Паулина Петерс - Рубиновая комната

Виктории стало дурно. Она бросилась в ванную, и ее стошнило над туалетом. И, словно благодаря этому развязался какой-то внутренний узел, девушка безудержно разрыдалась, сидя на кафеле и уткнувшись головой в колени.

– Мисс Бредон! – Мистер Джарвис взволнованно махал Виктории из своей комнатки портье, когда она вошла в холл. – Вас опять спрашивала та дама. Поскольку она не хотела уходить, я позволил ей подождать вас нижнем саду. Мистера Хопкинса ведь нет дома.

– Да, я знаю.

Виктория кивнула. Хопкинс поехал в Ковент-Гарден за продуктами, а сама она решила воспользоваться солнечной погодой и контрастным освещением для того, чтобы сделать несколько снимков в гавани. Она предполагала, что «дама» – это Кейтлин, поскольку мистер Джарвис снова произнес это слово несколько неуверенно. Затем портье вынул из ящика конверт и протянул девушке.

– А это письмо передали для вас, – произнес он.

Еще мгновение Виктория надеялась, хотя и презирала себя за это, что письмо ей написал Рэндольф. О том, что его помолвка с Изабель была величайшей ошибкой, что он любит ее и хочет быть с ней. Однако на конверте из бумаги ручной выделки было выведено имя Констанс. Виктория положила его в сумочку. За минувшие четыре дня она много фотографировала и почти забыла о Рэндольфе, теперь же чувства снова нахлынули на нее. На глаза навернулись слезы. Поспешно вытерев их тыльной стороной ладони, она отвернулась, поскольку портье не следовало видеть, насколько ей плохо.

«Хотя хуже всего то, – подавленно подумала Виктория, идя по побеленному коридору полуподвала, – что Хопкинс и миссис Доджсон относятся ко мне как к больной и ходят по квартире на цыпочках».

Выкрашенная в зеленый цвет дверь вела в маленький нижний дворик, отделенный от улицы кованой решеткой. Среди цветочных горшков с гортензиями, рододендронами и клематисом, покрытым почками, подставив лицо солнцу, сидела Кейтлин. Увидев Викторию, она искривила свои ярко накрашенные губы в улыбке.

– Кейтлин, есть новости по убийству Молли? Ты узнала что-нибудь о владельце запонок? – взволнованно поинтересовалась Виктория, присаживаясь рядом.

– Не-е, к сожалению, нет, – покачала головой Кейтлин. – Я пришла по другому делу. Несколько суфражисток кое-что задумали. Я имею в виду проституток, как я, и работниц, необразованных и зажиточных баб. В субботу в Эпсоме состоится дерби. Там и король будет. Мы хотим раздавать листовки, и я хотела спросить у тебя, пойдешь ли ты с нами. Богатые женщины слишком боятся. Потому что там наверняка будет куча полиции.

Виктория только собралась было сказать Кейтлин, что бабушка и дедушка будут вне себя, если узнают, что она в присутствии короля раздавала листовки за борьбу за права женщин и что из-за этого она не будет участвовать в акции, но потом вспомнила об Орле, над которой издевался такой садист, как сэр Френсис, об Агнес, которую чуть было не изнасиловали, при том что насильник мог совершенно не бояться наказания. Законы в этой стране следовало срочно менять. А пока могут голосовать только мужчины, этому не бывать. «Кроме того, – рассуждала Виктория, – мои родственники и так пытаются взять на себя опеку надо мной. Так что может быть хуже?»

– Да, я пойду с вами, – обернулась она к Кейтлин.

– На тебя точно можно положиться. – Кейтлин погладила ее по руке.

– А бордель Молли еще закрыт? – поинтересовалась Виктория.

– Да, потому что никто толком и не знает, кому этот дом-то принадлежит на самом деле. Девочки частично разошлись по другим заведениям. – Кейтлин опередила ее, ответив на не заданный вопрос. – Некоторые сняли себе комнаты. Орла живет у меня. Если вдруг ты или твоя подруга, та леди, услышите, что кому-то нужна служанка, было бы хорошо, если бы вы замолвили словечко за Орлу. Наше ремесло не для нее. Даже если бы над ней не поиздевался такой мерзавец, как сэр Френсис.

– Я поспрашиваю и Констанс тоже скажу, – пообещала Виктория. В сравнении с жизнью проститутки в Ист-Энде работа служанки может показаться раем. И, несмотря на это, девушке было ужасно жаль, что у бедных женщин так невелик выбор в отношении профессии.

– Красивенькое здесь местечко. – Кейтлин обвела взглядом стоявшие в кадках растения. – Ну, пойду я, наверное. И так привлекла немало внимания, – и она подняла глаза на решетку, где стоял одетый во все черное мужчина, глядевший в вырез ее платья с ужасом и восторгом. Кейтлин подмигнула ему, и тот поспешно ретировался.

