— А что, такая у нас медицина! — презрительно фыркнула мадам Климантович. — Человека спасти не могли…

Потом настал черед Германа Коваленко. Тот сотворил нечто невразумительное и нескладное — мэтр сознательно отложил обсуждение его этюда, чтобы собраться с мыслями. Коваленко не обладал литературным талантом — это и дураку было ясно.

«Зачем он сюда ходит? — удивленно подумала Валя о Коваленко. — Работал бы и дальше в своем банке, офисе или где он там работает… Наверное, действительно ради Натальи!»

Она постояла еще немного, а потом тихонько попятилась обратно в коридор.

Около семи она собралась уходить — к тому времени закончилось и занятие в студии. В гардеробе на первом этаже скопилась небольшая толпа.

— Пусик, подними мое пальто повыше, я не могу попасть в рукав… — нервно говорила мадам Климантович своему мужу.

— Скажите, Юлий Платонович, — развязным и одновременно смущенным голосом спросил Гога Порошин мэтра. — А сколько было самому молодому Нобелевскому лауреату?

— Сколько чего? — удивленно поднял бровь Истомин, натягивая на себя куцее драповое пальтишко.

— Лет, конечно!

— Ну я не знаю… — растерянно произнес мэтр, обматывая худую шею длиннейшим пестрым шарфом, словно собираясь себя задушить. — А зачем вам это, Гога?

— Я это к тому, что надо заранее поставить перед собой цель и идти к ней, — вдруг заявил Гога. — И я верю, что у меня все получится… Будущее за молодыми!

— А нам что тогда делать? — спросил Григорий Будрыс, ласково и с сожалением глядя на Гогу, словно уже складывая в голове план детоубийства. — Эх, молодежь…

— Гликерия Петровна, можно вас на минуточку? — прошептал Истомин.

Мадам Климантович отступила в сторону.

— Уважаемая Гликерия Петровна, я, конечно, не возражаю против присутствия вашего мужа, но будьте любезны оплатить его пребывание в студии…

— Юлий Платонович, да вы с ума спятили! — вспыхнула почтенная мадам. — Он же не участвует, так сказать, в процессе… Он чисто символически присутствует!

— Еще как участвует! — упорствовал Истомин. — Он уже несколько раз в обсуждении участвовал! Я засекал — один раз даже речь произнес. На целых пять минут — помните, когда мы на прошлом занятии рассказ Пятаковой обсуждали!

Супруг Климантович скромно стоял в стороне, прижав лапки к груди, и загадочно улыбался.

— Это не считается! — возмутилась Гликерия Петровна. — Дуся, ты в курсе, что тут творится? Просто возмутительно…

Валя слышала беседу мэтра со слушательницей из комнаты, где была служебная раздевалка.

— Страсти-то какие! — прошептала Наталья, забегая туда. — Кстати, полки так и не починили, будем завтра вызывать нового слесаря. Этот действительно самый настоящий питекантроп! Леонарда Яковлевна даже валерьянку принялась пить… А ты куда пропала?

— Да так, в конференц-зал заглянула, — призналась Валя.

— Опять? Не понимаю, что там может быть интересного… — пожала плечами Наталья. — Ладно, я побежала — мне тут один тип свидание назначил!

Библиотека располагалась в старинном здании постройки начала девятнадцатого века. Валя посмотрелась в зеркало у камина — у самого настоящего камина, правда, забитого наглухо железным листом, — из-под надвинутого капюшона на нее взглянуло бледное существо с темной прядью выбившихся на лоб волос. Когда-то, очень давно, она считала себя, безусловно, красивой, а теперь вдруг начала сомневаться в этом. «Тридцать четыре года… Нет, я еще молода. Ни морщин, ни седых волос… Я просто устала сегодня!»

Валя перекинула сумочку через плечо, попрощалась с гардеробщицей Ниной Константиновной и вышла во двор. Ничто сейчас не напоминало о сегодняшней весенней капели — было опять холодно, и в темноте мерцал снег, отражая свет фонарей, стоявших вдоль бульвара.

— Как дела, Валя? — вдруг услышала она совсем рядом и невольно вздрогнула. Это был Коваленко в своем пальто нараспашку. Подкрался, точно тать, графоман чертов… — Простите, я вас напугал, кажется…

— Ничего, все в порядке. И дела тоже неплохо идут, — спокойно ответила она.

— Вас подвезти? — спросил он. И это было странно — поскольку Коваленко интересовался, судя по всему, Натальей. Наверное, дежурная вежливость… — Где вы живете, Валя?

— Я живу недалеко. Впрочем, мне сейчас не домой.

— Да? А куда? — спросил Коваленко. Какой настырный! И бесцеремонный…

— Какая разница… — махнула она рукой. — Надо деда навестить. Ему уже почти девяносто.

