольна.

Комиссар ненадолго задумался, затем кивнул и произнес:

– Хорошо, пусть мисс Бредон занимается этим. Но вы будете присматривать за ней и докладывать мне обо всем.

Виктория сидела на ковре в отцовском кабинете. Стоило немного повернуть голову, и она видела его, сидящего за письменным столом, – он читал книгу и делал заметки. Девочка перевернула еще одну страницу в книге с картинками, однако же история о медведе, отправившемся на реку, наскучила ей. Она встала и проскользнула в свою комнату, взяла бумагу и краски. Налила в ванной в стакан воды. Взяв бумагу и краски под мышку, она вернулась в кабинет со стаканом с водой.

Отец на миг поднял голову и улыбнулся ей, а затем снова занялся работой. Виктория села на полу, разложила перед собой лист бумаги и открыла краски. Она любила разные цвета, помещенные в различные баночки; особенно нравился ей темно-красный. Девочка сосредоточенно обмакнула кисточку в воду. Сначала она нарисовала свою куклу, а потом заметила, что солнце отбрасывает на паркет солнечные зайчики. Это понравилось ей еще больше, и она принялась рисовать круги. Круги белого и желтого цвета на светло-коричневом фоне. А потом ей просто захотелось нарисовать на бумаге круги и мазки всех возможных цветов. Она была так поглощена своим занятием, что заметила, как отец встал со своего места, только когда на нее упала его тень.

Виктория подняла голову. Она гордилась своей картиной, думала, что она понравится и отцу, однако лицо его было искажено гневом. Он наклонился, поднял руку, словно собирался ударить ее. Девочка инстинктивно отпрянула, стакан упал, вода пролилась на картину. Отец схватил ее за руку и поставил на ноги.

– Ты же знаешь, что я не хочу, чтобы ты рисовала! – набросился он на нее.

Сейчас его голос и лицо казались ей совсем чужими. Это был уже не ее любимый отец. Это бы какой-то страшный и жуткий великан.

Викторию захлестнул ужас. Она могла лишь смотреть на него, пока тело охватывала глубокая парализующая печаль.

Проснувшись, Виктория почувствовала грусть. В комнате было темно. Стрелки маленького будильника на прикроватном столике показывали пять часов. В ее воспоминаниях отец всегда относился к ней с любовью. Существовала ли сцена, приснившаяся ей в кошмаре, на самом деле? Или ее подсознание создало ее как следствие обвинений сэра Френсиса?

Внезапно ей показалось, что она слышит шаги в квартире. «Хопкинс уехал, я одна», – подумала девушка. В дом миссис Грант кто-то вломился. Возможно даже, миссис Оливер была убита именно там. Почему она не подумала о том, чтобы взять с собой в комнату отцовский пистолет, лежавший в его письменном столе?

Виктория нащупала спички, лежавшие на ночном столике, зажгла стоявшую там небольшую керосиновую лампу, встала с кровати и босиком пересекла комнату. В шкафу она хранила фотооборудование. К шкафу был прислонен металлический штатив. Девушка взяла его и прислушалась. В квартире было тихо. Только с улицы доносился отдаленный цокот копыт и грохот колес кареты. Виктория включила электрический свет. Стало непривычно светло.

Крепко сжимая штатив в руках, девушка осторожно приоткрыла дверь комнаты и выглянула в коридор. Там никого не было. Затаив дыхание она подбежала ко входной двери и открыла задвижку. На лестнице было темно, но внизу, в холле, она увидела слабый свет. Виктория включила свет в коридоре и осмотрела дверной замок. Следов взлома она не нашла. Было тихо. Должно быть, она ошиблась. Тем не менее она пошла в отцовский кабинет за пистолетом. С ним она чувствовала себя более уверенно.

Она как раз положила темно-красную кожаную шкатулку, в которой хранился пистолет, на столешницу, когда взгляд ее упал на фотографию матери, Амелии, которая стояла там рядом с ее собственными фотографиями.

Внезапно на нее нахлынули воспоминания. Сначала это был только запах красок и скипидара, а затем она увидела мать, стоявшую у мольберта. Та держала в руках кисточку, на ней был заляпанный краской передник.