Виктория с Кейтлин, идя по подвалу, обсуждали, где встретятся в будущую субботу, чтобы ехать в Эпсом. Попрощавшись с женщиной у двери, Виктория поднялась в свою квартиру и только на лестнице вспомнила о письме Констанс, лежавшем в сумочке. Подруга спрашивала, не хочет ли она выпить с ней чашку чаю в отеле «Савой».

Больше всего на свете Виктории хотелось спрятаться в своей комнате или в фотолаборатории, но она прекрасно знала, насколько настойчивой может быть Констанс. Она наверняка узнала о помолвке Рэндольфа с Изабель и хочет поддержать ее. Если она придумает какую-нибудь отговорку и откажется приходить, Констанс придет к ней домой. Поэтому девушка скрепя сердце отправилась в «Савой».

Стены чайной комнаты были украшены рисоваными стилизованными цветами, а обстановка выдержана в стиле ампир. Вокруг позолоченных столиков были расставлены миниатюрные диванчики и кресла мятно-зеленого цвета. Позолоченными были и капители колонн и обрамление потолка. Констанс сидела у большого окна. Бурную жизнь внешнего мира от посетителей отеля скрывали воздушные шторы. В отеле «Савой» царили роскошь и уют.

– Как я рада видеть тебя! – Констанс мило улыбнулась Виктории. На ней было чудесное выходное платье из оранжевого шелка с кружевами, отлично гармонировавшее с ее темными волосами и глазами, и Виктория в своих юбке и блузке снова показалась себе скучной и убогой. – Я была так потрясена, узнав о помолвке Рэндольфа с твоей кузиной. Никогда не думала, что он так поступит. А ты догадывалась о чем-то подобном? – осторожно поинтересовалась она.

– Моя бабушка намекала мне, что Рэндольф интересуется Изабель, незадолго до того, как я уехала в Блейкенуэлл-манор. А потом я увидела их там вместе, и общались они друг с другом как очень близкие люди.

Возможно, однажды она скажет Констанс, что застала Рэндольфа и Изабель в очень интимной позе, однако не сейчас. К столику подошел официант и налил чай в чашки из тончайшего фарфора. Пироги, тортики, нарезанные полосками сэндвичи, поданные к чаю, были наверняка столь же вкусны, как в «Рице», но у Виктории не было аппетита. Девушка отпила немного чая.

– Мне так стыдно, что я влюбилась в Рэндольфа, – вырвалось у нее. – Я должна была понимать, что его интерес ко мне несерьезен. А ведь я считала себя довольно рассудительной девушкой.

Как же приятно было выговориться и снять камень с души!

– Почему ты должна стыдиться своей влюбленности в него? – Констанс погладила ее руку. – Выглядит Рэндольф сногсшибательно. Он умен и образован. Не говоря уже о его богатстве и великолепном положении в обществе.

– И все же…

– Пригласив тебя на верховую прогулку, затем на выставку в Национальную галерею, а после на обед, он подал тебе ложную надежду. И не забывай о том, что вы познакомились в Италии, в таком месте, которое просто создано для романтичной любовной истории.

– Да, и мне так хотелось, чтобы эта история продолжилась в Лондоне, – вздохнула Виктория.

Вдруг Констанс со звоном поставила чашку на блюдце и замерла. Проследив за ее взглядом, Виктория увидела, что в чайный зал вошел Рэндольф в сопровождении элегантной пожилой дамы – вероятно, родственницы. Внутри у Виктории все судорожно сжалось. Слава богу, с ним нет бабушки Гермионы и Изабель – этого она бы просто не вынесла.

Словно почувствовав взгляд Виктории, Рэндольф повернул голову и посмотрел в их сторону. Когда он узнал ее, зрачки его на миг расширились. «Интересно, он будет игнорировать меня или наберется мужества и подойдет к нам?» – подумала Виктория. Рэндольф что-то сказал своей спутнице, а затем действительно пересек зал, подошел к их столику и поклонился.

– Виктория, можно мне поговорить с вами наедине? – спросил он.

Виктория только и могла, что молча кивнуть Констанс, ожидавшей ее реакции. Девушка была в ярости и в то же время чувствовала полную беспомощность. Она не могла заставить себя отослать его прочь, не узнав, что он хочет ей сказать. Он снова околдовывал ее.

Констанс поднялась.

– Я буду ждать тебя в холле, – произнесла она и ободряюще коснулась плеча подруги.

Рэндольф опустился в ее кресло.

– Я хотел написать вам, что помолвлен с вашей кузиной, – произнес он. – Но не смог себя преодолеть. Прийти к вам домой я не осмелился, поскольку был уверен, что вы не примете меня.