И зачем она сказала про деда? Вовсе не обязательно докладывать обо всем этому офисному красавчику!

— Я вас и к дедушке могу подвезти! — упорствовал Коваленко. — Садитесь, Валя, мне сейчас, ей-богу, совсем нечего делать!

«О Наталье хочет поговорить! — внезапно догадалась Валя. — Как я сразу не поняла…»

— Хорошо, — немного подумав, сказала она. — На Сокол, пожалуйста…

Герман Коваленко ослепительно улыбнулся.

— Дайте руку, здесь скользко…

— Да, днем все таяло, а теперь подморозило, — согласилась Валя, протянув ему руку. Они сели в машину; хрустя шинами по мерзлому асфальту, автомобиль осторожно двинулся с места.

— Вам нравится ваша работа? — через некоторое время спросил Коваленко. — Ну я не в том смысле, что она плоха…

— Как сказать… — пожала плечами Валя. — Дома сидеть тоже скучно. Я здесь уже лет четырнадцать, с тех пор как вышла замуж.

— Вы замужем? — быстро спросил Коваленко.

— Да, а что?

— Нет, просто… Не все так долго могут состоять в браке. Вы рекордсмен, если можно так выразиться…

— Спасибо за комплимент. Кстати, муж не хотел, чтобы я работала. Но сидеть все время дома… Знаете, он ужасно ревнив! — Валя засмеялась. — Когда я ему сказала, что просто умираю от тоски в четырех стенах, он мне позволил устроиться здесь. Коллектив сплошь из одних женщин!

— А Юлий Платонович? — шутливо напомнил Коваленко.

— Юлий Платонович — лицо приходящее…

— А где работает ваш муж?

— В одной строительной фирме. Это не по его специальности, конечно, но платят там неплохо, — ответила Валя, глядя вперед. Цепочка фонарей впереди сливалась в одну сплошную золотую линию, асфальт был покрыт холодной кашей из снега, и она тяжелыми брызгами летела из-под колес во все стороны.

— Понятно… — задумчиво пробормотал Герман Коваленко.

Они замолчали. Каждый думал о своем. «Дома опять буду поздно… — мелькнуло в голове у Вали. — Ну да ладно — не могу же я бросить деда!»

В полутьме профиль Коваленко казался сделанным из мрамора — голова античного героя, печального и недоступного. От былой его веселости не осталось и следа.

— А дети у вас есть? — вдруг снова спросил он.

— Что? Ах, дети… нет пока. Мы с мужем, знаете ли, решили подождать. Еще ведь не поздно?

— Нет, не поздно, — усмехнулся Коваленко.

— А что это вы, Герман… простите, не знаю вашего отчества, у меня все выпытываете? — спохватилась Валя.

— Обычное любопытство, — пожал он плечами. — Хотите, спросите меня о чем-нибудь.

— Нет, не хочу.

Герман покрутил ручку приемника, поймал какую-то легкую скачущую мелодию — под стать этому то ли зимнему, то ли весеннему дню.

— Вы из-за Натальи появились у нас?

— Что? — вздрогнул он.

— Я говорю, вы из-за Натальи ходите к нам в библиотеку? — терпеливо повторила свой вопрос Валя.

— Какая еще Наталья? — удивился Коваленко. «Точно, стесняется… — мысленно вздохнула Валя. — Просто на удивленье стеснительный! И ведь поначалу даже не догадаешься…»

— Ну та девушка в читальном зале с внешностью фотомодели… Вы еще нам рукой помахали сегодня, когда мы с Натальей у окна были.

— Не обращал внимания, — насупился Коваленко. — Я, собственно, ради литературной студии вашу библиотеку посещаю, и ни до какой Натальи мне дела нет.

— А мне показалось…

— Валя, не придумывайте того, чего нет, — строго перебил ее Коваленко. — Или вы меня в чем-то подозреваете?

— Да ни в чем я вас не подозреваю, я же говорю, мне показалось…

Вы думаете, у меня совсем таланта нет? Я, между прочим, заметил, что вы тоже на этих занятиях все время присутствуете — впору Истомину с вас деньги брать.

— Обычное любопытство. Особенно когда посетителей нет…

— Ага, обычное любопытство…

— А зачем вам эта студия? Вы что, великим писателем собираетесь стать? — хитро спросила Валя.

— Собираюсь! — с вызовом произнес ее спутник

— В банке мало денег платят? Подработать решили?

— В каком еще банке?

— Ну где вы там работаете… Вот здесь налево сверните, пожалуйста.

— С чего вы взяли, что я работаю в банке? — удивился Коваленко.

— Образ у вас такой… — туманно ответила Валя. — Ну ладно, не в банке, а в каком-нибудь крупном офисе, руководителем отдела… У магазина остановите.

— Удивительный вы человек, Валентина, — пробормотал озадаченно Коваленко, притормаживая у большой витрины с нарисованными разносолами. — Да, я работаю руководителем отдела — вы угадали, и именно в крупном офисе… Правда, мне эта работа осточертела, и именно поэтому я и пошел в студию к Истомину. У человека должно быть хобби! Физику захотелось немного лирики… Или вы считаете, что у меня, как у лирика, нет будущего?

— Я не знаю. Хобби ни к чему не обязывает.

— Я не согласен! — с азартом заявил Коваленко. — Давайте спорить…

— Мне некогда, Герман… э-э, вы так и не сказали мне своего отчества. Ну да ладно — просто Герман. Спасибо, что довезли.

— Вас подождать, Валя?

— Нет… спасибо еще раз!

Она выскочила из машины, захлопнула дверцу и быстро направилась к раздвижным стеклянным дверям супермаркета. Разговор с Коваленко оставил странное впечатление. Эти его перемены настроения, расспросы… Хм, скучно ему! Он просто не знает, чем себя занять. Хобби! Ходит в литературную студию, подвозит до магазина не слишком молодую и не слишком симпатичную библиотекаршу… Удачливым яппи полагается заниматься чем-то другим — ходить по вечерам в клубы, играть в пейнтбол, бросать шары в боулинге, посещать какие-нибудь крутые кинотеатры со звуком долби-супер-пупер, где демонстрируются модные фильмы…

Валя быстро набрала продуктов, в которых, , по ее мнению, мог нуждаться Арсений Никитич. С тяжелыми сумками вышла наружу… Но, слава богу, Коваленко и след простыл.

Дед сидел за большим круглым столом и старательно писал что-то в толстой тетради.

— А, Валюша… — строго произнес он, подняв на лоб очки. — Ну, здравствуй.

Валя быстро чмокнула его в круглую блестящую лысину.

— А ты что в шаль закутался? — встревоженно спросила она. — Разве холодно? Дед, ты что — простудился?

В шерстяной пестрой шали Арсений Никитич напоминал диковинную птицу — что-то вроде грифа… Он встал, тяжело опираясь на бамбуковую палку с ручкой в виде головы оскалившегося дракона.

— Я не простудился. Старая холодная кровь виновата — вечно мерзну… Идем на кухню, будем чай пить.

— Дед, ты сиди, я все сама. Я тут кое-что купила — буду суп тебе варить. И рыбку на пару приготовлю…

За что мне такое наказание! — запыхтел Арсений Никитич. — Твоя покойная мать всю жизнь изводила семью диетическим питанием, и ты туда же… Валюша, поверь, мне достаточно бутерброда с колбасой. И тебе хлопот меньше. Ненавижу здоровое питание!

— Все время есть колбасу вредно, — забубнила недовольно Валя. — Ты хоть представляешь, что в нее кладут? Ладно бы модифицированный крахмал, а то ведь еще и сою, подвергшуюся генной обработке, и еще какие-то жуткие добавки, которые цифрами обозначаются…

— Валя! — умоляюще воскликнул Арсений Никитич. — В моем возрасте это уже не имеет никакого значения!

Они прошли на кухню.

Валя налила воды в электрический чайник, постелила белую хрустящую скатерть, расставила чашки с золотыми ободками.

— Ты могла бы мне вообще ничего не приносить… — кряхтя, дед сел в плетеное кресло.

— Ты не хочешь, чтобы я к тебе приходила? — кротко спросила Валя.

— Я не хочу, чтобы ты таскалась с этими дурацкими сумками. Приходи ко мне просто так… Знаешь, меня ведь социальный работник регулярно посещает — все, что надо, я Светлане Викторовне заказываю.

— Новая, что ли? — поинтересовалась Валя, заваривая чай.

— Да, недавно появилась. Симпатичная девушка лет пятидесяти.

Валя засмеялась.

— Дед, а что ты все пишешь? Я давно собиралась спросить…

— Исследование о сущности воды, — коротко ответил Арсений Никитич.

— Научную работу заказали?

— Нет, это я для себя… Подвожу итоги. То, что раньше было скрыто за завесой грубого материализма, теперь открылось передо мной в новом, неизвестном доселе качестве.

— Мистика? — с любопытством спросила Валя. — Дед, ты меня удивляешь…

— Не мистика, — упрямо возразил Арсений Никитич, — а взгляд изнутри. У вещей, в том числе и у воды, есть душа, есть тайный смысл. Оборотная сторона символа… Об этом, например, еще в древности задумывались. Вода для язычника — то, что дает жизнь всему живому. Согласись, это дерзкая, отступническая мысль, особенно для христианства, — как жизнь может давать кто-нибудь, кроме господа-бога? А ведь именно при помощи животворящей небесной воды зеленеют травы и леса весной, именно благодаря ей урожай не засыхает в поле… А другое значение воды — как символ течения? Ты ведь знаешь эту пословицу?..