Как же Виктории хотелось, чтобы он говорил правду!

– Значит, ваши чувства ко мне не были наигранны?

– Не были, – он покачал головой и посмотрел на девушку открытым взглядом, – я был и по-прежнему влюблен в вас.

– Но почему же вы тогда выбрали Изабель? – Виктория ненавидела себя за прозвучавшее в голосе отчаяние. – Когда мы катались верхом в Гайд-парке, вы сказали, что вам нравится моя непринужденность.

– И это правда. Я нахожу вас восхитительной и очаровательной, – вздохнул Рэндольф. – Но непринужденность, к сожалению, не поощряется в нашем обществе, не говоря уже о продвижении по карьерной лестнице. Она уместна в исключительных ситуациях и в особые моменты, такие как путешествие или уикенд в загородной резиденции, у друзей, но не в повседневной жизни… Однако если бы вы смогли решиться стать моей любовницей, Виктория, я был бы очень счастлив.

Виктория смотрела на Рэндольфа во все глаза, не в силах сказать ни слова.

– Мне очень жаль, Виктория, – негромко произнес он, словно осознав, насколько оскорбительно его предложение, – я не хотел обидеть вас.

Густо покраснев, Виктория вскочила. Выбежав в зал, она поняла, что на нее смотрят многие. Вероятно, гости знали о том, что она флиртовала с Рэндольфом, а теперь были в курсе его помолвки. Во взглядах читались сочувствие и насмешка. Но хуже всего было то, что Виктория была почти готова отринуть свою гордость и самоуважение и принять предложение герцога.

Рано утром в субботу Виктория встретилась с Кейтлин и другими суфражистками, которые хотели раздавать листовки посетителям Эпсомского дерби, в комнатах «Женского социального и политического союза». Здесь они наполнили сумки только что отпечатанными листовками, затем сели на метро и поехали на вокзал «Виктория».

В минувшие дни Виктория снова окунулась в работу, чтобы отвлечься от мыслей о Рэндольфе. Один раз она зашла в гости к Джереми в редакцию «Спектейтора». Его расследование в Ист-Энде по поводу гомосексуальности далеко не продвинулось. Скотленд-Ярд топтался на месте, пытаясь проверить алиби маркиза. Это тоже не способствовало улучшению настроения Виктории. Каждую ночь ей снова снилась горящая квартира, она просыпалась от начинавшегося приступа удушья, поэтому с радостью готова была участвовать в акции с листовками.

Всего суфражисток было десять. Соратницы Виктории, как ей уже сообщила Кейтлин, были проститутками и работницами. Вид этих женщин говорил о том, что жизнь у них несладкая. Несмотря на то что принарядились для дерби, одеты они были бедно. Все они говорили на кокни или же, как Кейтлин, с сильным ирландским акцентом. Во время поездки в битком набитом вагоне третьего класса они не говорили о предстоящей акции, поскольку опасность того, что кто-то подслушает их разговор и доложит в полицию, была слишком велика. Тем не менее все, за исключением Виктории и еще одной женщины, выглядели веселыми и взволнованными.

Виктория сидела у окна и смотрела на проносившийся мимо холмистый, по-весеннему зеленый пейзаж Суррея, время от времени поглядывая на ту женщину. Марджори – фамилии ее Виктория не знала – была молодой работницей. Высокая и худая, она производила впечатление человека очень чувствительного. В разговорах почти не участвовала. По большей части она задумчиво смотрела прямо перед собой и иногда принималась нервно заламывать руки.

– С Марджори что-то случилось? Она такая тихая, – негромко спросила Виктория у сидевшей рядом с ней Кейтлин.

– Ах, она всегда молчалива, – пожала плечами Кейтлин.

«Может быть, у нее проблемы, как у меня», – подумала Виктория. Ей самой не хотелось участвовать в разговоре, когда окружающие принялись рассуждать о том, какая из лошадей может выиграть гонку. Некоторые уже поставили пару пенни у букмекеров из Сити. Ее отец любил ходить на бега, и иногда она сопровождала его. Он дружил с некоторыми владельцами скаковых лошадей, поэтому ей даже разрешали наблюдать за тем, как лошадей взвешивают перед стартом. Виктории в детстве это очень нравилось.

Погода для скачек выдалась отличная, было солнечно, однако дул свежий ветер. На поля и луга то и дело набегала тень, когда солнце закрывала тучка. В числе дежурных был кузен одной из ее соратниц, темноволосой работницы по имени Хезер. Он принадлежал к коммунистической партии и собирался провести женщин в здание ипподрома. Если все пройдет как задумано, сбросив листовки на посетителей, они выйдут из здания и смешаются с толпой, пока полиция будет обыскивать помещения и коридоры.